СКАЗКИ МОЕГО ГАРЕМА (дисклаймер постом ниже)

[Соня Сэш]

Поскольку вчера у меня была корпоративная вечеринка, в ходе которой я убедилась, что некоторые люди знают толк в отдыхе, а некоторые этого самого "толка" в таком отдыхе не видят (осталось ощущение, что я отработала шесть дней вместо полагающихся пяти), сегодня я скучно сидела дома. Зато мы с Чжан, наконец, сделали это:



Автор: Соня Сэш

Бета: Чжан

Контактный адрес: [email protected]

Название: Сказки моего гарема. Сказка вторая: о том, почему развлекать калифа иногда становится опасно

Фэндом: ориджинал

Рейтинг: R

Жанр: авантюрный любовный роман

Предупреждение: не читайте это, если вы религиозный фанатик, член «Аль-Кайды», гомофоб, гей или просто историк-востоковед, специализирующийся на арабском или индийском Востоке. Ничего общего с реальным миром это не имеет. Мы брали за основу сказки.

Авторские примечания: в дальнейшем возможно серия сказок про одних и тех же героев, но каждая сказка является по сути отдельным произведением. Первая сказка лежит здесь click here. Действие происходит в оригинальном мире, созданном мной и Чжан для исторической настольно-ролевой игры с элементами фэнтази «Ойкумена», где-то в самом начале эпохи Возрождения, но только на Востоке, в изолированном Великой Пустыней государстве Аль-Мамляка-Бхарат (обобщенный образ Арабского Востока, Индии, Средней Азии и дальневосточных цивилизаций). Источников читано много, поэтому я не боюсь повториться, а точно знаю, что повторилась.



Лежит либо тут, либо там http://slashyaoi.borda.ru/?1-0-0-00...-0-0-1164565528

Comments

[Соня Сэш]

«СКАЗКИ МОЕГО ГАРЕМА»



Халиф Харун-аль-Рашид любил шутки, беспутства и остроумие.



«Халиф на час или рассказ про Абу-аль-Хасана-кутилу»



Говорят, Эль-Харра была прекрасным уголком – климат там был чудесный, множество родников, садов и рощ окружало город. Однажды в жаркий летний день калиф Зааль-аль-Фариз-ибн-Фейсал-ибн-Сатибурзан-мелик-Аль-Мамляка-Бхарат решил отправиться туда, чтобы поразвлечься. Прошла неделя, и он вернулся в Эль-Рийяд. Демон Тануки пришел к нему и увидел, что настроение у повелителя очень хорошее. Тогда Тануки сказал: «Салам, о правитель! Хорошо ли вы провели время? Остались ли вы довольны своей второй столицей?». Калиф радостно воскликнул: «Ты себе и представить не можешь, до чего было хорошо! Я и не заметил, как пролетела эта неделя. В первый день в городе случился большой пожар, и половина домов сгорела. Люди так забавно кричали и метались из стороны в сторону, что у меня от смеха чуть не лопнул живот. Во второй день взбесилась собака и покусала человек десять-пятнадцать, пока ее пристрелили. Сам подумай, как было весело, и сколько я получил удовольствия от охоты. На третий день случилось наводнение, да такое, что я и описать не могу. Весь убранный рис оказался в воде, а за ним плыли люди. На четвертый день один крестьянин сошел с ума и убил человек пять-шесть раньше, чем его поймали. На пятый день рухнула крыша базара, и все лавки были погребены под развалинами. Разбирали целый день, столько убытков, вай! На шестой день был раскрыт заговор, всех заговорщиков прилюдно казнили. Мы все очень веселились! За всю свою жизнь я не видел такого веселья!». Демон Тануки выслушал все, что рассказал калиф, и заметил: «Хорошо, что вы пробыли там не больше недели. Развлекитесь вы там дольше – боюсь, от города не осталось бы камня на камне».







Сказка вторая

о том, почему развлекать калифа иногда становится опасно





Три чукотстких мудреца

Твердят, твердят мне без конца:

Металл не принесет плода,

Игра не стоит свеч, а результат – труда



Но я сажаю аллюминевые огурцы

На брезентовом поле…



В. Цой, естественно





Жара ползла из всех углов, даже из тех, в которых лежали темные тени и которыми пугал Газаля фиолетовоглазая язва Хамед, утверждавший, что там водятся дикие, питающиеся человеческой кровью призрачные кошки-демоны. Газаль с удовольствием пугался, делая большие глаза и изображая из себя ребенка. Все-таки ему уже исполнилось двенадцать лет, и за свою жизнь, будучи рабом, мальчик повидал множество темных углов. Люди – оно гораздо страшнее… Но здесь, в калифском гареме боятся, в общем-то, было нечего. Получив наконец ощущение стабильности в жизни, Газаль много ел, рос не по дням, вытягивался, как свежая ветвь плюща, опутавшая вековой скрипучий дуб, становился столь же стройным и даже с восторгом ждал того дня, когда калиф, наконец, обратит на него внимание.

Поговаривали, что от этого еще никто не умирал, а кое-кто даже наоборот – получал искреннее удовольствие.

Рядом с мальчиком, среди разбросанных по всей циновке газалевских вещиц – перламутровых ларчиков, выточенных из слоновьих бивней трубок с вкусным вишневым табаком внутри, искусно вырезанных из яшмового камня фигурок Царя Обезьян, золотых браслетов, каждый из которых стоил крупной лавки на базарной площади, – сидел Цини, поджав под себя длинные неуютные ноги, и тоже пугался, хотя знал о диких демонах не понаслышке и даже в чем-то их очень понимал. Тем не менее, игра казалась забавной, поэтому Цини не забывал ойкать и съеживаться каждый раз, как Газаль делал вид, что прячется за его черным хвостом. Одновременно кошачьи ушки Цини стояли торчком и внимательно отслеживали обстановку во внутреннем дворике Спален.

Обстановка казалась вполне мирной. На кромке фонтана из розового камня, устроившись в ворохе мягких покрывал из голубой шерсти, тесно сплетшиеся в объятиях, наполовину лежали два неразлучных брата-близнеца Авад и Махмас и, по обыкновению, не отрывали друг от друга влажных взоров. Говорили, что даже к калифу хорошеньких близнецов вызывали только вместе. Правой холеной ладонью с идеальным маникюром Махмас поглаживал розовые щечки брата, а тот краснел, опуская лукавые ресницы, и трогательно улыбался.

Это была их какая-то своя, особенная игра, и все знали, что очень скоро оба, не сговариваясь, встанут и поднимутся наверх, а потом из прямоугольного окошка ровной белой стены левого крыла Спален донесутся вопли, достойные сиамских котов в месяце сафаре.

Статный красавец Миджбиль, развалившийся на соседней с Хамедом циновке, подтачивал ногти куском берберского стекла и смело улыбался, подставляя солнцу свой аристократический профиль. Иногда они с Хамедом обменивались понимающими взглядами – эти двое слыли лучшими друзьями и, похоже, были твердо намерены, раз уж ничего другого не остается, хорошенько повеселиться за счет остальных. Рядом с Хамедом пристроился златокудрый Милашка Райлис и от скуки периодически начинал приставать к сотоварищу, за что получал множество различных предложений от «пойти покормить верблюда» до «пожевать сандалии».

И все знали, что, может быть, к вечеру Райлис уломает Хамеда на быстрый непринужденный секс, после чего будет до самой ночи ходить с довольным и загадочным видом.

Наваррец Родриго с обычным мрачным видом лежал поодаль, закрыв глаза, и жарил на раскаленной сковородке воздуха свое смуглое поджарое тело. Казалось, ничто не волновало его в этом подлунном мире. Полное равнодушие, написанное на мужественном лице, прекрасно отражало его внутреннюю сущность – так море спокойно перед грандиозной бурей, полной криков морских птиц, о которой моряки потом сложат устрашающие легенды.

И все знали, что через час-другой наваррец пошевелиться, встанет и подойдет к Миджбилю с предложением пофехтовать на деревянных мечах. Они удалятся в неизвестном направлении, а вслед за ними ползком направится Газаль – проверять, не намечается ли между этими двоими чего-нибудь интересного.

Что касается Керима, то его все еще не было видно. Не отсыпался после вчерашней пьянки (где Керим умудрялся доставать спиртное – то была загадка, будоражащая умы обитателей Спален уже не первый день), не то обдумывал в прохладе комнаты новый план - как бы им хорошенько повеселиться и при этом не влипнуть в неприятности. Сам Керим, вопреки здравому смыслу, наказаний не боялся и при случае без проблем подставлялся за всех остальных. Шкура у бывшего главаря банды отморозков по прозвищу Шакал была дубленая, нервы – крепкие, глотка – бездонная, и народ верил ему, как поверил бы самому Пророку Эля, если бы тому взбрело в голову спуститься из райских кущ с гуриями на мужскую сторону калифского гарема.

И все знали, что через какое-то время Керим спустится по лестнице, шлепнет по аппетитному заду радостно вскинувшегося Райлиса, потреплет Газаля по жестким кудрям, огласит дворик своим громогласным пугающим смехом - и немедленно предложит заняться «чем-нибудь веселым». В последний раз они под руководством Керима совершили наглый и безумный поход в сторону женской части гарема. Впрочем, до женщин все-таки не дошли – застряли в саду и устроили бойню свежими финиками, что позволило обойтись без крупных неприятностей. Исключая сердечный приступ главного евнуха Масрура-заики, когда он увидел, во что превратились роскошные одеяния его питомцев. Между прочим, специально изготовленные для калифского гарема искусными мастерами Синего дворца, которые никогда не выходили за стены Запретного города. Им нельзя было громко говорить, нельзя петь, нельзя помнить о своей прошлой жизни. Лучших ремесленников Аль-Мамляки, благословенного Бхарата, привозили в Запретный город с тем, чтобы про них потом никто ничего не слышал…

Остальные наложники в саду не присутствовали, видимо, предпочитая отлеживаться по комнатам или пережидать жару в многочисленных беседках. Напоследок Цини повернул ушки в сторону нового обитателя гарема - высокого и худощавого, какого-то нескладного, будто состоящего из острых углов мужчину с копной густых черных, порядком взлохмаченных волос и стеклянным предметом, держащимся на ушах и на длинном, с горбинкой носу. Его нельзя было назвать красивым - по крайней мере, большинство обитателей гарема привыкли к совсем другой красоте. Новенький брал свое каким-то странным обаянием – умные зеленые глаза мрачно и близоруко щурились из-за стекол, он беззащитно и трогательно сутулился, неестественно смотрелся в красном атласном жилете с искусной вышивкой и шелковых полупрозрачных шароварах, постоянно запускал руку в без того взъерошенные до предела волосы, похожие на перья мокрой после дождя птицы, и что-то нервно бормотал себе под нос.

На обитателей гарема новенький принципиально не смотрел, а если и бросал взгляд – это был взгляд чрезвычайно раздраженного человека. Пронырливый Райлис уже успел разузнать, что звать новенького – Джакомо Кавазини, что родом он из Лиона, где был учителем в одном из тамошних медресе, но на самом деле корнями его семья уходит куда-то вглубь генеалогических древ первых жителей побережья Темного моря. Кроме этих весьма скудных сведений, неизвестно каким путем выманенных вездесущим брауни у евнухов, о новом обитателе Спален пока еще никто толком не знал. И поэтому все с большим интересом косились в сторону новичка, но узнавать больше не спешили – в размеренной жизни гарема редко встречались интересные моменты. Поэтому любое событие растягивалось в сроках до всех возможных пределов – а выжав из него все, что можно, гарем скучнел и начинал лихорадочный поиск новых развлечений.

[Соня Сэш]

Когда Джакомо, видимо, выдохнувшись, присел на одну из закрытых ветвями ив скамеечек и глубоко зарылся в волосы обеими руками, Цини, успокоившись, прижал ушки к голове и лег, подобрав конечности и хвост. Котенку было лениво и хорошо. С тех пор как Зааль разрешил ему гулять по дворцу, котенку стало совсем не скучно. А обитатели Спален, первоначально отнесшиеся к демону с опаской, очень скоро поддались на провокации собственного любопытства. После того, как Цини выпросил у Зааля разрешение докладывать только о каждом третьем проступке приятелей, он был принят в тесный коллектив, сложившийся под руководством Керима и своим штабом имевший внутренний дворик Спален. Здесь днем было не так жарко, как в саду снаружи, наполненный прозрачной, как слеза праведника, водой бассейн в центре освежал горячий воздух и падал на кожу нежными брызгами из фонтана, под высокими сводами не было опасения сжечь кожу и тем самым нарваться на неприятности, зато можно было разложить циновки и заняться чем душа пожелает.

А душа желала многого.

Душе, знаете ли, было тоскливо в запертой атмосфере, когда любой шаг в сторону мог привести к легкому, но обидному наказанию или, что еще хуже, к немедленной продаже. Именно поэтому склоки и драки являлись неизбежным явлением, более того, простым и надежным способом снять напряжение нервов и разрядить скопившийся в воздухе негатив. Вторым таким способом был секс.

Авад и Махмас, не сговариваясь, поднялись и, держась за руки, удалились в направлении винтовой лестницы на второй этаж. Хамед хмыкнул, проводив их взглядом, и вернулся к призрачным кошкам.

-А еще, говорят, они никогда не убивают жертву сразу. Сперва ломают ей руки и ноги, затем хребет, чтобы она не могла двигаться, - зловещим голосом пугал он малышню, отчаянно блестя черными с фиолетовым оттенком мадьярскими глазами. Говорил Хамед при этом с отчетливым акцентом восточных провинций, куда частенько наведывались таборы безбожников-мадьяр, хотя вряд ли сам Хамед мог бы точно назвать место своего рождения – разве что невольничий рынок. - Но какое-то время жертва продолжает дышать. И когда она окончательно ослабеет от попыток спастись, призрачная кошка подкрадывается к ней и – хвать!...

-Ай! – Газаль резво, с грацией подросшего ребенка прыгнул за Цини, а демон отреагировал моментально:

-Ай! – и вцепился зубами в собственный хвост. Изумрудные глаза весело лучились, будто кто-то держал огромный изумруд рядом с множеством светильников. Миджбиль оторвался от чистки ногтей и странно поглядел в их сторону.

Подошел Лассэль. Вид у равнинного эльфа был какой-то встрепанный и грустный. Сид присел на краешек фонтана, освобожденный близнецами, приложился к холодной, как лед из погребов, струе воды и долго-долго пил. Потом подумал – и засунул под струю всю голову. Вода игриво замерцала на его волнистых каштановых волосах до поясницы, пышных и блестящих на солнце, словно маленькими драгоценными жемчужинами. На какое-то время все обитатели гарема невольно залюбовались этим зрелищем – что ни говори, а Лассэль был действительно роскошен, несмотря на свои два метра сухостоя. Поговаривали, что нынешнему калифу он достался в наследство от отца, а тот привез Лассэля из каких-то заморских стран, причем пошел эльф к нему не то добровольно, не то - проиграв в одну из буйных ночей свою свободу в лионский покер. В любом случае, по слухам, на просьбу Лассэля отпустить его калиф Зааль-аль-Фариз только удивленно переспросил: «С чего бы это?», и сиду не оставалось ничего иного, как ошиваться в гареме и регулярно навещать спальню калифа.

-Что, опять Айн? – с деланной заботой спросил его Хамед, и все притихли в ожидании – еще ни разу Лассэль не ответил на подобный вопрос прямо. Но сид только махнул рукой и улегся на прохладном от близости воды розовом камне, раскидав свои волнистые каштановые пряди по всей кромке бассейна. Хамед и Миджбиль обменялись понимающими взглядами, а из окон в левом крыле Спален донесся крик, в котором отчетливой ноткой билось удовольствие.

-Начинается, - обреченно сказал Хамед. Уткнулся в испрещенную киноварью в самых главных местах толстую и умную книгу. Райлис подполз к нему ближе и ласково погладил по отягощенной массивным золотым браслетом тонкой смуглой лодыжке, на что Хамед недовольно рявкнул:

-Сейчас убью сандалией!

Вздохнув, поднялся Родриго. Легко так поднялся, будто и не дремал все это время на солнышке, и вид у него был непонятно бодрый. Потянулся, демонстрируя отличную мускулатуру и армейскую выправку. Потом сорокалетняя жертва пиратства (причем – своего собственного) подошел к Миджбилю с вопросом:

-Пошли пофехтуем, что ли?

-Ну, пойдем, - легко согласился Миджбиль и тоже вспрыгнул на ноги изящно, как кошка. Крик из окна повторился, судя по истеричным интонациям, Авас был на грани оргазма. Бывший пират и бывший аристократ принялись скрываться в саду, а Газаль уже было приготовился следовать за ними по-пластунски, как вдруг обычный ход дня был разбит, будто фарфоровый кувшин с мятным настоем, возникшим во дворике Керимом.

Шакал появился перед своей паствой во всей красе – как всегда, Керим проигнорировал халат, оставив свой ничем не уступающий Родриго, но более молодой, гибкий и смуглый торс обнаженным. Не учел в своем гардеробе сандалии, мягко и неслышно ступая босыми длиннопалыми ступнями по раскаленной почве, а, в довершение к прочему, явно забыл причесаться. Под глазами после вчерашнего лежали набрякшие мешки, но сами глаза весело и хитро искрились голубизной.

Как и большинство берберов, Керим был рыжим, а еще у него было широкоскулое лицо откормленного кота, тонкий и какой-то острый, словно точеный из камня нос, полные чувственные губы и повадки хищного зверя. И, как всегда при его появлении, дворик заметно оживился – Райлис подбежал к Кериму и, наверное, завилял бы хвостом, если имел бы таковой в наличие. С другой стороны на Кериме повис довольный Газаль. Хамед захлопнул книгу и развалился на циновке, ревниво скользя черными непроглядными зрачками в сторону Керима и Райлиса. Аристократ с пиратом притормозили, прислушались, даже Лассэль открыл глаза и скосил их в сторону рыжего бербера, а Цини, все еще немного побаивавшийся этого человека, сел на колени и весь подобрался, настороженно выставив торчком слишком длинные для обычной кошки уши.

Даже новичок поднял голову и скорчил такую физиономию, что стало ясно без переводчика – этого факта он тоже не одобряет.

Керим сделал следующее: со словами: «Извини, малыш, не сегодня» подтолкнул Райлиса по направлению к циновке мрачнеющего на глазах Хамеда. Потом потрепал Газаля по волосам и, не без труда отцепив его от своих плеч, посадил на одну из перекладин между колоннами - откуда мальчик при всем желании не смог бы слезть самостоятельно и более угрозы Керимовой целостности не представлял. Затем Шакал приветственно кивнул Миджбилю и Родриго, послал воздушный поцелуй мигом повеселевшему Лассэлю, очаровательно улыбнулся в сторону Цини, ощупал новичка взглядом и плотоядно облизнулся, а потом зевнул во все свои тридцать два идеально белоснежных зуба и заявил на чистейшем телугу:

-Слушайте сюда, люди. Я придумал кое-что действительно веселое…

Гарем последовал примеру Цини - радостно навострил уши. Если кто и мог добавить специй в пресное блюдо будней, то только бывший бандит, весьма искусный в поварском искусстве жизни. Керим широко открыл рот, дабы озвучить пришедшую ему с похмелья гениальную идею и, наверное, действительно бы ее озвучил…

…если бы из правого крыла Спален не донесся крик, да такой, что из окошка своей спальни высунулся Авад и с любопытством закрутил смазливой мордашкой – это кто тут осмелился его перекричать?

Полный звонкой злобы, яростный и неудержимый крик: «Мразь!!!....» облетел сад, отдался гулким эхом под сводами внутреннего дворика и растворился, задохнувшись в мирном, обыденном течение гаремных дней.

Еще минуту все молчали. Потом Хамед машинально определил:

-Чийгиз.

-Рано или поздно этот демон его убьет, - заметил Райлис без тени сочувствия в голосе. Красавец Миджбиль белозубо усмехнулся:

-Хорошо бы нам повезло, и все вышло наоборот.

Тут уж заулыбались все. Демона Тануки в гареме не любили – был он непредсказуем и поэтому опасен, вдобавок обладал каким-то странным, очень своим чувством юмора, был жесток и злопамятен. Не одному обитателю спален уже пришлось поорать в душном подвальчике под ударами плетей благодаря наглому демону, не прощавшему обид и отказов. Только Цини огорченно повел ушками, он никак не мог взять в толк, почему это остальные так плохо относятся к его ближайшему родственнику. Ну не все же, успокоил он себя. Вот Керим – только пожал плечами. А Зааль вообще отзывался о Тануки исключительно хорошо, правда, при этом как-то странно кашлял, краснел и давился собственным языком.

-Да этого рыжего и осиновым колом не убьешь, - спокойно фыркнул Родриго, а Хамед язвительно буркнул:

-У нас в Эль-Харра говорят: рыжий – значит, вредный.

Сказав это, он с опаской покосился на Керима – кто знает, что придет в голову этому зверю в человеческом облике. Однако, Керим не обиделся – наоборот, он сложился почти вдове, заколотил себя по крепким тугим ляжкам ладонями и громко, на весь дворик, заржал.

[Соня Сэш]

Джакомо испуганно поднял голову. Такой дикий смех он слышал только один раз – когда ему пришлось заночевать в пустыне и к нему, сонному, подобрались шакалы. К тому же рыжий так странно смотрел на него и вдобавок облизывался. Впрочем, это только вызвало новую волну раздражения, потому что после местного правителя и всей этой непривычной для западного взгляда роскоши, Джакомо уже не имел сил удивляться. Он и не стал: ни когда все успокоились, и из окошка выкрашенного белым квадратного здания с множеством огромных балконов и плоской крышей снова донеслись отчаянные вопли, ни когда молодой парень с кошачьими ушами и хвостом неожиданно превратился в черную кошку и скользнул куда-то между кустами роз, а лежащий на циновке с умным видом мужчина лет тридцати, весь день не отрывающийся от чтения книг, положил голову золотоволосого эльфа к себе на колени и начал лениво перебирать пряди. Причем брауни вел себя абсолютно похабно – довольно хихикал и все норовил запустить руку в широкие, перетянутые на талии ярким кушаком, полупрозрачные штаны своего гаремного коллеги…

Преподавая на кафедре географии в крупнейшем университете Лионского королевства Тампле, просиживая черную мантию профессора до дыр в тамошнем архиве и быстрым наметанным глазом разбирая то, что писали до него великие путешественники, обладавшие удивительно корявыми почерками, магистр Джакомо Кавазини, неудавшийся отпрыск местной мафиозной семьи, не раз мечтал о настоящей работе исследователя, о полной опасностей и приключений жизни, о тяжелой судьбе первооткрывателя. А однажды (видимо, Боги отказали ему в разуме или какой-нибудь злобный маг лишил рассудка) – решил воплотить мечты в жизнь.

Мечты и жизнь оказались совсем разными вещами. Только думать так – было без толку. Он сам этого захотел. Тем более, что, кроме него, никто из ученых особенно в Бхарат не рвался, да и его многие отговаривали, и ведь, что самое обидное – были правы. А он еще называл их «трусами» и «книжными червями»!

Так чему уж теперь-то удивляться…







-Пришел, - с явным неудовольствием в голосе сказал Чийгиз, отвлекаясь от своего, безусловно, интересного и полезного занятия – лежать на кровати и смотреть в разрисованный узорами потолок.

-Пришел, - подтвердил Тануки, начиная безудержно улыбаться. Он не мог ничего с этим поделать – стоило только увидеть Чийгиза, как откуда-то сразу вылезала дурацкая улыбка от уха до уха. Демон отчетливо сознавал, что, пожалуй, может испугать кого послабее духом своим оскалом и видом слишком острых для человеческих зубов. Но противиться моментально наплывавшей неге не было сил.

Однозначно, он любил.

Был влюблен.

Тонул в любви - как муха в инжирном варенье. Впервые в жизни – и сразу как мальчишка, как только что отпочковавшийся, еле стоящий на ногах демоненок, как Цини, абсолютно по-глупому привязавшийся к своему рассеянному и неверному в решениях хозяину. Это было ужасно – Тануки понимал, что полностью перестает контролировать себя в присутствии странного человеческого подростка с ненавидящим взглядом, что ради него он готов на все – поссориться с Заалем (проще простого), пожертвовать Цини (да пусть забирает), отказаться от всех удовольствий (их и так не ахти), ограбить пару-другую кондитерских в крупных европейских городах и все до одной местные кофейни и чайханы (не обеднеют), да Тануки просто в принципе не мог представить себе ничего такого, чего он не сотворил, лишь бы в этих черных, как местная ночь, глазах появилась хоть тень улыбки, а уголки капризных губ перестали скорбно опускаться вниз, придавая лицу Чийгиза взрослое, совсем не соответствующее возрасту выражение.

-Мгм, - непонятно сказал Чийгиз и снова откинулся на подушки. Безнадежный звук сминающегося бархата отозвался в душе демона новой волной чувств. Светло-голубая женская рубаха до колен с вышитыми по краям птицами и покрытый крупным речным жемчугом синий кушак. Кто-то, кто был евнухом, одевал парня совсем как молодую наложницу, совершенно не спрашивая его мнения на этот счет. Тануки сглотнул набежавшую слюну, вдруг осознав, что он вот уже минут пять тупо пялиться на лишенные шаровар (и то верно, чего скрывать такую красоту) стройные ноги Чийгиза. Дико помотав головой, демон заметил:

-А я тебе халвы принес.

-Халвы? – Чийгиз сел на кровати, бесстыдно скрестив голые ноги, и принялся жадно следить за тем, как Тануки, не спеша, раскрывает сверток и отрезает огромный кусок чего-то даже на вид очень вкусного предусмотрительно захваченным с собой ножом. Великая Пустыня, царство изысканно бежевых тонов, безжалостных горячих ветров и холодных закатов, была суровым местом, совершенно не предрасположенным к излишествам. Вой шакалов по ночам, скорчившиеся в пропахших потом юртах тела, мозолистые руки, привыкшие сжимать кнутовище – и ежедневная, выматывающая, приносящая радость пополам с горем борьба за существование.

Великая Пустыня – и была как раз тем самым местом, где одна вымоченная в варенье лепешка подчас доставляла больше удовольствия этим простым и неприхотливым людям с закаменевшими сердцами, чем табун пробежавших мимо газелей, пригодных для охоты, или победа над сверкающими богатыми доспехами калифскими сотнями.

Упав на одно колено, демон протянул кусок Чийгизу. То, как надо преподносить подарки любимому человеку (вернее, речь шла о Прекрасной Даме) он высмотрел в одной из европейских книжек. Халва выглядела вполне аппетитно, и на секунду все нутро Тануки содрогнулось от острого приступа голода, известного каждому демону, который можно было на время унять едой - впрочем, кто же думает о еде в такой чудесный момент? Ищите другого идиота…

Вряд ли Чийгиз оценил всю эстетичность поступка демона – он попросту схватил кусок и принялся жадно запихивать его в рот, моментально измазав пальцы и особенно нежную кожу вокруг губ. Чуть не застонав от умиления, Тануки рванулся за очередной порцией. Скормив таким образом похрюкивающему от удовольствия кочевнику огромное творение Эль-Рийядских чайнханщиков, он наклонился и быстро, пока Чийгиз не пришел в себя, слизал приторно-сладкие с губ и лица кончиком острого раздвоенного языка. Потом и вовсе – сел рядом с кроватью, взял в руки нежные чийгизовы пальчики и принялся облизывать и их – один за другим, в припадке сладострастия не замечая того, как ошалело смотрит на него обладатель пальцев.

-Эй, перестань! – наконец подал удивленный голос Чийгиз и попытался отдернуть пальцы. С глухим невнятным рычанием Тануки дернулся следом, Чийгиз, не удержавшись в своей шаткой позиции, упал на кровать, искусно расшитые полы рубахи взметнулись в воздухе, открыв Тануки вид на главное достоинство туарега – его длинные, идеально сложенные ноги. Не ноги - образец ног, высший пилотаж матушки-природы.

И как всегда, Тануки тут же потерял самоконтроль – весь подобравшись, он быстро обхватил узкие ступни ладонями, хорошо, хоть когти убрал, резко рванул их на себя, стаскивая сопротивляющегося Чийгиза на пол и окончательно лишая его одежды и остатков собственного достоинства. Туарег изо всех сил уперся руками в трепещущую от перевозбуждения грудь демона и все время порывался что-то сказать, но Тануки было не до пустого светского трепа. Заведя руки Чийгиза за спину и развернув его лицом к кровати, демон с наслаждением прильнул к обхваченной тремя рядами тонкой жемчужной нитки шее. Провел языком, легонько куснул, а потом принялся целовать с каким-то остервенелым упоением, на желая замечать, что после каждого такого «поцелуя» на бледной коже появлялся отчетливый синеватый след. Где-то через пять минут до демона наконец дошло, насколько проще было бы, если б столь желанное тело под ним не извивалось с судорожностью вытащенной на песок рыбины. Поэтому он просто прошелся языком до Чийгизова уха и хрипло выдохнул прямо в розовую раковину:

-Сделка…

Чийгиз послушно обмяк в не знающих жалости руках и даже не стал сопротивляться, когда Тануки взбрело в голову погладить его между бедер. Демон фыркнул – остроумная шутка. Куда уж остроумнее. Он знал, он уже проверял неоднократно и в упор не понимал, в чем причина такого нежелания реагировать на его ласки, но все-таки с тупым отчаяньем каждый раз пытался сделать одно и то же – доставить удовольствие и Чийгизу тоже, почувствовать, что крики во время секса вызваны не болью и не выучкой, что стонет и всхлипывает Чийгиз от удовольствия, что он, Тануки, - не насильник, раз за разом берущий любимого человека вот так, без ответного желания, потому что не брать его он просто не может…

Мальчишка издал непонятный звук, когда рука демона сжалась на его члене. Как и всегда, наложник был напряжен до предела, еще ни разу не расслабился, это было просто невыносимо… Тануки, скрипнув зубами, продолжил попытки, одновременно целуя и полизывая все, что попадалось ему на пути – гладкая, изогнутая в пояснице спина, бледно-розовые маленькие соски, выступающие от напряжения под туго натянутой кожей ребра и позвонки, мягкие и упругие полушария ягодиц, чувствительная область между ними…

Бесполезно.

Все – бесполезно!

[Соня Сэш]

Яростно зарычав, Тануки бешено рванул ягодицы в разные стороны, вызвав у Чийгиза острую судорогу боли. Прикоснулся влажным распаленным членом. Парень затих, уткнув в кровать лицо и зарывшись в собственные волосы, только громко билось его перепуганное, накачанное горячей кровью сердце. Совершенно неожиданно для себя Тануки прохрипел:

-Проклятая девчонка!… - и резко втолкнул член в тугую дырочку. Чийгиз вцепился в простыни, сминая их к шайтану. Он не поднимал головы, только крупно дрожал, пока Тануки двигался в нем, словно парня трясло от всего происходящего. Теперь Тануки уже не знал, что он чувствует с большей силой – любовь или ненависть, и кого он ненавидит больше – Чийгиза за покорную податливость и нерастопленный лед в глазах, или себя – за собственную одержимость и вылетающие вместе с глухим рычанием слова:

-Да, правильная шлюшка… еще… вот так, дай мне еще, сильнее, ты только это и умеешь…

-Слушай, хватит, а? – вдруг услышал он и открыл мутные глаза, горящие красным безумием. Сквозь покрывшую мир пелену удовольствия Тануки неожиданно разглядел нехорошо порозовевшее лицо Чийгиза. Порядком разъяренный, парень повернулся к нему лицом и изо всех сил сверлил ненавидящим взором. Мокрая прядь иссиня-черных волос прилипла к уголку губ. Тануки замер. Этим взглядом Чийгиз автоматически причислял его к тем, кого ненавидел, к тем, кто лишил его мирной жизни в своем кочьевье, среди знакомых и хороших людей, притащил сюда и теперь пользуется молодым, ни хрена такого не желающего телом… «Все не так, я люблю тебя!» - так захотелось взвыть Тануки, но вместо этого разозленный демон отвесил Чийгизу смачный шлепок по мягкому месту:

-Меньше болтовни, женщина, работай!

-Мразь!!!... – этот крик, поразивший рыжего демона своей отчаянной злостью и звонкостью, на какую-то секунду отрезвил и заставил прикусить губу от жгучего, наплывшего волной стыда. За это время Чийгиз умудрился вывернуться из-под накрывавшего его тела с ловкостью, достойной мартышки, увидевшей незакрытую чашу с набизом, – а потом возле хищно раздувающегося носа Тануки мелькнул плотно сжатый кулак.

Демона отбросило назад, он упал на одну руку, а вторую машинально прижал к носу. Из которого густыми, сочными струйками текла голубая холодная кровь, леденящая кончики пальцев. Недоуменно проморгался – и снова был очарован и зачарован одновременно. Чийгиз стоял перед ним – и демон мог поклясться своей бессмертной жизнью и бесконечным голодом, что такой ярости во взгляде он не видел еще ни у кого и никогда. Бледная, практически не загорелая кожа кочевника пошла нездоровыми красноватыми пятнами, туарег сжимал кулаки и молчал, только остервенело двигал скулами да кусал губы – до крови кусал, видимо, не в силах уже удержать выплескивающуюся наружу злость. «Довел малыша», - промелькнуло в голове у Тануки, а потом…

… потом демон мягко осел на пол, на подставленные локти. Красные глаза восхищенно распахнулись – а затем густые, будто специально черненые углем ресницы медленно опустились вниз, словно соблазняли одним только этим движением. Демон еще раз бросил взгляд из-под ресниц туда, где подрагивал налитый полноценным желанием член Чийгиза – и ловко перевернулся. Встал на колени, прогнулся в пояснице, совершенно похабно выставив напоказ поджарую задницу. Приглашающее вытянул рыжую голову из-за плеча:

-Ну, чего теряем время?

Рот Чийгиза приоткрылся, видимо, в попытке протеста, но окровавленные губы только слабо шевельнулись. А затем – затем туарег прыгнул на демона прямо с места, так, как хищник прыгает на беззащитную жертву. Тануки чуть не взвыл, убедившись на собственной шкуре, что когда тебя берут неподготовленным – это, по меньшей мере, больно… Но само слово «боль» забылось почти сразу же, вместе с другими, непонятными словами, которые Чийгиз, ожесточенно трахая обезумевшего от страсти демона сверху и абсолютно не беспокоясь о том, как глубоко и насколько безболезненно он это делает, шептал ему на ухо на какой-то истеричной ноте:

-Ненавижу… ненавижу.. м-м-м… всех вас… ненавижу…

Почти охрипнув от непрерывного шепота, он кончил – и при ощущении бьющегося внутри тепла демон тоже замер под ним, окончательно сходя с ума, срывая все свои маски, переходя последний предел, выкрикивая что-то о том, как он любит Чийгиза, только Чийгиза, никого и никогда больше…

Слова ненависти и любви, смешавшиеся воедино в воздухе, и замершие на какое-то мгновение в тесном переплетении тела - такой запомнил эту их встречу Тануки, и, когда она ему грезилась, никак не мог понять – видит кошмар или что-то удивительно хорошее.

По крайней мере, в этот раз ему удалось добиться от Чийгиза хоть какой-нибудь реакции. А значит, идти топиться в зеленоватых водах Ганга среди огромных ярко-желтых кувшинок рановато – можно думать, что ему делать с этим дальше.

Последняя мысль заставила демона улыбнуться. Он с трудом разодрал слипшиеся от пота веки, отыскал взглядом лежащего на полу Чийгиза и подтянулся к нему, зацепившись ногой за валяющуюся на полу красивой блестящей тряпкой рубаху. Туарег лежал, закрыв лицо согнутыми в локтях руками и продолжая лихорадочно подрагивать всем телом. Тануки обеспокоено нахмурился. Человеческие реакции были такими непредсказуемыми. Цини мог выражать свое недовольство диким мяуканьем, слезами искренней детской обиды и попытками выцарапаться из его объятий, но он никогда бы не стал вот так, ну, наверное, не стал бы… Боги, может малыш плачет?!

-Чийгиз… - голос, тварь такая, не слушался своего обладателя, и Тануки поступил проще: он со всей демонической силой отвел от лица Чийгиза руки.

И увидел, что его юный любовник - смеется.

В блестящих черных глазах плескалось безудержное веселье, отчего они стали как-то светлее и чище, словно это ушло все наносное, подаренное Чийгизу гаремом и калифом лично. И это показалось демону нормальным, в конце концов, Чийгизу - всего семнадцать лет. Кроме того, смеялся Чийгиз совершенно по-мальчишески - звонко и заразно. Невольно поддавшись этому порыву веселья, Тануки счастливо улыбнулся – и, будучи очарован зрелищем, совершенно не отследил момента, когда понял, что это - уже не смех, это – самая настоящая истерика….

Вымотанный до своего последнего человеческого предела, мало что соображающий Чийгиз уснул в объятия демона уже намного ближе к вечеру. Видимо, у него просто кончились силы.

А Тануки не спал - не умел, поэтому просто лежал рядом, изо всех сил прижимая к себе бессильно обмякшее, такое женственное и прекрасное (куда прекраснее Луны!) тело, и с ужасом думая о том, что он сейчас, возможно, натворил.







После часа бесцельного хождения из угла в угол богато обставленной, сплошь покрытой фарфоровыми изразцами комнате, Джакомо понял, что еще чуть-чуть – и ноги окончательно откажут. Джакомо не прельщала мысль лишиться средства перемещения в пространстве, поэтому он уселся на широкую кровать, податливо прогнувшуюся под ним мягчайшими перинами, и сложил на коленях длинные руки с тонкими интеллектуальными пальцами.

В высокой арке, ведущей из комнаты на огромный балкон, открывался вид на южное небо. Яркое, почти слепящее, ровного синего цвета - такого никогда не бывало в Лионе. В безветренных и спокойных небесных водах отдельными стайками нежились редкие облака, ничуть не добавлявшие прохлады. Что за жара - просто сидя и ничего не делая, он чувствовал, как катится по спине под тонкой атласной тканью крупный пот. Подумав, Джакомо скинул жилет – все равно жарче уже не будет.

Потом темноморец сосредоточился, как следует подумал, затем подумал еще раз, а после – тяжко вздохнул.

Жизнь начинала неправомерно усложняться. Его дорогая Софи и милые, славные в своей непосредственности, порой имеющей разрушительные последствия, девочки оставались там, где им было положено оставаться – в Лионе, в небольшом (но не хуже, чем у других) особняке в Ситэ с замысловато подстриженным садом. Особняк, впрочем, как и сад, были подарены преподавателю географии, не слишком много зарабатывающему своими мозгами, его любимым дядей, по совместительству - лионским мафиозо. Была у выходцев с побережья Темного моря, черноволосых, эмоциональных, улыбчивых и разговорчивых людей, такая старая добрая традиция – дарить на свадьбу роскошные подарки. И еще много разных хороших традиций… Джакомо прикрыл глаза, вспоминая: должно быть, теперь жена уже на работе, в своей адвокатской конторе, ломает чудесный ум прирожденного софиста над очередной исписанной правилами книгой - и тихонько, про себя, чтобы не слышали клиенты, ругает правовую неграмотность ее составителя.

[Соня Сэш]

Последним, что Джакомо помнил – это была стоянка местного населения в горах, где наблюдалось полным полно смуглолицых и яркоглазых бедуинов. Они, белозубо смеясь и непонятно переговариваясь, усадили обнаруженного караульным патрулем иноземца на ковер, накормили отличным ужином из вываренной в жирном соусе баранины и развлекли искусством джигитовки на грациозных, созданных конкурировать с ветром черных конях с разноцветными уздечками и седлами с красными кистями. Джакомо, будучи впервые сыт со времени начала своего научного путешествия, заснул там, где был – на пестром шерстяном ковре, с плоской глиняной миской аппетитно пахнущего мяса в руках. Всю ночь темноморцу снился деканат в Тампле и аплодирующие профессора и магистры, когда он подробно опишет детали своих приключений в загадочной восточной земле. А когда проснулся – его голова уже была замотана грубой рогожей с прорезанными для дыхания дырочками, запястья ломило от стягивающих кожу веревок, а под ним покачивался ненадежный круп лошади, покрытый тяжелой попоной.

Так Джакомо впервые убедился в том, насколько вообще ненадежно положение человека – вот так, будучи на высоте, практически оседлав мир, можно за один миг докатиться до придорожной канавы. Селяви, как говорят в Лионе.

Чтобы не упасть, темноморец был вынужден изо всех сил уцепиться связанными руками за ремень сидящего перед ним всадника. Ехали долго, дней пять или семь, пока пальцы окончательно не занемели, а темнота вокруг не стала обычным состоянием. На привалах в рот Джакомо сильной мужской рукой вливалась порция воды, и кто-то чересчур заботливый каждый раз кормил его чем-то вяленым, неопознанным и не слишком приятным на вкус.

Джакомо ел… А как бы вы поступили на его месте?

Следующим актом пьесы стала личный город-крепость Зааля-аль-Фариза, калифа Аль-Мамляки-Бхарата, на западе больше известного как Королевство Бхарат или «ну-эта-знаешь-как-ее-страна-где-живут-раскосые». С изумительными росписями на куполах дворцов (по местному – «сералей»), с колоннами из мрамора и порфира, сплошь застланный вытканными золотом коврами – и с несколькими сотнями охранников в синих рубахах и богатых серебряных кольчугах, вооруженных саблями, копьями, шестоперами и булавами.

Вот такие пирожки с котятами – ты их ешь, а они - пищат!

Джакомо побил все свои рекорды, вздохнув еще раз, и уставился в потолок над высокими белыми сводами арки. Одинокая перепуганная бабочка с пятнами яркой краски на крыльях, размеров с жирного западного навозного жука, описывала под потолком круги, явно недоумевая – каким непонятным путем она сюда попала? В конце концов, безмозглое насекомое все-таки приняло правильное решение: бабочка мягко села на притолоку, отследила движение теней – и, бешено взмахивая ослепительными крылышками, скользнула точно в проем арки.

Глядя на нее, Джакомо весело фыркнул. Ну, да ничего. Все нормальные приключения начинаются с неприятностей, верно? А значит - выкрутимся. Единственное, что темноморец знал абсолютно точно – это то, что в жизни не бывает безвыходных ситуаций. Если бы он этого не знал, вряд ли бы сунулся в Бхарат, страну, уже несколько веков закрытую для иноземцев. Подернутую привлекающей умы дымкой незнания страну - со своей особой пугающей магией и совершенно особым очарованием. Надежно укрытую в покрывала тайны, вместилище разных, научных и ненаучных, в том числе самых безумных легенд. О которой в архиве Тампля можно было найти разве что пару скупых строчек, не больше.

Нет, были, конечно, и раньше ученые, первооткрыватели, охотники за золотом и просто безумцы, которые пытались разгадать Бхарат, как можно было бы бесконечно разгадывать красивую женщину... Но только они переступали незримую границу, отделяющую степи от Великой Пустыни, как о них уже больше никто ничего не слышал.

И вот теперь он, Джакомо Кавазини, первым из профессоров Тампля, находится в самой сердцевине этой страны, в калифском дворце, запертом от внешних взоров еще надежнее, чем вся страна, как будто обитатели дворца боялись за свою жизнь больше, чем все остальные. Казалось, здесь сам воздух был пропитан загадкой, и именно ему, Джакомо Кавазини, магистру географии, предстояло содрать с этого спелого фрукта оболочку, взять на анализ сочную мякоть и расколупать косточку до основания.

Дамы и господа – да это же просто чудесно!

Лицо Джакомо озарила невольная торжествующая улыбка, очень похожая на улыбку вообще всех темноморцев – широкая, искренняя, хитрая. Улыбка, из-за которой Софи, по ее собственному признанию, когда-то вышла замуж за обычного преподавателя географии. Но уже через миг улыбка померкла перед новым воспоминанием.

Калиф. Его наличие здесь в качестве руля, двигающего всем этим странным призрачным кораблем, всеобъемлющая власть которого, похоже, еще никем никогда не подвергалась сомнению, страшно смущало Джакомо. Нет, поначалу правитель королевства Бхарат показался ему вполне умным и образованным человеком, а еще – чрезвычайно любопытным. А любопытство, как известно, не порок – просто такое хобби. К тому же он неплохо говорил по-лионски.

Они гуляли по саду между огромных колонн, настолько изысканному, что все оранжереи Лиона не смогли бы сравниться с искусством здешних садовников. Наметанный глаз Джакомо сразу отметил наличие в саду таких редких сортов растений, как, например, черные тюльпаны, за семена которых в Европе могли убивать и шли на смерть, потому что обладание ими неизбежно приносило огромное богатство. Здесь они росли словно сами по себе, вроде бы беспорядочными пятнами среди других тропических растений, но в каком-то очень гармоничном расположении этих пятен была заметна высадившая их любящая рука. Между деревьев в калифском саду беспрепятственно бродили непуганые газели, в ветвях копошились розовые попугаи, соловьи, иволги с золотистым оперением и прочая местная фауна, ирисы и пионы уже отцветали, зато сад был полон огромных, цветущих гроздью, будто нарочно нарисованных кистью живописца роз. Ноги Джакомо, заботливо обутые молчаливым смуглым рабом в узкие туфли, расшитые и разукрашенные, с золотыми застежками, ступали по ковру из осыпавшихся, еще влажных розовых, красных, желтых и белых лепестков.

А рядом, неожиданно мягко и бесшумно для его веса ступали еще более дорогие на вид туфли калифа, высокого широкоплечего мужчины, настоящего восточного красавца-серцееда, одетого в черный, обшитый серебряной каймой, длинный халат с украшенным перламутром кушаком. Лицо калифа - темное, даже с медным отливом - не позволяло не согласится с искренностью его слов. Слишком открытой была белоснежная улыбка, слишком бесстрашным - выражение, и только раскосые, быстрые и пристальные глаза почему-то сразу насторожили преподавателя географии, как будто именно там, в глубине карего марева, была скрыта таинственная восточная душа.

-Как вам понравился, мой дворец, эфенди? – спросил калиф, когда они остановились возле неизвестного науке дерева с огромными плотными листьями, и Джакомо принялся вытряхивать попавшую в сандалии гальку. Выпрямившись, Джакомо натолкнулся на заинтересованный взгляд и машинально нахмурился (я сделал что-то не так?), но калиф только безмятежно улыбнулся. Темноморец пожал плечами:

-На мой вкус – чересчур роскошно. Слишком претенциозно. Аж в глазах рябит…

-Разве «роскошно» может быть чересчур? – откровенно удивился калиф. - Из песчинок складывается Великая Пустыня. Из драгоценных песчинок – мой дворец, поэтому его видно издалека. Кто смотрит из-за внешних стен – восхищается высотой башен и великолепием куполов. А если попадешь внутрь – тогда станет понятным истинное могущество правителя. Потому что камешек с моей дорожки, который вы, эфенди, только что бросили в кусты, стоит дороже целого дома.

Джакомо пожал плечами. Что-то не давало ему сосредоточиться на разговоре. Какая-то мысль, а может, эмоция, жужжащая на периферии сознания… и, похоже, бывшая не в настроение превращаться во что-либо умное.

-Пышность только заслоняет истинное величие. Оно не нуждается в дорогих шмотках. Истинное величие – видно сквозь лохмотья.

-Лохмотья оставим для дервишей, они хотя бы мудры, - кофейные глаза посмотрели в сторону темноморца, как показалось последнему, с явным снисхождением. – Нам же только и остается, что пускать пыль в глаза роскошью и рассчитывать на память, которую величина и богатство неизбежно оставляют в душе потомков.

-Значит, вы стараетесь для истории? – обиженно хмыкнул Джакомо в ответ до снисходительную улыбку. – А я думал, вам просто нравиться купаться в роскоши!

-Ну, раз уж мы заговорили честно, то – да, нравиться. Но и в истории надо все-таки оставить след, а не просто наследить, – калиф сделал небрежно-приглашающий жест рукой. – Мы еще не посмотрели восточную часть сада, возле Павильона Прохлады. Пройдемте, эфенди, эти ворота называются – Ворота Жизни. А если мы дойдем по дорожке до конца, то увидим Ворота Мертвых. Там начинается часть Запретного города, где живут евнухи. И вам туда нельзя. Впрочем, вы и не сможете – эти ворота всегда охраняются моими янычарами.

Джакомо открыл рот, чтобы ответить, - и только задумчиво хмыкнул. Он так и не понял, как ему следует называть калифа – «ваше величество» вроде неудобно - слишком по-европейски. А назовешь просто «калифом» или, как они здесь

[Соня Сэш]

говорят, «эфенди» (что-то сродни лионскому «месье») - еще обидится. А что будет, если калиф почувствует обиду, Джакомо и предположить не мог.

Вернее, мог, так как никогда не жаловался на отсутствие фантазии. Скорее уж на ее присутствие… Просто не хотел. Затруднений у него было и так предостаточно, не говоря уж о том бардаке, который творился в голове. Нужно было какое-то время, чтобы привести в порядок растрепанные мысли, забыть долгое путешествие с мешком на голове и трезво оценить свое положение в этом месте. Джакомо почесал указательным пальцем кончик носа с едва заметной горбинкой и последовал за калифом, беззастенчиво палясь на окружавшую его благодать.

Они перешли через заросший белыми кувшинками канал по устланному коврами мостику с грузными каменными перилами и направились куда-то вдаль по аллее – мимо мелькающих в густой траве фазанов, мимо больших прудов, по которым плавали уже порядком поднадоевшие лепестки роз. «Нужно серьезно заняться местной флорой и фауной!», - осознал Джакомо, и он сразу («Куй железо, пока не отобрали», - любил приговаривать его дядюшка) спросил у калифа деловитым тоном:

-Вы можете приказать своим… м-м, слугам принести мне перо и бумагу?

-Зачем? – калиф повернул к нему голову, звякнув тяжелыми серьгами с голубым карбункулом внутри золотого ободка. Джакомо скривил мордочку умной лабораторной крысы:

-Видите ли, я все-таки ученый, без дела сидеть не привык. Здесь есть над чем поработать. У нас в Тампле просто за голову схватятся! Да я на одних описаниях монографию сделаю! - находясь во власти приступа трудоголизма, Джакомо не сразу заметил странного выражения лица калифа. А когда заметил – нахмурился с не желавшими вот так сразу потухнуть яркими зелеными глазами цвета молодых побегов салата.

- Или не сделаю? – неуверенно предположил темноморец и тоже уставился на калифа.

Который вот уже минут пять молча смотрел на него с непонятным выражением красивого лица.

-Что? – громко спросил Джакомо, когда ему надоело молчание, и нервно сцепил руки под мышками. Калиф как-то очень кокетливо дернул вверх-вниз густыми и длинными ресницами, обводящими глаза словно толстой черной ниткой, и заговорил. Донельзя сладким, практически сахарным голосом:

-Вы надеетесь вернуться в вашу медресе, эфенди? В таком случае, да, вы – настоящий ученый… В двух шагах от себя ничего не видите.

Джакомо поежился – не то от прилетевшего откуда-то из западной части сада колючего ветерка, не то от неожиданного ощущения неуверенности в собственном будущем. Из-за аромата сотен цветов, растворенных в потоке воздуха, голова начала кружиться, к горлу подкатил странный комок.

-Чего именно я не вижу?

-Вы – мой раб, эфенди, как ни жаль. Так получилось, никто не виноват, - калиф сделал шаг ближе. Мягко, как будто ступал на самых кончиках пальцев. Карие глаза поблескивали шальным, неприятным огоньком. Почему-то Джакомо не мог отвести от них взгляда, как будто калиф обладал странной способностью гипнотизировать утонувшими в кофейной мути зрачками. Хотя это еще вопрос, кто их тут, на востоке, знает – может, и умеет…

- Скоро вы поймете – быть моим рабом не так уж и страшно, - щекочущим прикосновением раздалось где-то над самым ухом застывшего Джакомо. Как будто все это – только невинная шалость того же легкого ветерка… Ленивые, медленные пальцы непринужденно прошлись по виску и острым темноморским скулам преподавателя географии, вызвав странную пульсацию под кожей. Джакомо, задохнувшись от внезапного осознания ситуации, в которой оказался (Боги, как неудобно-то!), открыл рот, чтобы объяснить, доказать всю разницу их менталитетов, культур и просто полов…

…И не успел – его губы накрыло теплой, влажной волной, язык подвергся моментальной атаке, ловкие и умелые, пальцы уже забрались в лохматую шевелюру, лаская макушку, а вторая рука легла на талию, надежно прижав ее к мускулистому торсу калифа. Объятия были такими крепкими, что прежде, чем что-либо понять, Джакомо успел воочию ощутить на себе всю силу правителя Бхарата – грубую, не допускающую сопротивления, способную при нужде сломать его сухопарое тело пополам. Он охнул и машинально прильнул к калифу, пытаясь избежать боли. Ощущение чужого языка, искусно ласкающего его губы и десны легкими прикосновениями, не пропадало. Это было не столь уж неприятно, скорее, стыдно и неудобно, он никогда еще не…

«Чего ты стоишь, тебя же целуют, идиот!…» - тоненько и истерично заверещал внутри него голос разума, и Джакомо, не думая, просто подчиняясь требованию своего рассудка, откинулся назад. И уперся вытянутыми руками в грудь прижимающего его к себе калифа. Со стороны могло показаться, что они застыли в каком-то сложном па вальса – или на самом пике бешеной наваррской румбы. Джакомо испуганно сглотнул. Его левая щека подергивалась, глаза оттенка зеленого крыжовника мрачно полыхали, кровь в висках пульсировала еще быстрее, обгоняя мысли, а лицо медленно, но верно покрывалось слоем пунцовой краски.

Ровным и толстым, как шоколадная корка пасхального кекса, которые умела печь с любовью его милая Софи.

Калиф склонил голову набок, став похожим на умного и довольного эрдельтерьера. Он улыбался - так же безмятежно и обаятельно, как раньше. Вот только лукавинка на дне карих, кофейных глаз так никуда и не делась, наоборот, казалось, оттуда брызжет веселыми искрами самое настоящее веселье. «Да он просто… просто – развлекается! Вот скотина!» - дошло до Джакомо. Внезапно он ощутил зуд в районе правой лодыжки - кажется, за то время, пока они тут стояли, его умудрилась укусить какая-то летучая или ползающая тварь. Зуд становился нестерпимым, и Джакомо, наконец, решился открыть рот.

-Отпусти. Нога чешется, - сказал он, и сам удивился тому, насколько капризно прозвучал его голос.

Калиф издал смешок своим низким сочным голосом, быстрым движением притянул темноморца к себе, заставив принять вертикальное положение, и действительно отпустил. Джакомо потряс еще больше встрепавшимися черными прядями, у него здорово кружилась голова, по коже ползали непонятные мурашки (ветер, не иначе) и вообще, все вокруг - и розы, и каменные Ворота Мертвых, и калиф, и даже он сам - казалось каким-то странным.

Темноморец почесал ногу.

-Что это было? – ошеломленно спросил он, поправляя сбившиеся во время поцелуя очки. Калиф спокойно пожал плечами, сорвал слишком зеленую для других широт травинку и сунул истекающий белым горьким соком кончик в рот.

-Ваше ближайшее будущее, эфенди. Но я дам вам время привыкнуть к этой мысли. Совсем немного времени, - поправился он и принялся сосредоточенно жевать травинку. Видимо, чтобы не улыбаться так довольно. Судя по цветущему виду, ему все нравилось.

А вот Джакомо такая диспозиция не устраивала ни в коем случае. Как шахматная доска, на которой ситуация складывается не в твою пользу. Он переступил с ноги на ногу.

-Послушайте, - решительно начал преподаватель Тампля. – Вы же умный человек. Это же ненормально…

-Почему? – не понял калиф. Даже глазами поморгал. Значит, совсем не понял. Джакомо издал тяжкий вздох (вот спрашивается - чего тут непонятного?):

-Ну, у вас-то может, это и нормально, хотя нормального тут все равно мало. Но целоваться с мужчиной?! Знаете ли, у нас это считают… будем называть вещи своими именами, да? … в общем, извращением.

-Почему? - снова спросил калиф, уставившись на него своими непонятными глазами. Во всяком случае, в них появился живой интерес к происходящему – вместо привычного равнодушного спокойствия.

-Потому что, так – неправильно, не задумано природой, ясно? – сорвался Джакомо, яростно взмахнув руками и чуть не сбив с собственного носа очки. – А держать человека в рабстве – вообще нонсенс! Вы что, «Декларацию о правах человека» не читали?

-Как-то не приходилось, - развел руками калиф.

-Многое потеряли, - буркнул Джакомо, остывая. Виновато улыбнулся: – Правда, ее и у нас не очень-то читают… Но когда-нибудь станут читать, будьте уверены!

-Ну, хорошо, хорошо, - калиф примиряющее вытянул руки ладонями вперед. – Вам принесут письменные принадлежности. И я подумаю, о чем вы бы могли написать… Но, согласитесь, эфенди, вам же понравился мой поцелуй?

-Ну… не то чтобы… - забормотал Джакомо, с досадой на себя ощущая, что снова безудержно краснеет. «Да я даже толком и распробовать не успел», - мелькнула абсолютно идиотская мысль. Калиф кивнул:

-Тогда может быть, вы согласитесь и с тем, что глупо не уступить желанию? Поэт сказал: жизнь людей – что жизнь деревьев. Пока они дарят плод, они всем нужны и дороги. Но как только плодов не останется – кто тогда вспомнит, какими ветвистыми были рощи?

-У меня таких плодов… в смысле, желаний – нет! – решительно отверг эту мысль Джакомо. И скрестил на груди руки. – А вообще, у вас тут все не по-людски. Вот сколько у вас, например, жен?

Калиф нахмурился. Очаровательно улыбнулся и признался:

-Где-то около сорока. Точно не помню. Я немного рассеян…

Джакомо торжествующе вытянул вперед указательный палец и помахал им перед носом калифа:

-Об этом я и говорю! И зачем, спрашивается?

[Соня Сэш]

-Я вас там, на Западе, вообще не понимаю, - вырвалось у калифа. Он с явным интересом следил за движениями пальца Джакомо. – Вы живете как варвары – женщины безнравственны и меркантильны, мужчины – не великодушны и не щедры, а деньги – стрела, точно бьющая в цель. У нас говорят: женщина – ноль, число бесконечности и вечного рождения. Мужчина – один, число твердости духа и сердца. Если поставить ноль перед единицей – будет ноль, число бесконечно малое. Если поставить ноль за единицей – будет десять. Надеюсь, вы согласны, что десять – это больше, чем ноль? У мужчины – столько жен, наложниц и наложников, о скольких он может позаботиться. Место жены – всегда за мужем, как надежное прикрытие в Великой пустыне жизни, где на каждом шагу подстерегают опасности. И все жены для их мужчины – равны, что у вас, если не ошибаюсь, называется демократией. А дисциплина всего лишь позволяет сохранить равновесие между противоречивостью женского характера и яростью мужского духа. И главное – все довольны…

-Это идеал системы! Но люди-то – живут не «в идеале», а как попало! Дайте мне время изучить вас, и я найду способ доказать неверность всей системы! – воскликнул Джакомо, уже вовсю пылая рвением. Калиф согласно кивнул:

- Занимайтесь чем хотите, эфенди. Библиотека и раб-переводчик – к вашим услугам. Только знайте, есть вещи, которые лично меня в нашей системе вполне устраивают, - с этими словами высокий мужчина в черном с серебром халате наклонился и быстро, пока Джакомо не успел ничего сделать, чмокнул его в кончик носа. Как иногда целуют ребенка. Как Джакомо сам целовал девочек перед сном – и укутывал их в теплые одеяла из овечьей шерсти, которую возят по морю из Эйнджленда большие, груженые до краев торговые дромоны.

Джакомо скривился, а калиф – только безмятежно улыбнулся:

- Время намаза, так что – экскурсия закончена. Выход из сада к Спальням – через мост и налево по дорожке. И, кстати, вы играете в шахматы? Тогда готовьтесь сегодня ночью быть в моих покоях, - калиф запахнул халат, после их телодвижений висящий довольно небрежно, пригладил выбившиеся из прически блестящие смолью пряди и поспешил по направлению Павильона Покоя.

А Джакомо остался стоять на месте и приходить в себя. Неожиданно, ничего не скажешь. Поменьше бы таких сюрпризов, еще парочка – и можно подавать в отставку по причине профнепригодности. Нервы и все такое. Темноморец тяжко вздохнул в последний раз, лег на кровать и принялся сосредоточенно обдумывать план его сегодняшней вечерней речи.

А что касается шахмат, то, благодаря дядюшке, тоже большому любителю этого дела, Джакомо с уверенностью мог считать себя профи.

Если только они действительно будут играть в эти самые шахматы.





Тануки все еще обнимал спящего Чийгиза, любуясь на разгладившиеся черты лица мальчика, когда его достал-таки вызов калифа. «Достал» - это в прямом и переносном смысле. «Я занят», - отозвался Тануки, не отрываясь от процесса любования. Чийгиз сонно вздохнул и, не открывая глаз, потерся щекой о руку демона. Подтянул к животу голые коленки. «А я как раз свободен!» - голос калифа прозвучал угрожающе, к тому же после последней кормежки прошло довольно много времени, и Тануки успел проголодаться.

Голод, мучительный, спазматически острый, выворачивающий наружу все твои запрятанные глубоко кишки и заставляющий просить о пощаде, знакомый только демонам, - вот что оказалось сильнее желания остаться в спальне Чийгиза навеки.

Чертыхнувшись, Тануки осторожно снял голову мальчика со своей руки, отвел расслабленные руки со своей талии и осторожно укрыл Чийгиза шелковым покрывалом. Парень даже не пошевелился – неудивительно, после вчерашнего-то взрыва… «Мой прелестный кочевник!» - умилился Тануки и перенесся в Павильон Покоя.

Зааль лежал, сонно вытянувшись на подушках, смуглая красавица-мулатка сильными руками разминала ему ноги, еще парочка невольниц обмахивала раззолоченными опахалами, а на груди у калифа, уютно свернувшись комочком, пригрелся Цини в виде черной кошки и только сонно поморгал глазками навстречу Тануки. Одной рукой Зааль чесал котенка за ухом, а во второй держал спелый очищенный апельсин. Откуда-то доносились звуки изысканной игры на лютне. «Ну и идиллия, - усмехнулся Тануки. – Нет, пора что-то с этим делать, так ему и впрямь станет скучно».

Он подмигнул Цини и с обычным вызовом в голосе поинтересовался:

-Что приспичило моему повелителю?

-Повелителю приспичило, чтобы ты последил за новеньким, - благодушно ответил Зааль. Сильно уж благодушно. Значит, без обеденной порции секса не обошлось, Тануки фыркнул. Еще немного, и тут все утонут в розовых слюнях.

-Он может с непривычки что-нибудь выкинуть, - добавил Зааль и погладил Цини против шерстки, отчего котенок замурлыкал, прижимаясь к груди калифа и умещаясь на ней почти полностью. Тануки радостно облизнулся:

-Боитесь, что он покончит с собой – или поднимет руку на вас?

Цини изумленно распахнул глаза и поднял голову. Зааль выразительно скосил глаза на котенка.

-Иди уже…

Тануки повернулся и вышел, оглянувшись напоследок и увидев, как калиф что-то деловито объясняет принявшему человеческий облик котенку. Все правильно, не расслабляйся, чего-чего, а возни тебе предстоит еще много. Вот теперь давай-ка, попробуй объяснить десятилетнему ребенку, почему справедливость в этой стране – такая странная штука, что милые мальчики вроде Чийгиза превращаются от нее в загнанных зверенышей.

Через два часа сиденья в комнате Джакомо в невидимом состоянии, Тануки понял, что скоро подохнет от скуки, если, конечно, демоны могут загнуться от такой ерунды. Тем более, что темноморец не делал ничего особенного – он то сидел на кровати, сцепив перед собой худые, но жилистые и сильные руки, то вскакивал и начинал нервно метаться по комнате из угла в угол и что-то бормотать себе под нос, махая руками, как будто отгонял невидимых мух. В другой раз Тануки не упустил бы случая и обязательно придумал, как ему развлечься, причем не исключено, что в спальню калифа этот очаровательный в своей встрепанности зеленоглазый тип попал бы уже порядком разозленным…

Но сейчас мысли демона были заняты другим. Совсем другим…

Где-то рядом, в этом же здании, через несколько комнат по глухому узкому коридору, наверное, уже проснулся Чийгиз. Должно быть, он, по обыкновению, лежит на кровати и смотрит в потолок – больше ничем туарег заниматься не умел, да, пожалуй, и не хотел. Может быть, расчесывает волосы – длинные, черные до синеватого отлива, блестящие и пахнущие изысканными ароматами. Духов у Чийгиза было много, как и других предметов косметики. Неожиданная мысль озарила лицо демона счастливой улыбкой, которую сам он считал улыбкой законченного идиота. Теперь он точно знал, что подарит Чийгизу в этот раз. Шкатулку для его косметической дряни. Пожалуй, лучше всего стащить ее где-нибудь в Лионе, там к демонам не привыкли и сильно не расстроятся, когда он уберется восвояси…

И плевать, что практически все подарки, кроме, разумеется, сладостей, туарег просто складывал возле стены, для вежливости повертев в руках. А также и на то, что аккуратная кучка возле стены росла с каждым днем, а льда в узких черных глазах Чийгиза не становилось меньше. Да что там говорить, внутри этих глаз прятались целые айсберги!

Принц-С-Сердцем-Из-Чистого-Льда. Как-то раз Тануки слышал такую сказку. Ее рассказывала Заалю красавица Шахеризада, услышав ее, в свою очередь, от какого-то бродяги на рынке. До того, как ей отрубили голову, оставалось ровно две недели, и калиф начинал заметно скучать.

Тануки с облегчением вздохнул, когда дверь в комнату Джакомо открылась, заставив последнего вздрогнуть и обернуться, и в нее вошло два евнуха, ничем не уступающих по габаритам Заалю. Новенький вскочил с кровати, яростно засверкал салатовой зеленью глаз, став почти красивым, и упер руки в бока. Евнухи переглянулись, один из них замер возле двери, второй сделал шаг навстречу наложнику. Тануки не стал ждать, чем закончиться эта душераздирающая сцена – истерикой, мордобоем или попыткой самоубийства. Он исчез моментально, быстро отчитался перед, как обычно, довольным жизнью Заалем, получил свою порцию божественной силы, завернул в Лион и, наконец, вконец запыхавшийся, но все еще по-дурацки улыбающийся, оказался в комнате Чийгиза.

Мальчик сидел на кровати и задумчиво смотрел на вещицу, которую держал в руках. Увидев, а возможно, чутким ухом расслышав приближение демона, он тут же завел руки за спину и прищурил и без того узкие глаза. Из которых, как всегда, пучком черных лучей била ядовитая ненависть.

[Соня Сэш]

На этот раз Тануки вовсе не расстроил такой прием. Он сидел на перилах балкона и ожесточенно хмурил лоб, пытаясь сообразить – показалось ему или нет, что на секунду в руках Чийгиза мелькнуло что-то блестящее, причем - смертельным блеском. Наконец, демон все решил. Его лоб разгладился, губы осклабились в хищной ухмылке. Тануки спрыгнул с подоконника и медленно подошел к напрягшемуся, очень сосредоточенному Чийгизу.

-Давай сюда,- сказал он и протянул руку ладонью вверх.

Взгляд Чийгиза скользнул по покрытой белой меховой опушкой руке демона, поднялся к его лицу – и Тануки словно окатило холодом.

-Пошел. Вон, - ледяным тоном произнес Чийгиз. – Не хочу. Больше. Тебя. Видеть.

-Отдай мне это, - повторил Тануки угрожающе. Туарег поднялся на коленях, расставив ноги – как будто приготовился прыгнуть или защищаться. Демон только плотоядно фыркнул, опустил глаза - и неожиданно сам прыгнул на Чийгиза. Фактор внезапности сработал – взвизгнув «Убирайся!...», туарег свалился на спину и оказался прижатым к кровати. Сильные лапы Тануки уже вырвали из вытянутых рук нож – тот самый, которым еще накануне демон разрезал торт. Чийгиз сопротивлялся отчаянно, будто уже был на краю гибели, его лицо пошло пятнами, тонкие губы кривились, из них непрерывным потоком текло злобное шипение:

-Я его убью.. убью сволочь… слышишь, я все равно его убью…

-Ты не посмеешь, - жестко сказал Тануки, безжалостно выкручивая парню запястья. В которых что-то громко хрустнуло, Чийгиз вскрикнул, моментально побледнев снова, и выпустил оружие из рук. Громко выматерившись, Тануки поднялся и растворился во вспышке розовой пыльцы. Ему хватило пары секунд, чтобы спрятать нож в надежном месте и еще раз обругать себя за непредусмотрительность. Поэтому когда он перенесся обратно, Чийгиз все еще лежал на кровати, сжавшись в комок и зажимая второй рукой вывихнутое запястье. По его щекам бежали слезы – и Тануки мог бы поклясться, что это – слезы злости.

Его сердце сжималось от жалости, когда он был вынужден еще раз отобрать у тихо и уже невнятно шипящего мальчика вывихнутую руку и резким движением вправить запястье обратно. Чийгиз снова вскрикнул – на этот раз тоньше и жалобней, потом окончательно заткнулся, только невыносимо яростным блеском сверкали глаза Сына Пустыни.

Так мог бы смотреть приготовившийся к смерти хищный зверь.

Так, наверное, смотрел бы сам Тануки, если бы нашелся тот самоубийца, который припер его к стенке.

-Послушай, - демон устало опустился на колени возле кровати. Протянул руку, чтобы погладить Чийгиза по голове, но отдернул, услышав глухое рычание, вырвавшееся из горла мальчика. – Давай заключим сделку.

-Никаких сделок с такими тварями, как ты, - нечленораздельно проговорил Чийгиз, практически не разжимая зубы. Его начинало потряхивать – Тануки уже понял, что именно так Чийгиз чувствует себя после бурных эмоциональных вспышек. «Интересно, видел ли его Зааль в таком состоянии?» - подумалось Тануки, и он тут же горько усмехнулся. Конечно, видел. Для калифа вся прелесть секса заключалась в прелюдии – в долгой, мучительной борьбе с жертвами с обеих сторон. «Эх, калиф, все что вам нужно – это немного больше проблем. Войну бы, что ли, какую устроили» - вздохнул Тануки и тут же одернул себя: сам не лучше, так чего уж других-то обвинять…

-Сперва послушай, - Тануки опустил глаза. – Если ты попытаешься убить калифа, у тебя, во-первых, ничего не выйдет, во-вторых, тебя накажут…

-Пусть, - упрямо сказал мальчик. И Тануки стало ясно: ему действительно все равно.

А вот самому Тануки было – далеко не все равно. Поэтому он продолжил:

-Но если ты оставишь свою затею и постараешься… ну… просто успокоиться, то я что-нибудь придумаю.

-В помощи насильников не нуждаюсь, - донеслось с кровати.

«В хорошей порке ты нуждаешься!» - чуть не ляпнул Тануки, но вовремя прикусил язык. Пороли уже. И не раз. Было больно и обидно наблюдать, как день за днем из живого, пожалуй, слишком агрессивного ребенка делали послушную куклу. Иногда, когда не оставалось шансов, «его калифство» не брезговало насилием. Как, впрочем, и сам Тануки.

«Каков правитель, таковы и демоны. Кажется, это я сам сказал…».

Но в отличие от гребаного идеалиста Зааля, твердо верящего в сказки и в то, что у всех все будет хорошо, как бы он с ними не поступил, да к тому же имеющего идиотскую привычку забывать про свои поступки, - так вот, в отличие от него, Тануки вполне адекватно признавал, что справедливостью его действия и не пахнут.

Скорее уж насилием, злопамятностью и неоправданной жестокостью.

«К демонам!» - решил Тануки. Он зажмурился, словно в лицо ему попал лучик солнечного света, а когда открыл глаза, голос демона стал абсолютно спокойным:

-Я разрываю предыдущую сделку. Я не собираюсь с тобой больше спать… Ты свободен.

Из съежившегося на кровати комка появилась взъерошенная голова туарега, черные глаза глянули на него с какой-то детской обидой.

-Зачем это? – спросил Чийгиз как-то сильно неуверенно.

-Подожду, пока ты сам захочешь, - объяснил Тануки, сам поражаясь чувству, которое испытал: на душе вдруг стало светло и удивительно спокойно так, как если бы внутри нее родился свежий летний ветерок и разом проветрил все помещение. «Я больше не обижу тебя. Я подожду… просто буду рядом… даже если ты не будешь моим…», - дальше этой мысли Тануки пока решил не заходить, наслаждаясь вновь обретенным покоем и твердой уверенностью – в кои-то веки он все сделал так, как надо.

-Ну и вали, - Чийгиз плюхнулся обратно. Снова сжался в некое подобие втянувшей конечности черепахи. Тануки нахмурился – вот и совершай после этого добрые поступки. Он все-таки протянул руку – и погладил Чийгиза по волосам. Отметив для себя, что мальчик даже не дернулся, принял ласку как должное.

Возможно, все еще может наладиться и…

-Я могу… просто приходить к тебе? – спросил демон почему-то хрипло.

Минуты три Чийгиз молчал. Потом из гнезда безнадежно растрепанных, свесившихся на лицо прядей раздалось:

-Но ты же все равно придешь.

И прозвучало как разрешение.





Странно, но пламени нескольких светильников оказалось недостаточным, чтобы залить светом огромную, богато обставленную спальню калифа, полную неясно вырисовывавшихся в загадочной темноте пышных диванов, обитых синим бархатом с золотыми звездами, шелковых занавесей, колыхающихся на прохладном ветру из ведущей на балкон арки, больших подушек и сверкающих повсюду драгоценных камней и металлов. Казалось, вся обстановка была направлена здесь на возвеличивание личности владельца комнат - отблески огня весело гуляли по глади зеленых изразцов, покрывавших низ стен, не шелковистом ворсе настенных ковров, на росписях потолка, изображающих сцены охоты и веселья. Оказавшись на пороге этой бьющей в глаза своей роскошью залы, Джакомо невольно притормозил, прищурив глаза и боясь даже ступить туда, где в ворсе ковра под босыми ногами переливались и мерцали золотые нити. Он успел ощутить тычок в спину, буквально перелетел через порог и замер, а позади него гулко стукнула, захлопываясь, столь же богато украшенная и очень надежная дверь.

[Соня Сэш]

-Салам, эфенди, - калиф, одетый в нечто длинное и светлое, небрежным жестом руки указал Джакомо на пушистый коврик из шкуры тигра перед низким столиком. Сам он уже одну за другой брал с золотого подноса фигурки из белого и черного камня и расставлял их на доске. Против своей воли, Джакомо зачарованно уставился на пальцы калифа – смуглые и гибкие, они по всей длине были унизаны тяжелыми перстнями. Драгоценное ожерелье на шее, жемчужные нити на руках и отделанный редкими металлами пояс калифа - это сколько же людей можно было бы накормить, имея только малую часть этого богатства! На которое сам Зааль-аль-Фариз обращал столько же внимания, как на мельтешащих возле светильников крупных ночных мотыльков.

Неуверенно ступая по ковру (не ковер – а какое-то вложение капитала!), Джакомо подошел к столику. Опустился вниз, чувствуя досаду на то, что не может устроиться так же ловко, – калиф сидел на полу по-бхаратски и никаких неудобств от этого не испытывал. Что касается Джакомо, то ноги затекли почти моментально, поэтому ему приходилось ерзать, и каждый раз он боялся сбить на пол одну из расставленных прямо на полу огромных наполненных яркими ирисами фарфоровых ваз, судя по количеству драгоценных камней и затейливости восточной росписи – стоивших баснословные суммы. Насупившись, темноморец бросил на правителя мрачный взгляд – и не увидел в кофейных глазах ни следа насмешки.

-Вы предпочитаете играть белыми или черными? – спокойно, даже равнодушно уточнил калиф. Джакомо почесал кончик носа – так он делал всегда, когда предвидел неприятности:

-Обычно я играл белыми против моего дядюшки.

-У нас белый цвет символизирует смерть. Погребальные лотосы – белые… И вы всегда выигрывали?

-Отнюдь, - Джакомо с любопытством взглянул на блюдо, щедро подвинутое к нему калифом. Какие-то странные остро пахнущие штуки, возможно, даже съедобные. Если бы еще так не кружилась голова от запаха благовоний и тяжелого аромата восточных цветов. Впрочем, кажется, во всем Запретном городе нет ничего такого, что бы не пахло. Ненормальные любители парфюма… Вздохнув, Джакомо кое-как сосредоточился и приступил к игре.

И очень скоро, к своему вящему удивлению, обнаружил, что выиграл – причем нельзя сказать, что победа далась ему трудной ценой.

-Вы дадите мне возможность реванша, эфенди? - недовольно дернув уголком губ, Зааль аккуратно собрал шахматы. В голосе калифа слышалась плохо скрываемая досада. – Или, может, вы куда-то спешите?

-Куда я могу тут спешить? - махнул рукой Джакомо. И с ужасом понял, что только что чуть не сбил очередную вазу. Да какого черта?! Они что, специально здесь расставлены?…. «А ты что, только догадался? Наивняк! Специально, естественно, и аромат специально, и перстней, кстати, что-то слишком много… Да на меня просто давят!», - дошло до темноморца. Стоило большого труда удержаться от возмущенного фырканья, однако, потомок мафиози справился. Вместо этого Джакомо потянулся к шахматам, заранее кровожадно ухмыльнувшись – обыграть калифа, похоже, так же просто, как отобрать леденец у ребенка. А значит, он получит хоть какое-то моральное удовлетворение, тем более что, проиграв, калиф неизменно натягивал на лицо слегка виноватую улыбку и пожимал плечами, но острый тяжелый взгляд и нехорошие огоньки в глазах каждый раз говорили о другом.

Ему точно так же было неприятно проигрывать, как Джакомо – вообще находиться здесь, в этой комнате, среди показушной роскоши, в самом сердце Аль-Мамляки-Бхарата, куда сходились все артерии этой небольшой, но очень богатой и чрезвычайно загадочной страны. И, наверное, было абсолютно неверным решением злить человека, которого каждый местный житель считал почти что Богом….

«Вот еще. А меня ему злить можно, да?» - Джакомо пожал плечами и начал новую партию.

-…А потом Великий Пророк приказал собрать мужчин города, окружил площадь янычарами и велел зарубить всех до единого. Говорят, в тот день было казнено более двухсот человек, а площадь словно покрылась скользким красным льдом. Город не осмеливался больше поднимать бунт против Сына Небесного Железа, как было предначертано Элем, и с тех пор ни одна тварь не ослушалась его велений, - рассказывал калиф мягким монотонным голосом. С трудом переборов головокружение, Джакомо встряхнулся:

-Какое варварство! И вы еще говорите об этом с такой гордостью!?

-Это исторический факт, обусловленный ситуацией необходимости укрепиться в стране ариев, - пожал плечами калиф, как показалось темноморцу, несколько обиженно. – Я слышал, у вас в Лионе говорят «на войне как на войне» и означает это, что во время битвы моральные соображения могут и не работать. А еще я читал, ваши правители тоже частенько поступали подобным образом.

-Да, но у нас этим никто не гордится, - рассеянно парировал Джакомо, вертя в руках только что съеденную его ферзем черную пешку и быстро прокручивая в голове варианты, как ходить дальше. – Наши преподаватели краснеют, когда рассказывают о Карле Кровавом. Я, конечно, не историк, но я читал, что для таких зверств у Карла не было ровным счетом никакого повода. Просто, если тебе дают неограниченную власть над страной или, к примеру, другим человеком – рано или поздно ты проявишь жестокость. Все мы люди, стало быть - существа слабые и непоследовательные. Может, если бы мы были другими – более развитыми и умными существами…. И то не факт. Поэтому, уж извините меня, но виной всему не несчастные жители, они всего лишь хотели свободно жить и кушать. И не сам Великий Пророк – он просто хотел управлять государством спокойно и устранить беспорядки. Виной всему - ваша структура власти. Рыба тухнет с головы.

-Честно говоря, мне тоже больше по сердцу Омар-аль-Бар-Кохба-мелик-Аль-Бхарат, - доверительно сообщил Зааль, и было забавно слышать восточное имя среди лионских слов, причем калиф умудрялся даже обходиться без акцента. – Он был старшим сыном Великого Пророка, и при нем почти не было казней. Зато он ввел тяжелые налоги для неправоверных, поэтому каждый арий поспешил перейти в Истинную Веру, чтобы выжить…

-Отличным же мошенником был этот ваш Омар! – не удержался Джакомо от ехидства. – Так вот взять – и обмануть покоренный народ! Изящно, ничего не скажешь. Ему бы больше подошли финансовые аферы или что-нибудь в этом роде.

-Значит, этот способ вам тоже не нравиться? Предложите свой. По мне – уж лучше обмануть подданных и тем добиться спокойной жизни в государстве, чем проливать кровь, не находите? - калиф свел к переносице тонкие, изящные брови.

-Лучше честно смотреть в глаза правде и не мешать преуспеть в этом остальным, - назидательно заметил Джакомо и передвинул слона на левый фланг. Хитро прищурился сквозь очки: - У меня в голове никак не укладывается: ну, положим, Бени-Бар-Кохба изначально были кучкой молодых, голодных и злых пассионариев. Да еще и хорошо вооруженных редкой разновидностью металла. И харизматический лидер у них был, причем, судя по вашим рассказам, - опытный воин и неплохой стратег. Поэтому они быстро покорили старую и уставшую цивилизацию. Но спрашивается - каким образом ваше племя сумело завоевать столь прочные позиции среди ариев? В глазах местного населения на первом месте после Эля - вы, а на втором – те, кто ими управляет под вашим руководством. Я не слишком долго был на вашей территории прежде чем меня…гм… схватили. Но все, что я слышал об элите, показалось мне странным – ее, похоже, искренне уважают, а еще я слышал в голосе библиотекаря и рабов настоящую теплоту, когда они говорили о вас. Библиотекарь даже показал мне шрамы от плетей, оставшихся после того, как вы приказали наказать его за разорванную вашими же детьми книгу. Я еще не видел, чтобы рубцы носили с такой гордостью и показывали с таким благоговением… Откуда такое трогательное восхищение? Что это – преклонение перед более сильными, свойственное рабам?

-Это – народная любовь, знаете ли, - калиф встряхнул волосами, убирая со лба выбившуюся из прически прядь. Звякнули многочисленные украшения. – Мы осуществляем порядок и правовое обеспечение для каждого жителя страны – да, может быть, слишком жестокими мерами, но это только с точки зрения западного человека. Здесь все привыкли к жестокости

[Соня Сэш]

и, пройдя мимо нее, не обратят ровным счетом никакого внимания. Более того, если без целого штата чиновников Синего Дворца не было бы возможности управлять страной, то без моей профессиональной армии мы бы в считанные секунды оказались растоптанными кочевыми племенами – как вы выразились «кучками молодых, голодных и злых пассионариев». Хорошо, когда они воюют друг с другом, среди верхушек племен есть нанятые за мои деньги люди, которые разжигают межплеменную рознь. Пока что хитростью и оружием удается отгонять их на приличное расстояние от цивилизованных мест. Но, например, туареги обнаглели до такой степени, что не только уводят стада и грабят караваны, но порой даже штурмуют Стену. Нормальный житель города отнюдь не горит желанием брать на себя ответственность и разбираться с целым государством или, там, бегать весь день за туарегами в тяжелых доспехах, с саблей и риском сложить свою голову в Великой Пустыне. Для этого есть мы. Да и по большому счету я – всего лишь посредник между волей Эля и жителями подлунного мира. Будь я более идеальным – меня и то не любили бы так сильно. А Эль воздает Бхарату благами за нашу покорность его воле. Мы живем под его заботливой дланью, и среди нас нет предателя, который осмелился бы возражать воле Великого Бога…

-Потому что их вырезали еще во времена Бар-Кохбы, – закончил Джакомо. – Мне трудно дискутировать с вами – я еще слишком мало знаю о вашей цивилизации…

-Но загодя считаете неверными те незыблемые принципы, на которых она держится, так? – мило улыбнулся калиф. – Почему вы считаете, что люди могут только так, как привыкли жить вы? Хотите изменить нашу систему, а у нас вы спросили? Может быть, нам и так хорошо?

Джакомо поправил очки, взъерошил и без того торчащие в разные стороны пряди и упрямо выпятил вперед острый подбородок:

-Все, что я вижу здесь – и богатство, и роскошь, и изделия местных ювелиров – действительно достойно восхищения. Но там, за стенами Запретного города, - разве все бхаратцы живут также? Много ли изменилось со времен Бар-Кохбы? Я покопался в свитках, и знаете что – ваше так называемое «право» больше всего смахивает на бесправие. Бессмысленная жестокость – и почему это одним позволено практически все, а другим – практически ничего? Ну, к примеру – ваши жрецы могут погрязнуть в любых пороках и оставаться чистыми перед законом, как фата невесты. А если горожанин оскорбит жреца – ему отрезают язык. Где, спрашивается, логика? Получается, государство защищает исключительно интересы потомков Бар-Кохбы!

-Вы опять спешите и не учитываете мнения тех, кто живет по этим законам, - калиф посмотрел на шахматную доску и расстроено опустил уголки губ. – Законы придуманы, чтобы упорядочивать человеческие отношения, так? У нас каждый твердо знает, что он может делать, а что – нет. И любому гарантирована защита – в соответствии рангу и знатности. Спросите любого горожанина, и он вам скажет – если бы не было жестоких законов и наказаний, более сильные изжарили бы слабых, как рыбу на вертеле. Так что не думаю, что кому-то придет в голову жаловаться.

-Тем хуже для вас. Привычка – вот, что заставляет подданных подчиняться вам. Глупые, пережившие себя традиции и незнание того, как живет западное общество, – хмыкнул Джакомо, входя в раж и даже не пытаясь себя остановить. – На вашем месте я бы поберегся – рано или поздно они это узнают, и тогда, боюсь, элите придется отвечать перед собственным населением за проведенные в разврате и роскоши годы. Роскоши, которой у тех же горожан нет и никогда не было. Не говоря уже о рабстве, это же вообще ни к черту не годится, чистой воды варварство! Продавать своих собственных детей за долги – неслыханно! Рабов, по-вашему, тоже все устраивает?

-Ну… Я же не спрашиваю, как у вас живут крестьяне, верно? Я слышал, они точно так же зависят от владельца земель, как мои люди и рабы – от меня, – вновь улыбнулся калиф, с интересом наблюдая за разгорающимися глазами преподавателя географии.

-Они свободны, вот и все, - упрямо заявил профессор, сверкая по-темноморски выразительными зрачками. – В любой момент они могут покинуть и земли, и владельца. И никто не станет осуждать их за это.

-И часто они так делают? – с любопытством поинтересовался калиф. Джакомо пожал плечами:

-Ну не так, чтобы очень… Но времена Карла Кровавого, в любом случае, прошли. И кстати, рабство запрещено законом на всей территории Лионского королевства.

Калиф вопросительно дернул бровями.

-Я читал, запрещено делать человека рабом на территории Лионского королевства. Но не запрещается привозить рабов из других стран. Это так?

-А я погляжу, вы читаете западную литературу, - вырвалось у Джакомо почти уважительно, и калиф с явным удовольствием на лице пожал плечами. – Действительно, это так. Многие сиды, к примеру, привозят своих рабов в Лион, когда въезжают в нашу страну. Именно за это их так недолюбливают. Я совсем недавно провел дискуссию со студентами о праве человека на свободу и неприкосновенность…

-Не сравнивайте нас с сидами, - прервал его калиф, тоже чересчур горячо. – Сиды превращают людей, которых покупают на Тортуге, в инструменты для удовлетворения своих нужд. Если сегодня им нужен молоток, раб будет накормлен. Если завтра он не понадобиться – раб может умереть от голода, а сид купит нового. Мы здесь, на Востоке, привыкли ценить то, что нам принадлежит – потому что когда-то у нас этого не было. Владельцы заботятся о рабах хотя бы из экономических соображений – так можно лишиться всех работников. Гордый человек предпочтет умереть, нежели позволит собой откровенно помыкать. Отчаявшийся человек – предпочтет умереть, чтобы не мучатся. Во всем важно соблюдать грань, божественную справедливость. Так живут все мои подданные. О купцах, горожанах, ремесленниках и общинах заботятся мои эмиры, их жрецы и чиновники. Да, у них больше привилегий – но и больше ответственности, так что все – справедливо! И обо всех сразу – забочусь я. Поэтому остальные беспрекословно выполняют мою волю. Мне кажется, именно так Эль и представлял справедливость в нашем государстве.

-Слова, только слова! – усмехнулся Джакомо. – Вы прикрываете ими вседозволенность и наплевательское отношение к окружающим! Неограниченные привилегии одних – и полная подчиненность, даже рабская забитость других! При этом «других» совершенно явно больше. Уж извините меня, эфенди, но это называется как угодно – софистика, словоблудие, искусство дискутировать, только не – справедливость. И кстати, вам – мат.

-Вряд ли слон и верблюд смогут понять друг друга, - калиф опустил глаза, принялся переносить изысканные фигурки обратно на поднос. – Вы развлекли меня, эфенди. И, надо признать, заставили задуматься. Возможно, сегодня я даже продиктую писцу пару-другую строк на эту тему. Или даже это будет трактат. Конечно, в стране от этого ничего не измениться, пока не будет на то воли Великого Эля. Но почему бы не предположить теоретически? Разные теории по управлению государством еще никому не мешали просто им управлять. А сейчас - наша игра, кажется, уже закончена, эфенди?…

Калиф перегнулся через столик так стремительно, что Джакомо не успел даже охнуть. Столик оказался весьма хилой преградой – замерев, как испуганная бабочка, темноморец, шепча про себя что-то вроде «Ой-ей-ей-ей-е-ей», вынужденно смотрел прямо в кофейную муть восточных блестящих зрачков, узких, подтянутых в уголках кверху и абсолютно непроницаемых для западного человека. В которых теперь вовсю мерцали, вспыхивая и угасая, нехорошие злые огоньки. Джакомо смотрел на огоньки – и не находил там для себя ничего утешительного.

Он вздрогнул, ощутив прикосновение ласковых пальцев где-то в районе затылка. Пальцы перебирали пряди, словно любуясь их необычной для здешних краев жесткостью и стремлением выбиться из любой прически. Темноморец осторожно, стараясь не делать лишних движений, как будто рядом находился хищный зверь, скосил глаза на руку – сильную и мускулистую, с безволосой, гладкой, как лепесток пиона, смуглой кожей и множеством дорогих, мастерски исполненных браслетов. Браслеты звенели, пальцы действовали, калиф выжидал – ему совершенно явно было интересно, что еще выкинет этот сумасшедший иностранец?

-Вы обещали подождать! Нарушать собственные обещания – нехорошо. Вы же правитель, образованный человек, а ведете себя как дорвавшийся до игрушки ребенок, – сказал Джакомо неожиданно строгим голосом. По правильно поставленному тону и сочным, властным, не требующим возражений интонациям – в нем за версту можно было учуять преподавателя. Возможно, в этот раз именно преподавательские замашки оказались спасением.

Кофейные глаза как-то обиженно моргнули.

-Пытаетесь тянуть время, эфенди? Ну да, я обещал, - калиф медленно, словно нехотя убрал руку и поднялся. – Игра продолжается – в том смысле, что завтра я требую реванша. Вы окажете мне эту честь? А насчет остального – я вовсе не собирался на вас давить, а всего лишь хотел пожелать приятных сновидений… Хотя сегодня слишком жарко, а к нашему климату нужно привыкнуть. Если не сможете заснуть, обратитесь к Масруру, это мой главный евнух, – он даст вам снотворного настоя.

«Благодарю покорно. Мне хватило личинок на завтрак. И как они едят такую мерзость?», - мрачно подумал Джакомо, глядя на то, как непринужденно плюхается на большую, устланную тигриными шкурами кровать его «хозяин». Щелкнувший на двери замок (они что, мысли читают?) дал темноморцу понять, что за ним пришли. Профессор поморщился (и это называется «не собирался давить»? Не надо считать меня идиотом! Моральное давление ничем не уступает физическому), поднялся, поправил жилет и обратился к власть имеющим:

-Ваше… м-м-м… Эфенди, а нельзя ли выдать мне мою лионскую одежду? Знаете ли, я не привык…

-Нет, - сказал калиф мягким и лаковым голосом. Джакомо моргнул, задумчиво наклонил голову и, не прощаясь, вот еще, была нужда, пошел к выходу.

[Соня Сэш]

И был немало удивлен, когда вместе с евнухом на пороге поджидал тот самый мускулистый парень с короткими рыжими волосами, который облизывался на него во внутреннем дворе местного борделя, где Джакомо имел честь нынче проживать. Как обычно, на парне из всего гардероба были только светлые шаровары, лихо перепоясанные бахромчатым кушаком, – и длинная тяжелая серьга из золота с блестящим камешком внутри, отягощающая мочку левого уха. Голубые глаза смотрели хитро и сонно. Джакомо нахмурился и просто посторонился, а где-то в глубине комнаты послышалось шевеление и скрип шелковых покрывал. Бросив спокойный взгляд за спину Джакомо, рыжий шагнул внутрь, мягко, как кошка, проскользнул мимо темноморца, и оторопевший профессор географических наук почувствовал едва заметное прикосновение в районе… гм, задницы.

Говоря простым языком, его игриво и нежно – погладили сзади! Тяжелой мужской ладонью. От возмущения у темноморца перехватило дыхание, обернувшись, покрасневший и негодующий Джакомо открыл было рот – но увидел только удалявшуюся широкую смуглую спину с гибким позвоночником и торчащими острыми лопатками. А на ложе между бархатных занавесей и покрывал нового гостя уже ожидал калиф – и на его большом, роскошном с точки зрения физической красоты теле не было ни малейшего признака одежды. Шахматы явно остались в прошлом. Потянувшись, калиф без смущения позволил рыжему котяре поцеловать себя и практически с ходу опрокинул наложника на кровать. Откуда немедленно послышались звуки поцелуев и хриплый голос наложника, пробормотавшего что-то на непонятном диалекте (пока что, у Джакомо всегда отмечали способности к изучению иностранных языков). Очевидно, здесь никто не собирался стесняться.

Губы преподавателя сами по себе нехорошо оскалились

-Вот так бы взять все это – и поделить! На всех! - процедил он сквозь зубы, брезгливо передернул плечами, отвернулся (если он рассчитывает, что я буду смотреть, то он глубоко заблуждается!) и нырнул в коридор, злобно зыркнув в сторону безмятежного евнуха. Уже на выходе из Розового Дворца, когда они с евнухом проходили мимо колонн, стоявших здесь для красоты и служащих подставкой для золотых светильников и инкрустированных яшмой огромных ваз с цветами, Джакомо немного успокоился и решил: одно хорошо – в спальне калифа этой ночью оказался не он. Непохоже, чтобы рыжего сильно угнетало его положение, иначе откуда бы взялось такое сонно-довольное выражение хорошо покормленного кота на широкоскулом холеном лице? Что ж. По крайней мере, благодаря наложнику, Джакомо мог вздохнуть спокойно.

Рано или поздно наступит его очередь. Неизвестно, насколько хватит калифского желания показаться иностранцу вполне цивилизованным человеком. И вот с этим нужно было что-то делать.

Пока не стало слишком поздно для того, чтобы вообще что-либо предпринимать.





Тануки долго стоял перед картиной, вглядываясь в крупные, небрежные мазки. Нарисовано не ахти, зато сюжет, кажется, был вполне подходящий. И чем дольше он приглядывался, тем больше ему казалось, что перед ним – искомый предмет, ради которого, собственно, и затевалась перенесение в Лион с риском разозлить Зааля и остаться без жратвы на длительное время.

Когда демон вырулил из лавки-салона с завернутой в мешковину добычей под мышкой, первым, кого он увидел был – Цини, застывший перед витриной ювелирного магазинчика и разглядывающий выложенные на бархатную подставку украшения. Аппетитно выложенные – не иначе, на витрину была установлена магическая защита – или хозяин лавки просто сумасшедший. Тануки весело фыркнул – кто-то, явно обладающий энной долей остроумия, одел Цини в лионский костюм: идеально белая рубашка из батиста с ворохом кружевов в районе шеи подчеркивала молодую грацию тела, на рубашке чрезвычайно мило смотрелся черный бархатный жилет с золотой цепочкой, а стройные ножки - туго обтягивали замшевые лосины. Мягкие сапоги без каблука, но с бантами на голенищах, доходили почти до колена. В целом, сидело все это на Цини просто отлично и даже не забавно - если бы не хвост и не огромная широкополая шляпа с пером, прорезанная для торчащих из нее ушек.

Тануки узнал и эту сказку. Ее рассказывали на ночь детям лионские мамочки. Называлась она - «Кот в сапогах».

-Салам, ребенок, - сказал рыжий демон, вставая рядом и скептически оглядывая в зеркало свое отражение. Вот таким будет Цини когда еще подрастет и оформиться – очевидно гибким, но широкоплечим и ничуть не хрупким, уже не котенком, а нормальным взрослым кошаком. Если, конечно, куда-нибудь денется от той обволакивающей заботы, которой окружил его Зааль с самыми лучшими намерениями.

-Ой, Тануки, здравствуй!... – лицо Цини, как утренним солнцем, осветилось очаровательной в своей непринужденности улыбкой. – Что ты делаешь в Лионе?

-Вот, для Чийгиза подарок выбирал, - Тануки кивнул на зажатую под мышкой картину. – А ты что здесь забыл?

-Заалю подарок присматриваю, что-нибудь красивое, как он сам, - котенок вдруг хитро прищурился и важно заявил: - А вообще, у меня задание. Я должен следить за Катраном, эмиром Эль-Минья. Он сейчас здесь по торговым делам, и Зааль отправил меня посмотреть, как у него дела. А вдруг он что-нибудь замышляет.

Тануки хмыкнул еще раз. Ну, Зааль, ну, дает, старый извращенец. Интересно, с кем он кувыркается в постели сейчас? Наверняка, новенького ломает. А Тануки-то гадал, чего это «его калифство» так тянет с любимым развлечением! Значит, решил избавить ребенка от такого, прямо скажем, малоприятного зрелища? Ну, посмотрим, конечно…

-А кто это тебя так вырядил? Да еще шляпу напялил?

-Что, некрасиво? – глаза котенка разом стали несчастными, и Тануки поспешил исправить ошибку:

-Да нет, что ты, просто любопытно.

-Катран, - снова улыбнулся Цини. – Он сказал, что так ходить по городу будет легче. А здесь так интересно…

-Катран? Так он знает, что ты здесь?

-Я хотел остаться невидимым, так следить проще. Но Катран сказал мне, что невидимым ходить неприлично, к тому же слуги все время на хвост наступали, - объяснил Цини, глядя на Тануки сияющими изумрудными глазами. Рыжий демон подавил смешок. Так-так, Зааль даже не потрудился хотя бы прикрыть появление котенка в доме своего эмира хоть какой-то завесой тайны. Хотя какая тут тайна, когда имеешь дело со жрецом, которым Катран, естественно, является как эмир и представитель знати. «Не удивлюсь, если он ему и письмо для Катрана передал», - Тануки ощерился и подмигнул собственному выражению. А Цини, нерешительно потоптавшись на месте, вдруг спросил:

-Тануки, ты умный, скажи – а что такое «любовь»?...

-Чего? – от изумления Тануки чуть не выронил картину. Он обернулся и в упор посмотрел на свое собственное творение. Вид у которого был до такой степени непривычно серьезным, что Тануки захотелось выругаться на весь Лион – еще не хватало объяснять мелкому прописные истины… вот уж чем никогда не занимался…

-Я рассказал Катрану про Зааля, сказал, что не понимаю. А он говорит, что это – «любовь»… - хвост котенка опустился вниз. – Пожалуйста, Тануки… Я все еще не понял…

Тануки выдохнул, снова вдохнул полный запахов большого города воздух Лиона… и решился:

-Пойдем в «Заваруху».

Они завернули в кафе и уселись за столик на открытом воздухе в тени вывески. К чести хозяина «Заварухи», он даже ухом не повел, увидев двух демонов, мирно протирающих задницами стулья в его заведении.

-Тебе пиво или кофе? Впрочем, чего я спрашиваю.. – Тануки вздохнул: - Одно пиво и молочный коктейль… и много пирожных… несите все, что есть. И парочку заверните с собой.

Цини снова просиял. Естественно, ведь за неимением божественной силы вечный голод можно было слегка притупить едой. Вот только еды для этого требовалось не по-человеческим меркам много… Они съели все пирожные, которые принес хозяин, затем Тануки выпил пива и стал очень-очень добрым.

-Так вот, малыш, слушай, - сказал он, важно разваливаясь на стуле. Цини кивнул, обхватил чувственными, не детскими губами соломинку, торчащую из коктейля, и вперился в собеседника своими глазищами («Боги, и в кого только…»).

– Значит так. Любовь – это когда ты хочешь все время быть рядом с человеком, когда хочешь спать с ним по три раза на дню, а то и больше, и тебе не надоедает, когда все ему прощаешь… Вот. .

Не отрываясь от коктейля, котенок кивнул:

–Вот и Катран тоже самое сказал. Все говорят.

-Чего тебе тогда еще? – Тануки подумал о Чийгизе и понял, что ужасно спешит.

-Ну… - Цини свел две полоски бровей к переносице домиком. – Если это - правда, то почему мне кажется, что от меня хотят отделаться?... Тануки, пожалуйста, подумай еще. Если ты не скажешь мне, кто скажет? Когда Зааль отправляет меня погулять, я чувствую себя таким одиноким, хотя знаю, что потом – он снова позовет меня к себе…

Тануки мысленно потер лапы. Старина Зааль. Что ж, кажется, игра продолжается.

-Он тебе говорил, что любит тебя?

-Да, не раз… - котенок снова приободрился и даже приподнял ушки. Тануки фыркнул:

-Тогда спроси у него, почему он любит тебя, но при этом трахается со всем своим гаремом по очереди и вне очереди. Пусть он тебе и объясняет, что я, нанимался, что ли?

-Ой, Тануки, ты такой добрый! – Цини перегнулся через стол чтобы ласково потереться о щеку рыжего демона своей – гладкой и нежной, как у ребенка. Вот ребенок, честное слово! Тануки возвел глаза к небу и встал:

-А если любимый с тобой несчастлив, от него нужно отказаться. Как бы тебе не хотелось остаться рядом. Понимаешь, бывает так, что ты просто не можешь по-другому. Когда тот, кого ты любишь – важнее, чем ты сам. Это трудно, все равно как оторвать кусок от собственного сердца. Думаю, это вполне можно назвать «любовь»… вообще-то название тут роли не играет. Хоть вампиром назови – только в гроб не клади, понял, мелочь? - спохватившись и осознав, что уже разговаривает сам с собой, Тануки встал. – Все. Консультация закончена. Катрану передай привет.

-Я передам, - серьезно кивнул котенок и спросил хозяина: - А еще еда у вас есть?...

[Соня Сэш]

Тануки перенесся в комнату Чийгиза так быстро, как только смог, уже на подлете сделав себя невидимым. Впрочем, предосторожность запоздала – над Бхаратом сгущались сумерки, и Чийгиз, видимо, порядком устав от ничегонеделанья, заснул как был – в изящной, на этот раз, светло-голубой рубахе с вышитыми по шелку птицами. Во сне мальчик метался – руки и ноги он раскидал по всей кровати, а черные пряди окружали его голову импровизированным веером. Голова была мучительно запрокинута назад, но, судя по дыханию, сон Чийгиза не тревожил ни одни кошмар из тех, что частенько залетают на мужскую сторону калифского гарема…

«Спи спокойно, моя любовь», - Тануки хотел было поцеловать этот по-детски чистый лоб, но передумал, разбудит еще. Поэтому он просто опустил подарок, прислонив его к кровати, а рядом положил пирожные, завернутые в пропитавшуюся кремом и поэтому липкую бумагу. Еще немного постоял, закусив губу и нахмурившись.

… В надежде вызвать у Чийгиза хоть какие-нибудь чувства, он перенес его в самое сердце пустыни, на величественный песчаный бархан, где грелись на солнце пустынные змеи и с которого открывался великолепный просмотр на расставленные юрты туарегов. Сюда долетали даже запахи чего-то мясного, варящегося в огромных блестящим котлах. Результат оказался самым неожиданным: вцепившись в него с отчаянностью попавшего в ловушку зверя, мальчик почти со слезами на глазах умолял отнести его обратно. А когда растерявшийся Тануки аккуратно, как фарфоровую игрушку, поставил его на кровать, Чийгиз плюхнулся на покрывала и, закрыв лицо руками, принялся плакать. «Хочешь, я устрою так, что ты туда вернешься?» - спросил Тануки напрямую, он не знал, что ему делать с этими слезами и уже успел сто раз пожалеть о своем неосторожном поступке. Чийгиз начал говорить неожиданно и сперва так тихо, что Тануки ничего не расслышал. А когда расслышал, ему стало понятно, что люди – действительно непредсказуемые существа… или Зааль прав, и он – черствый мерзкий эгоист, думающий только о себе.

Всхлипывая, мальчик рассказывал о том, что попасть в плен у его племени считается позором, что его считают умершим и пусть считают, что он никогда не вернется и не сможет смотреть им в глаза после того, как калиф и Тануки… после всего, что с ним здесь случилось…

Так демон Тануки окончательно убедился в собственной неисправимой тупости.

По-прежнему невидимый, рыжий демон сел в углу и еще долго смотрел оттуда на спящего мальчика, пока усталая дрема, которая заменяла демону сон, не накрыла и его, порядком набегавшегося за день по чужеземным городам и столицам.







Сначала Джакомо даже не понял, что происходит.

А когда понял, ему захотелось немедленно выйти из шатра ивовых ветвей, пройти на аккуратно, будто специально усыпанную нежно-белыми цветами нарциссов поляну и высказать двум извращенцам все, что он о них думает. И плевать на то, что тот, который стоит, широко расставив ноги с развитой мускулатурой, как у наездника или танцора, и, почти скрыв лицо длинными гладкими прядями, смотрит вниз мутными от поволоки глазами – есть не кто иной, как сам калиф Бхарата, местный правитель, деспот, который одним щелчком пальца может превратить в ад его пока что спокойную жизнь.

Второго из участников дуэта, чья обнаженная задница была выставлена напоказ, а спина блестела от выступившего на солнце пота, Джакомо тоже узнал. Он еще плохо помнил странно звучавшие имена обитателей этого дикого варварского местечка, но высокого, словно сошедшего с гравюры, восточного красавца темноморец легко опознавал по аристократическим повадкам. Даже сейчас, когда голова парня находилась ровнехонько между ног калифа, первый делал свое дело, стоя на коленях, так же легко и непринужденно, как обычно фехтовал на каком-то подобие мечей из красного дерева с наваррцем по имени Родриго. Руками он крепко обхватил смуглые калифские бедра, видимо, чтобы не упасть от усердия.

Хуже всего было то, что оба, похоже, получали какое-то удовольствие от своего противоестественного занятия. По крайней мере, получал удовольствие калиф – из полуоткрытых губ периодически вырывались низкие, словно мучительные стоны, те же самые пальцы, которые не так давно притрагивались к Джакомо, были вплетены в сложную прическу наложника. Когда калиф неожиданно запрокинул голову и закрыл глаза, как будто размышляя о важных государственных делах, а сильные руки притянули голову парня почти вплотную к бедрам (козел, а если бедняга захлебнется?) Джакомо понял, что еще немного – и его стошнит.

Это было уже слишком. А не пошли бы они все - туда, куда с таким удовольствием посылают друг друга в лионских рабочих кварталах! К тому же – можно ли считать случайностью, что калиф решил обработать чью-нибудь сладкую задницу именно в той части сада, где любил гулять Джакомо? Или это – опять часть «гениального плана» по совращению нового и очень экзотического обитателя гарема? Вот уроды! Подавив вырвавшееся из горла злобное шипение, темноморец повернулся, чтобы уйти – и, вздрогнув, схватился за отворот жилетки. В том месте, где отчаянно стучало не привыкшее к подобным встряскам сердце. А он-то думал, что со стрессами покончено, когда защитил магистерскую диссертацию!

-Какого черта! – рявкнул Джакомо с новыми истеричными нотками. Рявкать таким образом он не позволял себе даже на студентов, считая ниже своего достоинства выходить из себя по пустякам. Но с каждым днем его собственное положение виделось Джакомо все более нестабильным – и организм неизбежно должен был среагировать. Возможно, даже адекватно ситуации.

Стоявший перед ним на тропинке парень – тонкий и хрупкий, манерно изогнувший бедра, с гладкими, словно прилипшими к вискам, кудрями, умным взглядом черных до фиолетового отлива непроглядных зрачков, подобных тем, которые Джакомо видел у проезжающих через Лион мадьяр, пухлыми щеками и нежным румянцем на скулах – приложил палец к своим ярким, словно вырисованным по трафарету губам. «Еще один больной!» - покорежило Джакомо. Читавший весь день книги на своем ложе из циновок и покрывал, этот тип периодически начинал прямо при всех тискать маленького эльфа, а потом они уходили куда-то в сад и возвращались после длительного отсутствия довольные и уставшие. А теперь он, значит, еще и подсматривает за тем, как развлекаются местные власти! Вдвойне больной.

-Развлекаешься? – ехидно поинтересовался Джакомо, не заботясь о том, чтобы снижать голос. С полянки, где было полно нарциссов, донеслась целая серия стонов – судя по всему, калиф что-то делал с высоким красавцем. Не хотелось даже предполагать, что именно. Либо Джакомо показалось, либо щека у стоявшего перед ним типа дернулась. Темноморец язвительно усмехнулся:

- Что, не терпится взглянуть?

Парень вновь поднял руку – но, на сей раз, он прикоснулся пальцем к губам Джакомо. Почти фиолетовые глаза, не отрываясь, пристально всматривались в лицо Джакомо, будто пытались там что-то найти. Но последний уже с трудом контролировал собственные эмоции. Софи всегда говорила, что ее мужу нельзя выходить из себя – темноморский темперамент, помноженный на воспитание в семье лионской мафии, могли вызвать небольшую бурю, после которой Джакомо приходилось извиняться перед коллегами, студентами или, что хуже, перед собственной женой.

Он и не выходил из себя. Ну, почти. Скажем так – обычно. Но сейчас перед глазами стоял отсасывающий (будем называть вещи своими именами, как это всегда делал дядя) у калифа голый мужчина – и Джакомо чувствовал себя очень даже на взводе. Он брезгливо отпихнул руку парня:

-Убери лапы, извращенец! Иди и присоединись к ним, если уж так невтерпеж! Вы здесь все больные! Не то бордель, не то психушка!

Едва сознавая, что почти кричит, Джакомо все-таки успел заметить, как вдруг изменилась поза наложника. Парень неожиданно сузил глаза, поднял верхнюю губу в злобном оскале, а руки сжал в кулаки. Почему-то теперь он вовсе не показался темноморцу таким уж хрупким. Удивленный Джакомо подумал о том, что, возможно, он здорово ошибается, принимая этих ребят – за изнеженных и манерных девушек в мужском теле. По крайней мере, сейчас с ним были готовы драться – атмосфера накалилась почти моментально. Джакомо приготовился защищаться – но не успел.

Впрочем, ничего не успел сделать и его противник.

Рыжий, похожий на толстого откормленного кота и такой же вальяжный, парень появился неожиданно, не то бесшумно вынырнув откуда-то из-за кустов, не то возникнув прямо из воздуха. Джакомо чуть не засмеялся в полный голос, вспомнив, чем рыжий уже успел его достать. И этот туда же. Мамочки мои, да их здесь – целый гарем! И все – на голову больные!

Впрочем, вновь прибывший участник назревающего скандала, больше облизываться не стал. Он просто шагнул между ними и, повернувшись спиной к Джакомо, положил смуглую руку на плечо наложнику. Начал что-то говорить – очень тихо, низким голосом с вибрирующей сочной хрипотцой. Фиолетовоглазый в это время метал в сторону Джакомо разъяренные взгляды, а потом вдруг успокоился, поглядел в лицо рыжего и несколько раз кивнул. Отошел в сторону - и опустился прямо на траву в тени большого дерева. Сел по-бхаратски, скрестив красивые ноги. Опушенные вниз ресницы дрожали, но лицо оставалось спокойным – ничто не напоминало о пережитой пару минут назад вспышке.

[Соня Сэш]

Звуки с поляны стали громче, как будто конец шоу был уже близко. Рыжий котяра повернулся к Джакомо, сверкнул неожиданно ожившими, совсем не сонными, голубыми глазами и произнес короткую фразу, которую Джакомо, ясно дело, не понял. Вернее, он не понял языка, поскольку суть фразы однозначно сводилась к следующему: «Убирался бы ты, приятель, отсюда, от греха подальше!».

Джакомо моргнул. Почему-то ему вдруг стало обидно – как будто здесь, вокруг него, происходило что-то непонятное, а вот его никто в компанию брать не собирался. «Эй, ты же сам считаешь их больными!», - одернул темноморца внутренний голос, всегда отличавшийся повышенной склонностью к тому, чтобы резать правду-матку в лицо… вернее, мозги своему хозяину. Глаза рыжего поблескивали на солнце, он еще раз повторил ту же фразу, а потом подошел к сидящему на траве наложнику, плюхнулся рядом, сорвал и запихнул в рот травинку и приобнял товарища по несчастью за плечи.

Дружески приобнял. Две головы – рыжая и черная с жесткими кудрями – склонились друг к другу. Парни о чем-то шепотом разговаривали, потом засмеялись, и ни один из них больше не смотрел в сторону темноморца. И от этого последний совершенно иррационально почувствовал себя – да, точно.

Лишним.

Джакомо ушел в свою комнату, упал ничком на мягкую кровать, все еще чувствуя накатывающие приступы тошноты (не то – последствия зрелища не для слабонервных, не то – завтрак, состоявший из чего-то вроде червяков, а может, разлитый везде тяжелый аромат тысячи цветов и множества благовоний), и поклялся себе больше не выходить отсюда.

По крайней мере, до тех пор, пока не придумает способ выбраться из этого гиблого, нездорового места, полного больных извращенцев.





На этот раз рыжий демон влез в комнату с нарочитым шумом. Если постараться, один демон может наделать столько шума, сколько произведет небольшое землетрясение где-нибудь в Эль-Харра.

-Тануки? – Чийгиз даже не оглянулся. Он продолжал сидеть перед картиной, очень бледный в вечернем полумраке, скрестив ноги и удивительно походя на птицу с вытянутой из тяжелых, украшенных жемчугом пройм воротника изящной шеей. – Что здесь нарисовано?

Тануки осторожно подобрался ближе и встал за спиной парня. Напряженной, неестественно прямой спиной. Либо что-то происходит, либо… Тануки прищурился, критически обозревая творение неизвестного (и слава Богам!) художника. Честное слово, Лассэль нарисовал бы лучше…

-Это индейцы.

-А кто они? – донеслось со стороны Чийгиза. В голосе наложника слышались пока еще не определимые, но явно эмоциональные нотки – как будто он почему-то волновался или даже попросту нервничал. Душа Тануки понемногу начинала ликовать. Надо же, кажется, сработало!

Постаравшись успокоиться, рыжий демон принялся объяснять:

-Они живут в прериях далеко отсюда… прерии – это почти что пустыня, только там больше растений и меньше песка. Их жилища называются «вигвамы». На головах они носят перья, каждое перо дается за какую-нибудь заслугу. У них смешные имена – например, Скачущий При Луне или там, Семь Бизонов.

-Чем они занимаются? – жадно спросил Чийгиз.

-Разводят коней, - пожал плечами Тануки. – Охотятся на бизонов. Торгуют со Страной Полукровок. Воюют с пиратами. Да много чем…

Чийгиз обернулся. Нет, он не улыбался. Но на мгновение Тануки показалось, что айсберг в глазах мальчика наконец-то дал трещину.

-Ты там был? – спросил туарег.

-Один раз, - честно признался Тануки, боясь пошевелиться. Чийгиз поежился, словно ему было холодно, и плотнее укутался в нежно-голубую рубаху.

-Тебе там понравилось?

-Да. Очень простые милые люди. Если ты к ним по-хорошему, то и они тебя не обидят, - Тануки присел рядом с Чийгизом на корточки и сдул с лица мальчика упавшую на глаза прядь. – Тебе бы там тоже понравилось…

-Они похожи на нас, - тихо сказал Чийгиз с такой болью в голосе, что Тануки не выдержал: он обнял и изо всех сил прижал молодого кочевника к себе. И в порыве чувств даже не сразу заметил, что Чийгиз как-то странно съежился в его объятиях и тихо зашипел. А когда заметил, не сразу понял:

-Что не так?

-Отпусти, больно, - Чийгиз дернул плечом, выворачиваясь. Тануки непонимающе нахмурился и вдруг распахнул красные глаза, разом растерявшие всю свою наглость.

-Ну-ка, дай посмотрю, - он рванул на Чийгизе женский халат и обнаружил то, чего, собственно, и боялся.

Под легчайшей тканью из лучшего шелка, под обшитым жемчугом воротом худенькие покатые плечи перечеркивало несколько синих полос, сильно контрастирующих с бледной, даже чуть желтоватой кожей туарега. Тануки прорычал что-то глухое и бешеное – уж кому, как не ему, было знать, как профессионально работают гаремные евнухи. Эти синие аккуратные полосы, будто по коже мазнули кистью… еще пару дней, и их совсем не будет видно…

-За что?

-Не знаю, - снова нетерпеливо дернулся Чийгиз. – Он сказал – ты знаешь.

-Я еще вернусь, - объявил демон как можно спокойнее. Чийгиз отрешенно кивнул и снова вернулся к созерцанию картины.

Халат он оставил висеть на плечевых косточках, как будто именно это его - ну вот ничуть не волновало.





Весь день Джакомо думал о побеге. Так ничего и не придумав, уже далеко за полночь он завернулся в шелковое, приятно холодящее кожу покрывало, на всякий случай зажал в руке очки и провалился в глубокий сон, который требовался его порядком измученным прошедшей неделей в гареме нервам. Видимо, калиф считал так же, потому что до самой ночи с ужасом ожидающего своей участи темноморца так никто и не беспокоил.

Побеспокоили его гораздо позже. Чья-то сильная рука довольно ощутимо сжалась на плече Джакомо и бесцеремонным потряхиванием заставила его открыть глаза.

- Кто здесь? – Джакомо вспомнил об очках, водрузил их на переносицу и с облегчением обнаружил, что темная фигура вовсе не была зловещим чудищем из снившихся ему кошмаров – из тех, что частенько залетают на мужскую часть калифского гарема.

А была она всего лишь рыжим парнем с голубыми глазами, тем самым, который так беззастенчиво пялился на него во внутреннем дворике с бассейном… кажется, пару вечностей назад. А потом – лапал его за задницу в калифской спальне. Сволочь. На вид «сволочи» было около двадцати пяти, он навис над спящим своим широким обнаженным торсом и все так же обидно смотрел на Джакомо со знакомым нахальным прищуром. И он по-прежнему очень походил на сытого кота, из образа выбивался только квадратный подбородок, свидетельствующий о наличии у его обладателя дикого природного упрямства.

-Отстань, извращенец! – темноморец скинул руку и сел, прижимая к себе одеяло. Ну вот, началось. Хорошо еще, дядюшка в свое время научил его паре приемов самозащиты. Правда, Джакомо никогда не пробовал их на практике – не с профессорами же из Тампля ему было боксировать, в самом деле!

Однако, парень вроде бы нападать не собирался. В его глазах отразилось явное затруднение. Рыжий почесал затылок, окончательно взлохматив стриженые волосы, падающие на лоб и уши неровными прядями, и заявил:

-Керим.

-Что «Керим»? – не сразу дошло до Джакомо. Тем более, что говорил парень на том же певучем наречии, на котором общались друг с другом обитатели гарема. Кроме наваррца и эльфов – но те, похоже, были не в настроении вести разговоры с новеньким, предпочитая заниматься своими делами – или здесь было принято не лезть к другому, пока он сам не выкажет желания пообщаться. Что, кстати, похвально

Парень с ворохом рыжих коротких прядей на голове, видимо решив, что перед ним – законченный идиот, хлопнул себя по гладко выбритой груди широкой ладонью и, улыбаясь всей своей зубастой пастью, настойчиво повторил:

-Керим.

-Ах да, надо же познакомиться, - Джакомо облегченно вздохнул и опустил покрывало чуть ниже. Все равно, если что, не спасет. Протянул руку:

[Соня Сэш]

- Джакомо Кавазини, преподаватель географии в Тампле. Профессор, между прочим. Две монографии написал… если тебе это о чем-нибудь говорит.

Керим непонимающе поглядел на руку, попытался что-то сообразить, но соображалось ему заметно с трудом, поэтому он просто вложил в руку Джакомо бутылку из красной глины, которую до этого прятал за спиной.

Джакомо машинально поболтал бутылкой. Так и есть, полная…

-Вино? Вообще-то я не пью. Врачи говорят, от этого печень съеживается и становиться похожа на печеную картошку. Ты когда-нибудь ел печеную картошку?

В темноте сверкнула белозубая улыбка. Керим свел пальцы левой руки в кольцо и быстрым движением поднес их ко рту. Джакомо подумал еще немного – и обреченно вздохнул:

-Но, учитывая ситуацию, думаю, стоит нажраться.

Довольно лыбящийся Керим произнес длинную фразу на своем языке, и Джакомо поспорил бы с кем угодно и на что угодно, что это было что-то вроде: «Согласен. Предлагаю набухаться до зеленых демонов. Начинай, приятель».

Темноморец кивнул, и они начали…

Контакт с чужой цивилизацией был установлен уже после первого глотка незнакомого, но крепкого и обжигающего глотку до самого желудка пойла. Разница культур перестала чувствоваться после второго. А несхожесть менталитетов исчезла после третьего. После четвертого Джакомо заплетающимся языком начал учить Керима лионскому языку.

-Смотри, это – «кровать», - объяснял он, тыкая пальцем в искомый предмет. Керим с проблесками мышления в пьяных глазах повторял:

-Кровать.

-Подушка, - Джакомо умудрился попасть пальцем в подушку аж со второго раза, и Керим, ожесточенно встряхнув торчащим во все стороны рыжим ворохом волос, послушно повторил:

-Подушка.

-Ну что ж… Ударения хромает, с «ш» тоже надо поработать, но в целом, неплохо, - вполне удовлетворенный своими педагогическими талантами («Преподаватель я все-таки или где?»), кивнул Джакомо. – Теперь давай ты…

Светало.

Обогащенные познаниями и осознавая всю важность проделанной ими работы, под утро они с удивлением обнаружили, что любой бутылке рано или поздно приходит конец. Открытая истина потрясла их настолько, что Джакомо заткнулся (в течение последних получаса он рассказывал Кериму все имеющиеся в его запасе байки из жизни лионских преподавателей и лионских же мафиозо), а Керим перестал улыбаться (и как у него челюсти не сводит?). Темноморец обхватил бутылку за донышко и потряс над кроватью.

-Кончилась… - пробормотал он разочарованно, будучи совершенно не уверен, что произнес это слово правильно.

Громогласно икнув и не обратив на это никакого внимания, Керим поднялся. Покачнулся, удивленно поморгал голубыми, совсем не раскосыми – просто слишком узкими для западных людей глазами. Похлопал Джакомо по плечу и признался:

-Керим. Кровать. Подушка.

-Да, я чего-то тоже… не того… - понятливо отозвался Джакомо и зевнул. Как только порядком шатающийся рыжий котяра скрылся вместе с пустой бутылкой в проеме ведущей на балкон арки, мир перед глазами преподавателя географии начал вертеться со скоростью, превышающей скорость парусника с косыми парусами при боковом ветре, и темноморец, не долго думая, рухнул на кровать. Последний раз он так напивался на свадьбе своего друга позапрошлым летом. Что ему тогда сказала Софи – право, лучше об этом даже не вспоминать. Не только про печеную картошку, уж будьте уверены…

«Надо будет завтра узнать, как он попал в мою комнату», - некстати вспомнил Джакомо и отрубился окончательно.

Тут и сказке конец, а кто трезвый – молодец!







Когда Тануки образовался в одной из комнат, принадлежащих лично калифу, тот как раз стоял возле окна и что-то там сосредоточенно рассматривал. Сжав пульсирующие виски и вновь прорычав сквозь зубы первое пришедшее в голову ругательство, демон сделал шаг вперед:

-Какого Эля? Ты что творишь, ублюдок?!

Зааль стремительно обернулся – взметнулись полы его любимого черного с серебром халата и бахрома на кушаке. И Тануки, совершенно для него неожиданно, столкнулся с бешеным взглядом кофейных глаз. Этот взгляд, тяжелый и обжигающий, он уже не раз видел у предыдущих правителей – истинных сыновей Бар-Кохбы, Великого Пророка, в венах которых не было ни крупицы посторонних примесей.

И все они, как один, были страшны и непредсказуемы в гневе.

-Я – законный сын своей матери, феи Великого Эля, - зловещим шепотом уточнил калиф. – А вот кто здесь ты, это нужно еще хорошенько подумать.

-Обещание калифа! - напомнил Тануки все с той же яростью, но почему-то тоже шепотом. На что Зааль пожал плечами:

-Я выполняю свои обещания только тогда, когда их не нарушают другие. Что ты наговорил котенку? Отказаться от любимого – в жизни не слышал такой чуши! Сам придумал или кто подсказал? Цини расстроен, этого достаточно, но я хочу знать, какую ерунду ты ему еще наговорил?

Тануки дерзко осклабился. Он не привык отступать перед какими-то там калифами. Что ни говори, а их демонический род повыше будет. И пораньше. И поближе к Богам…

-Всего лишь правду, мой повелитель.

-Какую, к Великому Элю, правду? – Зааль сорвался на крик, но тут же снова перешел на шепот, кинув настороженный взгляд на дверь.

-Правда бывает только одна, - Тануки усмехнулся. Донельзя ехидно. Как умел. – И она в том, что вам все равно с кем проводить ночи, лишь бы рыбка подольше дергалась на крючке. Почему малыш не должен об этом знать?

-Да потому что!... – Зааль помолчал, нахмурился и закончил: – Потому что я люблю его, идиот!

-Сам идиот! А я – люблю Чийгиза! – рявкнул Тануки, и оба почему-то замолчали.

В саду, под самым окном, звонко распевалась малиновка в предчувствии ночи. Ее не пугали ни жара, ни то, что совсем рядом ожесточенно спорили шепотом два очень похожих друг на друга существа – демон и его хозяин, верховный жрец – и тот, с которым он заключил контракт, а еще – два заядлых игрока, готовых всю жизнь резаться в одну и ту же азартную рулетку…

Или уже не готовых?

Малиновке не было до этого никакого дела.

-Мне надоели эти глупые игры, - наконец нарушил первым тишину Зааль. Он скрестил на груди. Тануки тоже притих, ожидая продолжения. – Через пять лет истекает срок контракта. Ты не нарушил ни одного условия, но не надейся, что я стану его продлевать. Мне все равно, что ты служил моему отцу и деду.

-Да я сам уйду, - не выдержал демон. Калиф досадливо поморщился.

-А сейчас мы оба идем в спальню. И ты на моих глазах рассказываешь Цини ВСЮ правду. Ту самую. Которая одна. Про все, что ты «для него» сделал. И после этого мы в расчете. А если ты опять что-нибудь выкинешь – Чийгизу не поздоровиться. Все-таки он – мой раб, и я имею право сделать с ним все, что захочу. Даже лишить жизни.

[Соня Сэш]

-Знаешь, Зааль, ты – такая стерва! – потрясенно сказал Тануки. Первый раз, вот честное слово, первый раз в своей долгой жизни он не видел выхода. Просто искал – и не мог найти.

-Знаю. Но и ты – не сахар, - равнодушно ответил калиф и повернулся к двери. – Идем?

Тануки тряхнул рыжими лохмами, от души выругался и последовал за калифом. Который вошел в спальню и прислонился к стене возле двери, так и не опустив скрещенных на груди рук. Глаз он тоже, впрочем, не поднимал

-Тануки?... – Цини удивленно глянул на старшего демона, перевернулся набок и радостно взмахнул хвостом. – Ты здесь? А я думал, вы поссорились…

Рыжий демон вздохнул. Цини был все таким же – трогательным, пушистым и беззащитным. То, как он лежал здесь, раскинув на кровати свое обещавшее стать роскошным тело, и то, как бесстрашно он улыбался, все это говорило только об одном – котенок нашел дом, где его любят и всегда приласкают. И можете быть уверены, он, Тануки, много сил положил на то, чтобы добиться для СВОЕГО МАЛЫША такого вот привилегированного по сравнению с другими положения. Что дороже достается, то – дороже и ценится, ведь так?

И Зааль только что доказал, что за СВОЕГО КОТЕНКА он перегрызет горло кому угодно. Даже тому, с кем в другой ситуации предпочтет не связываться.

-Правду, - напомнил калиф негромко, и Тануки невольно вздрогнул.

-Тануки?... – еще раз непонимающе переспросил Цини. И положил недоеденный абрикос обратно на серебряное блюдо.

Демон вздохнул еще раз. Жаль его, конечно, но…

Чийгиз, отчаянно тоскующий по родной пустыне и никому не желающий в этом признаваться.

Тануки открыл рот – и принялся выкладывать. Не сбившись ни разу, хотя где-то на середине рассказа смотревший на него огромными изумленными глазами котенок начал тихо всхлипывать.

Уходя, Тануки последний раз бросил взгляд на спрятавшегося между шелковых, расписанных орнаментами подушек Цини. Уши малыша были плотно прижаты к голове, хвост вяло свисал с кровати, плечи дрожали от сдавленных рыданий. Грустно усмехнувшись, демон посмотрел на калифа.

-Вы довольны, мой повелитель?

-Да уж, доволен, - скептически заметил калиф и поднял глаза. Чистый, крепкий кофе – только ледяной. Тануки прикусил губу.

-Тогда отдайте мне Чийгиза, - попросил он безо всякой надежды быть услышанным. – Хотите, я встану на колени? Или уйду, прямо сейчас, навсегда, обещаю…

-Разберемся, - холодно ответил калиф и шагнул мимо – в сторону кровати, где захлебывался в рыданиях обманутый своим самым близким существом маленький и чрезвычайно пушистый котенок.

Тануки кивнул и вышел. Не оглядываясь. И моментально перенесся в одну из комнат Спален.

Туда, где его, возможно, уже ждал обманутый всей жизнью, еще такой маленький и хорошо научившийся ненавидеть мальчик.







-Керим, а, Керим, - задушевно сказал Хамед, закладывая книгу бисерным шнурком и аккуратно положив ее в стопку еще не прочитанных.

-А? – рыжий бербер оторвался от созерцания собственного пупка и взглянул на тридцатилетнего мужчину с неподдельным интересом. Так, как будто видел его впервые.

И глаза у Керима при этом были сонные-сонные. Чем он занимался всю ночь – оставалось только гадать.

-А ведь Джакомо у нас уже месяц, и мы еще ни разу не отпраздновали его появление, - намекнул Хамед. Райлис поднял со своей циновки намазанную кремом против загара мордашку, тряхнул солнечной копной волос и лучисто улыбнулся:

-Слушайте, а ведь и правда. Давненько у нас праздников не было!

-Праздник! Даешь праздник! – весело запрыгал Газаль.

-У меня нет бухла, - отвякнулся Керим с взглядом сонной черепахи и явно приготовился вновь погрузиться в созерцательную задумчивость. Тут уже подняли головы остальные.

-Как это – у тебя нет бухла? – неуверенно спросил Махмас, а Авад, перегнувшись через колени брата, почему-то захихикал.

-Братцы, Керима подменили, - в отрытую засмеялся Миджбиль, а серьезный, как всегда, Родриго уточнил:

-Совсем нет или только сейчас нет?

-Объясняю для тупых и глухих, - Керим сел, принял более-менее вертикальное положение и поковырял в ухе тонкой веточкой. – Вы Тануки давно видели?

Обитатели Спален призадумались. И ведь действительно, последний раз вредный и наглый демон, общепризнанное мировое зло – второй номер после калифа Зааля-аль-Фариза, появлялся в гареме с месяц назад или около того. С тех пор в мужской части гарема царили тишина и спокойствие, в которых можно было утонуть не хуже, чем в болоте.

-Да это совсем и не обязательно, - попытался вставить Джакомо на все еще ломаном телугу, но его слова были благополучно проигнорированы. Тогда Джакомо вздохнул и тоже уставился куда-то в район пупка, потому что абсолютно точно знал, что последнюю бутылку из Керимовых запасов они с рыжим бербером допили сегодня ночью, после чего словарный запас Джакомо обогатился изысканными ругательствами на множестве бхаратских диалектов, а Керим наконец выяснил, что означают такие сложные для его восприятия слова, как «гламур», «брутальность» и «казуальная атрибуция». Правда, наверняка уже забыл, в его голове никогда надолго не удерживалось ничего, что нельзя было бы отнести к разряду «бытовой хитрожопости»…

«Сопьюсь нафиг!» - подумал бывший преподаватель географии и только махнул рукой. А Керим, поймав его обреченный взгляд, дико заржал и захлопал себя по ляжкам. Ляжки у Керима были крепкие, поэтому звук получался такой, как если бы каждый раз лопался воздушный шар с Лионской ярмарки.

-Да и Цини давно не видно, - вдруг заметил Газаль и с несвойственной возрасту проницательностью добавил: - Ох, мутит чего-то наш «Меч Милосердия»!

-Так вот, нет Тануки – нет бухла, - раскололся изрядно покрасневший после смеха Керим и снова бухнулся ничком на притащенную им из комнат груду подушек.

-А, ну тогда понятно, - разулыбались остальные обитатели гарема. Так вот, значит, откуда хитрюга Керим все это время поставлял спиртное на общие вечеринки! Возможно, именно из этого же источника он брал столь любимые всеми порнографические свитки, запрещенную литературу и, в общем, все что угодно, вплоть до наркотиков и оружия – не так давно Керим хвастался новеньким, даже еще сверкающим после заточки ятаганом. На то Керим и был Керимом, чтобы уломать даже демона, а об остальных источниках бербер предпочитал просто не распространяться.

Оставалось удивительным только то, как при таких-то талантах Шакал все-таки умудрился влипнуть в калифский гарем, хотя, суд по его сытому и довольному виду, здесь его устраивало если не все, то по большей части.

Джакомо, в общем-то, пока что тоже все устраивало. Он уже перерыл всю библиотеку, провел с калифом пару душещипательных бесед относительно его весьма запутанного генеалогического древа, выяснил у старичка-библиотекаря, обнаружившего изрядные познания в лионском, некоторые сложные аспекты выборной системы правителей Бхарата в случае непредвиденной смерти последнего из них и отсутствия прямого наследника (оказывается, они использовали разноцветные камушки), а также возмечтал всей душою добраться до искомого подвала, где, по словам Зааля сохранились свитки чуть ли не с пришествия Бени-Бар-Кохба с мечом и железом на арийскую землю.

Что касается калифа, то здесь его временно оставили в покое, а характер у Джакомо был таковой, что позволял забыть про все неприятности и полностью сосредоточиться на деле. К тому же рядом был Керим, в случае нужды всегда поддерживающий его оптимистичным высказыванием типа: «Не дрейфь, гребец, капитаны не пукают!». Да и остальные, в целом, оказались неплохими ребятами: умненький, начитанный и весьма эрудированный Хамед, потомственный раб по-мадьярски фиолетовыми глазами, переживший не один гарем на своем веку, был принципиальной стервой, но никогда не отказывался помочь. Миджбиль, впечатляющий красавец, выходец из семьи заговорщиков, совершенно случайно, по праву смазливой физиономии не казненный два года назад, оказался большим сторонником коллективизма и в общественных мероприятиях не бросал товарища в беде, мордой в салате или в каком другом неприличном положении. Авад и Махмас, два брата-близнеца, одинаковых с торца, были полностью заняты друг другом и на мир вокруг обращали мало внимания. То же касалось Фаиза, грустного семнадцатилетнего юноши с налетом неистребимой романтики в больших черных глазах. Молчаливый Айн почти не принимал участия в общественной жизни по причине своих бесконечных тренировок – похоже, у него единственного, кроме Керима, имелось оружие, но в отличие от бербера, он не бросал его где попало, а проводил время на отдельном участке сада, где была расчищена и уложена камнями площадка для подобных целей. Там же частенько проводил время Лассэль, наблюдая за Айном из-за высоких кустов роз – зачем ему это было надо, толком никто не понимал, но вернувшись к коллективу и немного подумав о чем-то своем, сид веселел и принимал живейшее участие во всех проделках веселого клуба «Керим и компания».

Газаль играл роль главного сборника-распространителя информации – ловкий и быстрый, как обезьянка, он прыгал по поребрику, соединяющему балконы, так, будто был для этого рожден, и новости зачастую облетали квадратное здание Спален со скоростью, значительно превышающей скорость лошади на бегу. К Цини Джакомо привык относится как к взрослому ребенку – или просто слабоумному, ибо парень с кошачьими ушками весьма слабо разбирался в окружающей жизни, зато рядом с ним почему-то всегда было уютно и хотелось улыбаться. Райлис, существо-солнце, добавлял в царившую в гареме веселую атмосферу заряд энергии и вечной бодрости. Волна которого иногда разбивалась о широкую грудь Родриго, наваррца и бывшего пирата, вполне взрослого, спокойного сорокалетнего мужчины, способного в нужное время и в нужном месте принять быстрое решение, но предпочитавшего просто жарится на солнышке, похоже, безо всякого риска заработать ожоги и волдыри.

[Соня Сэш]

Немного откалывались от коллектива Шерлок и Чийгиз. Шерлока, эйндлендца по происхождению, Джакомо видел всего пару раз – этот красивый несколько мрачноватой красотой парень предпочитал проводить время в комнате, как объяснил Газаль – у него была аллергия на солнечные лучи. А Чийгиз – угрюмый, не по возрасту задумчивый мальчик с фигуркой симпатичной, не оформившейся до конца девушки, не вызывал ни у кого особого желания звать его в компанию. Да и он, видимо, предпочитал держаться особняком.

К тому же в последнее время калиф явно пристрастился к одному и тому же партнеру – вот уже которую ночь он в отсутствии Цини неизменно вызывал к себе именно Чийгиза, чему остальные были премного рады и только изредка в разговоре сочувствовали бедняге-туарегу. Да еще бывало, удивлялись – чем именно парнишка привлек внимание сперва Тануки, потом калифа? Джакомо и сам бы не отказался это узнать – весьма полезная информация дабы не повторять чужих ошибок. Как говорил дядюшка Флориндо: если б знал куда падал, соломку бы подстелил.

Гарем постепенно погружался в обычное сонное предвечернее состояние, как вдруг ни с того, ни с сего…

-Вспомнишь дерьмо – вот и оно! – неожиданно торжественно провозгласил Хамед, вытягивая руку вдаль в жесте «А теперь посмотрите направо, там так-ое!...».

Все посмотрели. И действительно узрели нечто необыкновенное, заставившее притихнуть и насторожить уши в предчувствии чего-то интересного, вероятно, даже более интересного, чем намечающийся в теории праздник по случаю прибытия в гарем новенького.

По усыпанной лепестками роз и крупной желтой галькой дорожке, между позолоченных арок и увитых плющом сводчатых колонн, к внутреннему дворику спален приближался не кто иной, как демон Тануки собственной персоной. Он был в обычных красных шароварах, но еще в красной теплой накидке, а на голове у него возвышалась шапка из соболей с соболиным же хвостом сзади, несколько пригасившая яркость огня на Танукиной голове.

За собой демон Тануки, видимо, силой воли вел маленькую лошадку, сиречь пони, черного цвета с белоснежными гривой и хвостом, заплетенными в косички и украшенные бубенчиками. На лошадке, идущей смирно и без желания удрать куда-нибудь в заросли кустов, было седло из зеленого сафьяна, в руках Тануки сжимал сплетенную из зеленых шелковых нитей уздечку.

Посмевшего не вовремя хихикнуть Газаля тут же подвергли обструкции, после чего во внутреннем дворике вновь воцарилась тишина. Керим приложил указательный палец к губам, а потом поднял его вверх, подчеркивая важность момента.

Впрочем, никто и не собирался пропускать такое зрелище, да еще и на халяву.

Ни на кого не глядя, Тануки указал лошадке место возле дерева под балконами правого крыла Спален. Куда она послушно встала, для вида поломавшись минуты-две. Затем демон стащил с головы шапку, скинул накидку, недолго думая, забросил все это подальше в кусты, на потеху дежурным по территории евнухам, и быстро решительным шагом прошел по внутреннему дворику в направлении лестницы. Из всех обитателей Спален среагировал только Керим – твердо помня о необходимости раздобыть где-то к вечеру бухло (иначе какой из него лидер, елы-палы?), бербер храбро поднял ладонь в приветственном жесте:

-Хорошего дня, демон!

-Тебе того же, разбойник, - кивнул демон, проходя мимо и бросая на Керима не вполне осмысленный взгляд. Взгляд, который бывает у очень занятого человека, когда до него докапываются с левыми вопросами. Не привыкший сдаваться с первой попытки, Керим открыл было белозубый рот:

-А…

-«Бэ»! Иероглифы учи, а то так дураком и помрешь,– передразнил его Тануки и, бодро перескакивая через две ступеньки, скрылся в квадратном проеме, ведущем наверх.

Керим ошеломленно захлопнул пасть и посмотрел на коллег невыспавшимися и порядком обалделыми голубыми глазами. Коллеги посмотрели на Керима. Керим пожал плечами.

-Чем он так загрузился? – осмелился спросить вслух только все тот же Газаль, по причине возраста не успевавший думать перед тем, как что-нибудь ляпнуть. То есть, в его случае слово частенько опережало мысль. В случае Керим, наверное, дело обстояло также, а может, быть это просто от неожиданности он заорал свое: «Смотрите, парни!» так громко, что у Джакомо с непривычки заложило уши.

Тануки образовался возле лошадки прямо из воздуха, рассыпав повсюду свою розовую пыльцу. А рядом с ним из того же облачка пыльцы появился Чийгиз, сонный, встрепанный и еще явно ничего не соображающий. По крайней мере, сейчас в его взгляде читалось то же самое недоумение, что и у остальных обитателей мужской части гарема.

Тануки вроде бы что-то сказал и показал рукой на лошадь.

Чийгиз, недовольно зашипев, как рассерженный кот, отстранился от обнимавшего его демона. Сделал шаг к лошади. Которая подняла голову ему навстречу и посмотрела влажными доверчивыми глазами, которые бывают только у таких вот милых лошадок. Стоя спиной к внутреннему дворику Чийгиз смотрел на лошадку, а та с выражением полного дзэна на морде рассматривала нового хозяина (ибо для какой еще надобности демону Тануки могло прийти в голову тащить сюда сию тварь божию? Что, во дворце конюшен мало?). Демон сделал шаг вперед, взял Чийгизову руку, разжал пальцы и сунул в них уздечку. Наверное, при этом они о чем-то говорили, но поскольку дело происходило в саду, а не под сводами внутреннего дворика, никто, даже чуткоухий Райлис, не смогли расслышать ни слова.

Потом вдруг что-то случилось. Вернее, вот что именно: Чийгиз порывисто обернулся, сверкнул чернотой зрачков и словно споткнулся на ровном месте. Падая, он ухватился руками за шею демона, уткнув голову с рассыпавшимися по плечам длинными, ослепительно черными волосами Тануки в грудь. Демон ловко подхватил по какой-то причине враз ослабевшего мальчика на руки и моментально исчез вместе с ним, опять подняв всю ту же набившую оскомину светящуюся пыль.

Пони пару раз удивленно моргнула, потрясла снежной гривой и принялась жевать лепестки роз с задумчивым видом профессионального дегустатора.

-Во, бля, дают! – озвучил общее мнение Керим. Подумал-подумал – и снова заржал, заколотив ладонями по ляжкам.

-Итак, начинаем голосование, - голосом профессионального глашатая объявил Хамед. – Что мы тут только что видели? Вносите предложения, я тут самый умный и буду подводить итоги.

-Любовную историю? – предположил молчавший до этого Фаиз.

-Пасторальную идиллию? – фыркнул Райлис.

-Сценку в жанре «комедия»? – внес лепту Лассэль.

-Мим-шоу? – поднял брови Родриго.

-Генеральную репетицию перед выступлением в спальне калифа? – поддержал коллектив Миджбиль. Газаль уже подобрался к пони и принялся скармливать ей рукава своего халата.

Керим, забив на должность лидера, валялся на земле, давился смехом, вытирал выступившие слезы и подергивал босыми ногами, изображая предсмертные судороги.

Джакомо озадаченно покрутил головой и снова погрузился в сложные вычисления – каким именно по счету бхаратским калифом является Зааль-аль-Фариз-ибн-Фейсал-ибн-Сатибурзан, при этом поминая Богов по матери каждый раз, когда перо кололо пальцы или ставило на пергаменте кляксу. В отличие от остальных, у него хватало своих забот: нужно было обязательно дорыться до свитков в местном древлехранилище… и составить сводную таблицу для всех дальних и ближних родственников ныне здравствующего калифа… и дать Кериму по дурной рыжей башке, чтобы прекратил валять дурака и цепляться за его ногу, как утопающий – за последнюю соломинку…







Еще никогда Тануки не чувствовал такой глобальной, всеобъемлющей ответственности перед своим партнером по любовным играм. Еще ни с кем в своей долгой, почти бесконечной жизни, ибо момент рождения ускользнул из памяти окончательно и бесповоротно, демон не занимался любовью так долго и нежно. И еще никому он не шептал «люблю», чувствуя, как сжимается от странного щемящего чувства его холодное сердце.

И все то время, пока он изо всех сил старался не причинить малышу хоть какое-то неудобство, туарег лежал, плотно прижав к лицу ладони, и только сладострастно постанывал в такт движениям.

Кончив оглушающее остро, Тануки переждал головокружение. Наклонился к лицу Чийгиза и поцеловал каждый хрупкий пальчик, отводя их один за другим.

Лицо Чийгиза цветом напоминало весело разгоревшийся в светильнике огонь. Припухшие глаза, в уголках которых собрались так и не пролившиеся слезы, смотрели на Тануки со странным выражением – смесью паники и наслаждения.

-Все хорошо, маленький, - пробормотал Тануки, собирая росу слез своим острым языком. «Боги, как же ты меня напугал!»… И в тот момент, когда у тебя словно подкосились ноги и ты упал в мои объятия, и тем, какое жалобное лицо у тебя было, когда я отнес тебя на кровать, а ты признался мне в любви, словно в ответ ты ждал удара или резкого слова… Как

[Соня Сэш]

же вообще боюсь за тебя, я же знаю нрав Зааля, этот вполне может что-нибудь выкинуть, разве что просто забудет по своей дурацкой рассеянности…

-Я слышал, тебя звал калиф? – с самым безмятежным лицом спросил демон, устраиваясь рядом и подгребая тоненькое тело мальчика к себе под бок. Чийгиз испуганно дернулся, кивнул и снова посмотрел на Тануки все с тем же странным выражением. Его уже начинало потряхивать, будто по телу проходили иглы спазматических судорог. Тануки ласково погладил покрасневшие скулы, поцеловал напряженный висок.

-Он не сделал мне ничего плохого, - взволнованно сказал туарег, прижимаясь к Тануки еще теснее и заметно стараясь совладать с бьющей его дрожью. – Он просто… учил меня обращаться со своим телом. Он сказал, тебе должно понравиться.

-Вот как? - Тануки нахмурился. Зааль решил показать, что тоже может быть добрым? И ведь может же, если захочет, конечно.

Иногда действия «повелителя» становились непредсказуемыми. Как сейчас – шаткий мостик над бушующей бездной, которую Тануки отчетливо разглядел в глубине ледяных кофейных зрачков. И если у Тануки была надежная страховка (контракт, да и вообще, что можно сделать с демоном, кроме как убить?), то место Чийгиза было – прямо посередине, на раскачивающемся под ударами ветра ненадежном деревянном настиле.

Но еще загадочней поведения Зааля было то, что творилось в душе самого Чийгиза. Даже сейчас, когда все хорошо, он продолжал вести себя так же странно, как раньше, если не страннее. Был только один способ разгадать эту загадку – и Тануки нашел его во время последней миссии, собирая для калифа информацию о странных делах, творившихся в любимом Заалевском Бхарате.

Он подождал, пока Чийгиз уснет, спрятав измученную переживаниями мордашку в надежных завесах своих же волос, а потом тихонько встал и бесшумно растворился в воздухе. На этот раз удалось обойтись почти без пыльцы.

Тануки был умным и стервозным демоном, поэтому предпочитал побаиваться дроу и обходить их стороной. В этот их самый Пергам он бы не сунулся и под страхом смертной казни – умелые маги, работающие с формами Великого Единого, они могли бы ликвидировать назойливого демона в одну секунду, превратив принятую им форму в какой-нибудь необычайной красоты цветок… Но сейчас Тануки знал, что ему повезло – в Камелоте, драконьем царстве, на отшибе цивилизаций как востока, так и запада, в данный момент по неизвестной причине находился дроу – судя по характерной внешности: серой, сливающейся с сумерками коже, пепельным коротким волосам, темным глазам без зрачков и хрупкому невысокому телосложению - это был не простой дроу, а представитель клана магов Митран. Что-что, а собирать информацию пронырливый каджи умел и весьма неплохо…

Дверь в обычный приземистый и каменный камелотский дом открылась навстречу демону сама, не успел он еще протянуть к ней лап. Тануки поежился – шерсть на его загривке встала дыбом, но речь шла об их с Чийгизом счастье – и демон решительно шагнул внутрь. Попав неожиданно в большое даже по рамкам этого дома и освещенное множеством магических шариков помещение, практически лишенное мебели. В центре которого, прямо на полу, на коленях, перед низким столиком сидел пресловутый дроу и рассматривал вновь прибывшего змеиными зрачками.

«Взгляд как у Синтрашши, если не хуже», - Тануки встряхнул огненными прядями и, заметно поубавив в голосе обычной наглости, представился:

-Демон Тануки, прибыл с просьбой…

-Экселенс Кассиэль, слушаю вас, - представился дроу. Не открывая рта – просто холодный голос на периферии сознания Тануки. Демон прокашлялся и очень вежливо объяснил суть дела. Взгляд Кассэля не изменился, только легкий ветерок коснулся щек Тануки, когда дроу снова заговорил:

-Что ты можешь дать мне взамен, демон?

-Обещаю выполнить любую вашу просьбу, - развел руками нахмурившийся Тануки. «В конце концов, и мы, демоны, кое-что умеем», - сердито подумал он. И был немало удивлен, когда тот же голос в его голове ответил: «Согласен».

-Вы умеете быть невидимым? - Кассиэль медленно наклонил голову, и Тануки поправился: - То есть, я хотел, сказать, простите, но я вынужден вас… гм… обнять…

Он подобрался ближе и очень осторожно обхватил поднявшегося дроу за талию Возможно, Тануки показалось, но под серебристой хламидой билось вполне живое, теплое и способное к трепету сердце, а значит, для такой холодной мраморности у дроу были свои причины. Например, если сразу дать по морде или показать свою готовность это сделать – потом тебя, скорее всего, будут обходить по периметру. Неплохая, хоть и спорная, тактика, которой, скорее всего, придерживается каждый дроу. Разумеется, он не стал высказывать свои догадки вслух, а предпочел просто перенести успевшего стать невидимым Кассиэля в спальню Чийгиза.

Дроу застыл в центре комнаты как недвижимое мраморное изваяние, одна из скульптур в калифском саду, а Тануки сразу же подошел к кровати и проверил, все ли на ней хорошо и спокойно.

Чийгиз спал. Вытянувшись на спине, по обыкновению, мучительно запрокинув голову и едва дрожа темными густыми ресницами. А в руках он сжимал подаренную Тануки в придачу к пони уздечку. Демон громко вздохнул от переизбытка нахлынувших чувств. Обернулся к дроу:

-Начинайте, экселенс, пациент готов.

Кивнув, Кассиэль неторопливо подошел к кровати, вытянул вперед длинную и будто сломанную в запястье кисть и накрыл лоб Чийгиза тонкими изящными пальцами. Мальчик беспокойно пошевелился, Тануки напрягся – но Чийгиз вдруг словно расслабился, раскинул руки, выронил уздечку и, похоже, погрузился в глубокий сон безо всяких сновидений. Комнату наполнило молчание, сквозь которое прорывался только непонятно откуда доносившийся невнятный шум, как если бы разговаривало сразу много голосов. Тануки ждал, не отрывая взгляда от Чийгиза. Дроу тоже молчал, только загадочно мерцали в темноте южной ночи видимые Тануки и незримые для остальных жутковатые черные глаза…

-Тануки!!! – демон вздрогнул, посмотрел вокруг, никого не обнаружил и снова было уставился на спящего туарега, но тут нестройный рев голосов повторил:

-Та-ну-ки!!!

- Боги, да это же наши алкоголики… - дошло до демона. Он с облегчением вздохнул, вытер пот со лба покрытой белым мехом лапой, развернулся и вышел на балкон, чтобы рявкнуть во всю мощь своей медвежьей глотки:

-Отвалите, уроды!

-Тануки?! – на соседнем балконе показался сам хозяин комнаты, он же – главарь всей этой распущенной шайки. На шее рыжего бербера висел Газаль, которому тоже дали выпить, и преглупо хихикал. Опираясь на перила балкона и перегибаясь через них с риском вывалиться наружу, Керим заорал мощным басом (ну и глотка!):

- Тануки, иди сюда, мы все хотим с тобой выпить!

-Я же сказал, отвалите! – разозлился Тануки окончательно и бесповоротно. – Я занят!

-Ты – такой классный чувак! Все рыжие – классные чуваки! Вот и Хамед подтвердит…– продолжал разоряться Керим абсолютно нетрезвым голосом. Да и зрачки у него фокусировались на демоне с явной неохотой. Газаль, не удержавшись, соскользнул с шеи бербера и свалился на пол балкона, откуда донеслось его истеричное хихиканье.

-Ур-роды! – прорычал демон. – И где вы только выпивку берете, когда меня нет?

-А вот! – радостно сообщил Керим. Из соседнего помещения донеслись какие-то странные стоны и крики: «Горько!». Тануки с опаской оглянулся – в глубине комнаты Кассиэль все так же недвижимо держал на лбу Чийгиза свою ладонь, ветерок шевелил широкие орнаментированные рукава хламиды, а мальчик спал, в кои-то веки наслаждаясь покоем…

И Тануки просто не мог позволить, чтобы решившие так не вовремя нажраться наложники потревожили сон его юного протеже.

-Заткнитесь, сволочи, а не то будет хуже! – крикнул он соседнему балкону.

Недружный смех, на фоне которого лидирующим вокалом разливалось дикое шакалье ржание Керима, подтвердили самые худшие опасения демона – похоже, спиртного у них много, они собираются выпить все без остатка, а потом расползтись домой лишь под утро. При этом парочка-другая нализавшихся Заалевских выкормышей наверняка сверзиться с поребрика, и покоя все равно не будет…

-Даже так? – демон презрительно сощурился.

Развели бардак?

Не послушались совета умного демона?

Ну, тогда как говориться: от каждого – по способностям, каждому – по заслугам!







-Требую тишины! Внимание! – Хамед постучал перстнем по фарфоровой чаше и был немало удивлен, когда она в его руках разлетелась на мелкие осколки. – Ну вот… Дорогая, должно быть, была вещица…

-Не-ик расстраивайся, - Миджбиль подполз ближе. Дружески обнял скисшего Хамеда за плечи - Ты просто очень ик-сильный!... К тому же их никто не считает, верно?

[Соня Сэш]

- Заткнитесь, козлы! – рявкнул Хамед, и почему-то все замолчали. Включая самого Хамеда, напрочь забывшего, что именно он хотел сказать.

-Ну что, выпьем, что ли? – нарушил тишину Керим. Зазвенели чаши и кубки, забулькала вливаемая в них из глиняных бутылей крепкая рисовая водка, настоянная на алоэ, производство «рисовые плантации калифа, пятый сарай справа», сложным и опасным путем выменянная Керимом у евнухов. Вновь оживший Хамед с громадным удовольствием разнес еще одну чашу вдребезги, постучав по ней все тем же перстнем. Плюнув на это досадное недоразумение, наложник поднял бутылку.

-Предлагаю тост, - заявил он. – За новенького! Из любви к нему, за его здоровье и ему в удовольствие!

-Да вы уже пили! – попытался запротестовать Джакомо почему-то на лионском. – И за меня, и без меня, и вместо меня!...

Однако, его слабый после десятой пиалы голос утонул во всеобщем радостном гомоне. Кто-то уже спешил к нему выпить на брудершафт – этой лионской привычке всех научил сам Джакомо, в чем уже глубоко раскаивался, послушно подставляя губы под смачные, совсем не безопасные (неудивительно – после такого-то количества водки…) поцелуи. С кровати Керима из-под москитной сетки безостановочно неслись стоны Авада, над распятой фигуркой которого трудилась точно такая же фигурка его быстрого, как кролик, братца. Рядом, абсолютно не беспокоясь по поводу этих мелочей жизни, мирно дрых Фаиз, и выражение лица у него было самое мечтательное. Хамед и Миджбиль спорили о чем-то высоком, сыпя незнакомыми Джакомо на телугу терминами и раскуривая один кальян на двоих. Хихикал Газаль, ушедший вглубь себя и только водя из стороны в сторону подозрительно блестящими зрачками. Уже успевший раздеться до шаровар Райлис сидел на коленях Родриго и облапывал наваррца за шею жадными бледнокожими руками, а смуглый наваррец почему-то не возражал, совсем наоборот – его ладонь все увереннее спускалась по изогнувшейся спине под завязки Райлисовских шаровар. «Кто-то о чем-то завтра пожалеет», - нетрезво засмеялся Джакомо и попытался найти взглядом Керима.

Бербер, сидя на ковре по-бхаратски, пил на брудершафт с Лассэлем. При этом держа последнего за талию, поскольку с ногами у пьяного в дугу сида наблюдались явные проблемы. Сморщившись, Джакомо гордо фыркнул – ну и пожалуйста, обойдемся. Но почему-то очень ревниво проследил за тем, как Керим целует Лассэля взасос своими полными влажными губами, а практически бесчувственный и способный только выпивать дальше эльф нежно гладит его рыжий затылок вялой ладонью.

-Чего-то не хватает, - взгрустнулось Кериму после того, как Лассэль отрубился прямо в его руках, свесив набок голову и рассыпав по полу свои шикарные каштановые пряди. – Тануки с нами пить не хочет… Калиф тоже…

-А мы его не звали… - вякнул Авад, поднимающийся с кровати и натягивающий халат, в то время как Махмас устало валялся рядом с посапывающим Фаизом.

Последняя фраза вызвала в рядах собутыльников заметное оживление.

-Точно! И как мы могли забыть? – заулыбался Керим от уха до уха. В одном из которых болталась тяжелая золотая серьга полумесяцем, начищенная аж до сияющего блеска. Джакомо аж передернуло – прирожденная вульгарность Керима была достойна занесения в список «самых безвкусно одевающихся людей нашего времени»…

-Да, мы обязаны его-ик позвать, - поддержал его Миджбиль. – Он тоже наш ик-коллега. В некотором роде…

-В некотором роде – шеф, - фыркнул Родриго, опрокидывая охнувшего Райлиса на спину и пытаясь найти у него то, чего природа эльфу не дала, а именно – женские груди… - Погоди… Райлис, ты что – мальчик!? – ужаснулся содеянному… вернее, еще не содеянному пират.

-Нет, блин, девочка, совсем допился! – огрызнулся лесной эльф и вывернул шею в сторону Керима: - Я – за то, чтобы мы его позвали!

-Пусть ик-вливается в колле-ик-тив, - Миджбиль помотал головой. Удивительно, но голова не отвалилась… А Джакомо испуганно замахал руками:

-Да вы что? Не надо! Он же тут все выпьет!...

-Так, внимание! Кто еще «за»? – заорал Хамед. Лассэль, не приходя в сознание, поднял руку. – Этого достаточно, - решил Хамед и скомандовал: - А ну, люди добрые, все дружно… дружно, я сказал! Райлис, ты-то молчи. Ну, с Элем. Раз-два… Три!

-Калиф!!! – раздался многогласый и, пожалуй, даже дружный вопль. Разнесся по саду, метнулся внутри арок и беседок, долетел до заткнувшего уши ватой и сделавшего вид, что ему все равно, главного евнуха, вышедшего перекурить на балкон.

-И еще раз… Калиф!!!...

-Да здесь я, чего разорались, - Зааль поднял голову и сонно поморгал. – Великий Эль, даже ночью поспать спокойно не дадут! Ну что опять случилось в моем цветущем государстве? Выкладывай, Джета…

-Твоего Бога Эля душу за ногу…- заученно отчеканил Керим, уронив на пол Лассэля, от чего эльф проснулся и принялся продирать глаза.

-Упс… - Хамед спрятался за Миджбиля и прикинулся столиком. Сам Миджбиль только разинул рот, хлопая офигевшими глазами и думая: «Боги, допился до калифов! Все, ну ее, эту водку, буду пить сок, оно полезней…».

-Ваше калифство?... – охнул придавленный телом наваррца Райлис. Разочарованно охнул – значит, конец веселью и трахать его сегодня уже точно не будут, можно даже не надеяться…

-М-мм… - в тишине, когда каждый думал о своих собственных глюках, уронил калиф. Поморгал заспанными глазами. Оглянулся. Обладело зажмурился. Поморгал глазами снова. Открыл рот и…

-Какого Эля?! - взвизгнул Повелитель мира, Щит Добродетелей и Меч Бога Эля. – Что это за бардак?! Как я сюда по… в смысле – чья комната?!...

-Моя, - высунулся вперед Керим без тени раскаянья в берберских глазах. Сейчас уже не хитрых, а попросту пьяных. – Мне это… вниз? Двадцатку, как обычно? Или поменьше, в честь праздника?...

-Сперва проспись, скотина! Завтра сам придешь, – калиф брезгливо оттолкнул подползшего на коленях с намерением объясниться бербера, подозрительно огляделся. – Та-ак… Лассэль, и ты здесь?

Если бы Лассэль мог говорить, он бы, наверное, ответил, но поскольку язык отказал ему еще раньше ног, сид только развел руками с выражением лица: «Да, и вот такое я, Брут, дерьмо!».

-Мило, - пробормотал калиф, оглядывая окончательно заткнувшуюся публику. Зловеще усмехнулся в наступившем гробовом молчании:

- Очень мило… Пошли все вон!!! – на этот раз калиф не стал визжать, а просто заорал, да так, что Масрур-заика, главный евнух, юркнул обратно в свою спальню и долго пытался унять сердцебиение, как и у всех полных людей, не слишком-то стабильное.

Для пущей достоверности повелитель всея Бхарата затопал босыми ногами. Так как спал калиф обнаженным, это могло бы смотреться забавно. Но поскольку все уже знали, что не стоит попадаться под горячую руку власть имеющим, то те, кто мог ходить, исполнили приказ калифа со всей возможной быстротой, а кто не мог – того разнесли по комнатам Керим, Хамед и Миджбиль, бормоча что-то вроде: «Щас все будет… все будет в норме…». А завернувшийся в простыню, мрачный, как грозовая туча, калиф шагал за ними следом и изредка придавал скорости увесистыми пинками.

К сожалению, этого Джакомо уже не увидел, потому что отрубился на десятой секунде устроенного Тануки представления и даже не смог поаплодировать главным актерам.





Тануки прислушался к воцарившейся за стенами тишине и удовлетворенно кивнул. Ничего иного от Зааля он и не ожидал. Пусть теперь повеселятся, идиоты… Демон повернулся к Кассиэлю и увидел, что Чийгиз свернулся на кровати в руконогий комочек, а дроу с выражением брезгливости на лице вытирает руки неизвестно откуда взявшимся белоснежным батистовым платком.

-Все? – шепотом спросил Тануки, чье сердце ухало от неожиданно сильных толчков голубой демонической крови. Кассиэль кивнул – и повернул голову в сторону двери. Тануки посмотрел туда же.

Дверь открылась бесшумно. На пороге возник Зааль, и лицо у него было донельзя расстроенное. В руке Повелитель правоверных держал глиняную бутыль, на дне которой что-то загадочно и весело булькало.

-Здесь только я и Чийгиз, - поспешил заявить демон. – И больше никого.

Калиф кивнул и все с тем же разочарованным в жизни лицом скрылся за дверью, тщательно закрыв ее обратно. Тануки подавил ехидный смешок – а ты что думал, в сказку попал? – и вопросительно посмотрел на Кассиэля. Дроу понял его взгляд правильно – он скомкал и уничтожил одним прикосновением кончиков пальцев платок и заговорил:

-Как я понимаю, вас интересует душевное состояние пациента?

-Именно, - кивнул Тануки и весь обратился вслух. Почему-то глубоко вздохнув, дроу продолжил:

-Похоже, вы поступили жестоко: вы отобрали у юноши последнее, что у него оставалось – его ненависть. Это чувство было сильнее других, оно позволяло ему жить и давало силы, чтобы ждать дня, когда он сможет отомстить за себя и свою нелепую, как ему кажется, жизнь. Если раньше он не боялся ничего: ни боли, ни смерти, ни ожидания, то теперь у него появился повод для постоянного страха.

-Чего? Чего он боится? – жадно спросил Тануки, бросая взгляд на спящего в позе зародыша туарега.

-Он боится потерять вас, - просто сказал Кассиэль и встал с кровати. – Это все. Моя часть сделки выполнена.

-Да… То есть, нет, подождите! – воскликнул демон. – Осталась вторая часть… Нужно прощупать еще одного человека!

-Еще одна услуга, демон, - отозвался дроу. – Они понадобятся мне очень скоро.

[Соня Сэш]

-Хорошо, я обещаю… Я клянусь… - Тануки тихонько зарычал, понимая, что вторая часть плана будет гораздо более трудоемкой и, возможно, потребует от него кое-каких жертв. – Идите за мной. Да, и сделайте так, чтобы малыш еще немного поспал, ладно?

Дроу пожал плечами. Они вышли, вернее, вышел Тануки, а вслед за ним бесшумной тенью выскользнул дроу-невидимка.

Зааля демон нашел на одном из балконов в его личном дворце. Калиф стол, оперевшись на высокие резные перила и задумчиво курил – тонкую лионскую сигару, которых благодаря расторопным каджи здесь было полные портсигары. Как и все предыдущие калифы, этот любил все новое и неиспробованное, и с легкостью привыкал к любым дурным привычкам. Например, курить сигары ночью голышом на балконе.

-Тануки, ты, что ли? – в голосе калифа Тануки уловил явственные депрессивные нотки. Поморщился – ну вот, расклеился старина Зааль. Вот и его папочка периодически любил поныть – а потом собирался, брал себя в руки и делал все как надо. Страна стонала под тяжким налоговым гнетом, заговорщиков казнили почти каждый день, а во дворце не прекращались пиршества с полуобнаженными танцовщицами… Славные, однако, были деньки!…

Демон подошел и устроился рядом на перилах, искоса поглядывая в сторону расстроенного калифа прищуренными красными глазами.

-Вы так сильно огорчились? – спросил он напрямик, когда молчание начало затягиваться. – Да ладно вам, калиф. Дайте ребятам возможность отдохнуть. Они и так стараются как могут.

«Работенка-то не из легких», - добавил демон про себя. Зааль только досадливо поморщился и махнул рукой:

-Не в том дело… Знаешь, Тануки, откуда вылез Лассэль, чтобы нажраться там? Из моей постели!

-Действительно, сволочь, - искренне посочувствовал Тануки. – Но, калиф…

-Представляешь, - голос калифа стал тише и как-то мечтательнее. – Просыпаюсь я ночью – а вокруг ни души. Ты же знаешь, как я не люблю оставаться один. Со мной всегда кто-то рядом. А так – как будто я уже умер… - Зааль в упор глянул на Тануки своими кофейными глазами, и демону не очень-то понравился этот взгляд. Как будто там, где обычно прыгала и искрилась лукавая смешинка, теперь поселился прочный, глубоко загнанный внутрь души страх.

- Я знаю, что рано или поздно мне придется умереть. Тебе не понять, ты – бессмертный демон. Даст Эль, и я встречу смерть с достоинством сына Бар-Кохбы. Но столько людей мечтают о том, чтобы это случилось как можно раньше…

Зааль умолк, провел рукой по гладким черным волосам и опустил густые ресницы.

-И кое-кто из них находится в моем гареме, - признался он. – Не надо считать меня таким уж идиотом…

-Вы боитесь смерти, калиф, - согласился Тануки. – Но вы же сами подбираете в гарем рабов? Сдается мне, калиф, вы просто – большой любитель пощекотать себе нервы…

-Да… - грустная улыбка тронула уголки калифских губ. – Играть со смертью – лучший способ перестать ее бояться. Раз за разом я убеждаюсь, что могу справиться… Ты прав, Тануки. Я – просто дерьмо, раз стою здесь и жалуюсь. У меня тоже есть выбор.

-Вы – просто устали, сколько можно играть и управлять одновременно,- твердо заявил Тануки. Спрыгнул с перил, подошел к Заалю сзади. И положил на поясницу горячую ладонь. – Вот вернется Цини, и все будет в порядке. У демонов-кошек есть свойство успокаивать. Цини справляется с этим неплохо, верно?

-Верно, - калиф слегка выгнулся в пояснице и приглашающее повел бедрами. – И кстати, насчет Цини. От него в Лионе толку мало, сам понимаешь. Поэтому завтра сгоняешь туда – поговоришь с Катраном, поошиваешься в городе, соберешь все – слухи, сплетни, другую информацию. А котенка отправишь ко мне… Мне нужны достоверные факты, а не голословные утверждения. Кто-то очень хорошо веселиться на территории моего государства – в последний раз «банж» Катран видел в Лионе. А теперь прикинь – где мы, а где – Лион.

-Пираты, калиф…

-Пираты здесь не при чем, эту ерунду я вообще не собираюсь выслушивать, они занимаются только транзитными перевозками, - нахмурился калиф, начиная горячиться и терять нужный настрой. Так он, пожалуй, всю ночь прободрствует. Тануки втянул ноздрями пахнущий сигарами воздух. Спустил руку чуть ниже, погладил обнаженные ягодицы. Притронулся к сжавшемуся от прохладного прикосновения анусу, нащупал и легонько сжал яички.

-Хороший демон…- почти мурлыкнул Зааль. Его большое мускулистое тело по желанию хозяина могло становиться почти женственным. Отметив для себя сей интересный факт, Тануки усмехнулся. А может, выйдет что забавное.

-Пойдемте в спальню, калиф, - шепнул он, перебирая свободной рукой струящиеся между пальцев гладкие пряди ухоженных Заалевских волос. – Работа – завтра.

Либо Тануки показалось, либо позади него действительно раздался тихий, едва слышный смешок Кассиэля.





-О, мамочка моя, роди меня обратно… - с трудом пробормотал Джакомо опухшими губами. Неимоверно хотелось пить, а к голове, казалось, был привешен серебряный молоточек, который с каждым шагом ударял об нее, вызывая глухой звон, отдающийся где-то в районе шеи жуткой ломящей болью…

Что это вчера такое было?...

Ох, права Софи, надо меньше пить!

«Вообще не буду больше пить…» - поклялся Джакомо, с трудом доползая до кувшина и с наслаждением глотая прохладную воду с какими-то цветочными приправами. Как только стало легче – пришли воспоминания, а с ними – стыд. Джакомо закусил губу и пополз обратно к кровати. Боги, как он, профессор, преподаватель Тампля, настоящий ученый, рискнувший головой и задницей ради монографии о Бхарате, мог опуститься до такого скотского состояния?

Потерзавшись таким образом минут пятнадцать, Джакомо напряг волю и подключил инстинкт самосохранения: «Эй ты, подь сюды, тут совесть совершенно распоясалась, нежной психике угрожает!...». «Да брось, все не так уж плохо, - принялся уговаривать Джакомо внутренний голос, и убаюканный им темноморец принялся медленно дрейфовать в теплом течении похмельной неги. – По крайней мере, вы так и не разнесли ничего, кроме фарфорового сервиза. А ведь Керим что обещал? Что выпивки будет столько – к утру от Спален ничего не останется!».

Керим! Джакомо резко сел на кровати, переждал головокружение. Вот кому, наверное, досталось по полной программе – и вне программы тоже. Мало того, что все знают – ответственность за здешние буйства неизменно висят на нем, так еще и появление калифа… Боги… А он-то, Джакомо, только-только начал доказывать калифу, что на западе тоже живут цивилизованные люди!... Придавленный к кровати тяжестью позора, легшего по его вине на всю западную цивилизацию, Джакомо, тем не менее, начал с этой кровати сползать. Следовало проведать Керима – чтобы убедиться, что с ним все в порядке, исключая, разве что убойное похмелье.

Выйти на балкон оказалось не проблемой. Потому что проблемой оказалось перейти с одного балкона на другой – прищуренным взглядом через очки Джакомо попытался определить расстояние, но не смог, и только бессильно простонал что-то невнятное – он же не Газаль и не антилопа гну какая-нибудь! Ну не умеет он летать и прыгать, не дали Боги!…

«Зато Боги дали ноги», - подсказал ему все тот же внутренний голос. Джакомо почему-то очень захотелось дать ему по морде, но он сдержал себя…

… и решительно полез на поребрик. Чего только похмелье с людьми не делает.

Уцепившись за стену и поклявшись себе ни в коем разе не смотреть вниз, Джакомо тут же опустил голову. И покачнулся, распластав по стене длинные руки. Земля была так далеко… А искомые перила – так не близко. К тому же, похоже, он проспал весь день, потому что розовое солнце уже наполовину спряталось за линией горизонта, и воздух вокруг начинал стремительно темнеть. Сделав шаг по поребрику и переждав бешеную пляску Святого Витта в исполнении сердца, Джакомо понял, что теперь у него есть только один выход – дойти до соседнего балкона до темноты, потому что южная ночь на то и южная, чтобы обрушиваться на мир неожиданно, поглощая все вокруг своей ненасытной темной пастью.

О таком простом выходе, как вернуться обратно, на свой родной балкон, Джакомо почему-то просто не подумал.

«И нафига я это делаю? – вертелось у Джакомо в голове, пока он, охая и мелко переставляя дрожащие несмотря на все усилия воли ноги, пытался продвинуться хоть чуточку дальше. – Этот козел… как он вчера Лассэля зажимал… а я ради него стараюсь… ну и что, что друг… может, и не друг вовсе… просто вместе в одной заднице сидим… а калиф прав, нехрен всякую дрянь пить, голова-то кружиться, вон уже и монстры всякие мерещатся…».

[Соня Сэш]

Последняя мысль исчезла раньше, чем Джакомо успел сообразить, что как раз монстры ему-таки и не мерещатся. Исчезла так быстро, будто сама испугалась, а вместе с ней вдогонку рванулись все остальные нехитрые похмельные Джакомовские мысли. Прижавшись к шероховатому нагретому за день камню и вывернув голову почти на девяносто градусов, темноморец с ужасом смотрел, как от высокой белой стены, разделяющей мужскую часть гарема и все остальные части Розового Дворца, медленно отпал целый кусок, передвинулся чуть выше и снова замер, постепенно меняя окраску и сливаясь с фоном. На Джакомо уставились два огромных нечеловеческих глаза на тонких ниточках-щупальцах. Покрутившись в воздухе, щупальца сфокусировались на Джакомо, и темноморец увидел красный, словно налитый кровью зрачок…

Потом Джакомо сам бы не смог сказать, каким образом он преодолел оставшееся пространство буквально за пару секунд. Как только он сделал шаг на балкон, как ночь взяла свое – и накинула на Эль-Рийяд непроницаемые покрывала, как стыдливая бхаратская девушка – чадру. Юркнув в темную спальню и прислонившись к стене, Джакомо схватился за отчаянно бьющееся сердце и закрыл глаза. «Ну и чего я так испугался? – попытался он успокоиться. – Наверняка, один из местных демонюг. Летающих – видели, ползучих – видели, хвостатых и волосатых – видели… А теперь – хамелеоноподобный! Чего волноваться-то?».

Но дыхание никак не желало восстанавливаться. Убедившись в бесполезности сего занятия, Джакомо плюнул и на ощупь подобрался к тому месту, где, как он помнил, должен был находится светильник. И, что самое удивительное, именно там он и находился – хотя после вчерашней вечеринки мог оказаться где угодно, только не на столике с фруктами. А еще удивительнее был тот факт, что рядом со светильником лежали кремний и огниво. Видимо, до этого угла вчерашний разгул так и не добрался.

Добыв огонь и чувствуя по этому поводу неадекватную гордость, Джакомо поднял светильник повыше, близоруко щурясь на метающиеся по стенам тени. Ага, вот и кровать. Ой, мамочки, а если Керима здесь не будет? Он что, будет вынужден провести всю ночь в одиночестве? И это – после пережитого стресса?

-Керим… - тихо позвал Джакомо и, не дождавшись ответа, двинулся к кровати. По пути темноморец не причинил комнате почти никаких разрушений – он всего лишь ударился ногой о пару валяющихся на ковре глиняных ваз, зацепился штаниной шаровар за какой-то острый предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся Керимовым ятаганом, и чуть не прожег москитную сетку, пока пытался ее отдернуть.

Сердце Джакомо радостно забилось. Керим был здесь – он валялся на кровати глобальной тушкой, раскинув руки и ноги, и пребывал в состоянии глубокого сна. А поскольку лежал он на животе, то Джакомо мог без труда заметить синие полосы, покрывающие спину бербера странным паутинчатым узором. «Интересно, а это что?» - Джакомо машинально потянулся, чтобы дотронуться – и тут же отдернул руку, сообразив.

Вот сволочи!

«И как они умудряются не портить кожу? – проснулся в Джакомо естествоиспытатель. – Придурок, ты бы еще на своей шкуре попробовал! В качестве научного эксперимента…» - обругал он себя и легонько толкнул Керима в плечо:

-Керим, это я…

Бербер не отреагировал. На всякий случай Джакомо сел на корточки и поднес светильник почти к самому лицу спящего Керима. Странно, пациент спит, а вроде операция должны была быть болезненной. Ровное, спокойное дыхание. Глубокий, ничем не тревожимый сон. Исходящий от губ запах вчерашнего перегара и сладкий, незнакомый аромат… Взгляд Джакомо упал на ковер, где в неаккуратно свернутой бумажке лежал порошок светло-желтого цвета, напоминавший перемолотые в муку листья какого-то растения. Подцепив кончиком ногтя, Джакомо понюхал порошок – и оглушительно чихнул, взметнув на ковре целое облако.

Поспешно зажимая нос, темноморец помахал перед собой руками, чтобы пылевое облако как можно быстрее осело на ковер. Он слышал о таких штуках еще от дяди – самые сильные наркотики под названием «банж» привозили именно из Бхарата, причем вывозился он тайком, нелегальными путями, о которых знать не знали власти обеих сторон. Говорили, что эти наркотики притупляли рецепторы и делали переносимой любую боль, поэтому их часто покупали врачи. Говорили также, что они давали полное грез бодрствование и мирный, спокойный сон, поэтому их покупали люди, жаждущие удовольствий или страдающие бессонницей.

Еще говорили, что тот, кто не вырос в Бхарате и не научился дышать воздухом этих мест, привыкали к этому порошку и попадали от него в жесточайшую зависимость. Так вот, значит, почему Керим не боялся наказаний и с удовольствием путешествовал в местную разновидность карцера и обратно. Один грамм «банжа» – и все ухищрения евнухов сведутся к нулю… Джакомо не удержался от улыбки, глядя в сытое лицо откормленного кота. Сейчас, когда бербер спал, скулы заострились и казались почти что хищными. Керим по прозвищу Шакал… Даже здесь он сумел устроиться так, как сделал бы это на воле.

Вздохнув, Джакомо залез на вторую половину кровати, устроился на чудом оставшемся свободным пространстве и за неимением другого выхода устроил лохматую голову на перевитой мускулами, жесткой на ощупь руке Керима. Бербер даже не шевельнулся. Джакомо снял очки, задул светильник и повернулся к Кериму спиной, уставившись в стенку напротив.

По стене ползли неясные тени, в которых, если приглядеться, угадывались очертания созвездия Южного Креста. Но теперь Джакомо не боялся их – и вообще, ничего не боялся. Рядом с Керимом его охватывало ощущение надежности, твердой опоры под ногами, а не обычного шаткого ползучего камня. И ночь казалась не такой уж темной, и похмелье – не таким уж мучительным, и жизнь – не такой уж неудавшейся.

«Напишу свою монографию, как-нибудь улажу с калифом, вернусь домой к Софи и девочкам… Все будет хорошо, я это знаю точно…» - Джакомо счастливо улыбнулся этой последней предсонной мысли и закрыл глаза.

И еще он точно знал, что, проснувшись завтра утром, Керим первым делом потянется до хруста в позвоночнике, прислушается к собственной спине, потом оглушительно засмеется, спросит: «Ну? Отметим это дело?» и достанет из резервов припасенную на такой случай «похмельную бутылочку»…







С миссии Тануки возвращался усталый и злой. Ну, надо же так, целый день – и ничего, вот абсолютно ничегошеньки, кроме левых слухов и парочки поставщиков наркотиков из лионского населения, которые на допрос с пристрастием только молчали и злобно щерили острозубые пасти. К вечеру Тануки был в отчаянье. Если все лионские наркодельцы – вампиры, то на откровенность с их стороны можно даже не рассчитывать, эти своих не выдают…

[Соня Сэш]

А самое обидное, что щедро оплаченные (кто знает, что может понадобиться ДРОУ) услуги мага из клана Митран во второй раз не увенчались никаким успехом. Ровным тихим голосом дроу подробно пересказал Тануки снящиеся Заалю сны, но ничего не смог сказать по поводу «душевного состояния» или, «грандиозных планов в отношении Чийгиза». И Тануки тут же стало ясно, почему – наметанным глазом он отследил мелькнувшую по стене тень. Не то паучка, не то - просто бесплотный сгусток темного марева в освещенном только Южным Крестом пространстве комнаты.

Если ты – калиф, а заодно Верховный Жрец, и у тебя есть десяток демонов, то одним из них совершенно точно будет варасу – демон-талисман, охраняющий хозяина от посторонних попыток вмешательства в его разум. Еще они могут давать долголетие, нести везение, отгонять болезни, отводить порчу…

Единственное, против чего варасу бессильны – это против долгих, бессмысленных кошмаров. Иногда против них помогает хороший, выматывающий, больше похожий на борьбу секс. И уходя уже под утро, Тануки обернулся, чтобы посмотреть на утомленно похрапывающего калифа почти с искренней жалостью…

Чертыхаясь сквозь плотно сжатые губы, взъерошенный Тануки перенесся из Лиона сразу в спальню калифа – где же ему еще быть, ночь на дворе - и сразу же открыл рот, чтобы выдать заготовленную тираду:

-Знаешь, калиф, а не пошел бы ты с такими заданиями, поточнее нельзя…

-Ой, привет, Тануки, - лежащий на кровати, обнаженный и совершенно этого не стесняющийся Цини помахал ему лапкой. – А Зааля нет…

-Это я заметил, - Тануки принюхался. В воздухе пахло неприятностями. Демон ощерился – да куда уж дальше.

-Выкладывай, - велел он котенку. Цини послушно сел, встопорщил ушки и с готовностью принялся выкладывать:

-Зааль сказал, если ты вернешься, он в пыточной. Там Чийгиза поймали, он хотел Зааля убить… Тануки, а что такое «пыточная»?... Ой, Тануки, что с тобой?

Демон не ответил. Он уставился в никуда, сквозь что-то тревожно спрашивающего котенка, и лихорадочно соображал.

Значит, пыточная… Бедный, глупый ребенок, вообразивший себя взрослым! Все-таки не удержался, слишком сильное чувство. На мгновение демона пронзила острая игла обиды: «Но я же обещал ему, что все будет в порядке!». «А что, собственно, было «в порядке»? – выругал он себя. – Зааль брал его когда хотел, и я ничего не мог сделать… паршивый из тебя демон, Тануки, пора бы уже это признать…». Запрокинув голову и застонав, Тануки сжал кулаки и заставил себя сосредоточиться. Нужно было быстро что-нибудь придумать – перед тем, как показываться на глаза Заалю… страшно представить, что могли сделать с мальчиком за его отсутствие… думать, нужно думать… Зааль не простит, он страшно не любит заговоров и всего, что связано с угрозой смерти…

-Тануки, почему ты молчишь? Тану… - Цини недоуменно чихнул, когда вместо рыжего демона появилось облако фосфоресцирующей пыли, пожал плечами и вернулся к созерцанию миниатюр в толстом, с зеленым сафьяновым переплетом, томике сказок.

Мысли демона неслись так быстро, что обгоняли его самого на пути к Зеркальному городу. Только бы не встретить Киньша, этого угрюмого педанта, этот ходячий «Сборник правил и предписаний для демонов согласно контракту». Тануки сам не замечал, как щерился навстречу обдувавшему его всего ветру – добраться до Зеркального Города было посложнее, чем прошвырнуться, скажем, от Бхарата до Камелота. К тому времени, как его нога ступила на благословенную землю, в голове рыжего демона уже был четко оформившийся план. Теперь дело за малым – найти подходящих демонов… Тень, боевой онь, которому он когда-то спас жизнь… Такэ, с этим огненноглазым онь они вместе работали на предыдущего калифа, парень надежный, не подведет… и еще, пожалуй, Зецу, он хоть из варасу, но тоже неплохой тип, не выдаст, если контракт не заставит…

На счастье Тануки, вся Троица ошивалась в Городе – их хозяева куда как меньше нуждались в них, чем Зааль – в своих подчиненных. Выслушав лихорадочный монолог Тануки, Тень кивнул.

-Хорошшшо, - прошипел он, широко разевая огромную пасть, где в два ряда торчали острые, заточенные под боевые зубы. Даже в своем человеческом облике Тень продолжал оставаться подобием хищной акулы. – Ты уверен, что этого хоччешшшь?...

-Уверен, - Тануки с сомнением посмотрел на своих приятелей. – Ох, не подведите…

-Насколько это в наших силах, - осторожно сказал «хороший парень» Зецу, а Такэ, превосходно знакомый с нравами правителей Бхарата, озабоченно покачал головой:

-Сам не встрянь.

-Постараюсь, - ответил Тануки и, не медля ни секунды, перенесся обратно в калифский сераль. Прямо в пыточную – каменный мешок, знакомый ему по другим заговорщикам.

Где между вкопанных прямо в сырую землю столбов с перекладиной в виде лионской буквы «П» висело на выкрученных руках то, что осталось от Чийгиза.

Туарег уронил голову на грудь – так, что черные волосы свисали почти до пола. Из раны на голове стекала крупными пятнами кровь, и в тусклом освещении светильников пропитавшиеся кровью волосы казались почти фиолетовыми. Тануки застыл, увидев, во что ОНИ превратили спину Чийгиза – на ней не оставалось живого места, и это не были щадящие, болезненные, но не рвущие кожу удары гаремных евнухов. Нет, здесь старался палач – и каждый удар, должно быть, отбрасывал худенькое тело почти к другой стене, разрывая кожу до костей, впиваясь в мясо и выкручивая жилы… нелепо изогнутые запястья…. ожоги на нежной коже груди, оставленные раскаленным железом… из-под превращенной в лохмотья набедренной повязки на бедрах, оставшейся от шаровар, тоже бежит тонкая струйка крови, обвивая бедра словно красной ленточкой…

Чийгиз издал стон – низкий, глухой, вибрирующий в спертом воздухе подземелья, - и это помогло Тануки выйти из состояния, близкого к немой прострации. Рванувшись вперед, демон словно налетел на невидимую преграду – холодным голосом Зааль отдал приказ отойти в сторону и не мешать.

Калиф сидел на подготовленном специально для него ложе в окружении немногочисленной охраны (больше, видимо, просто не вместилось в маленькое, душное помещение), а рядом, вытянутые и готовые к действиям, стояли палачи. Здесь же присутствовал Киньш – он посматривал вокруг узкими желтыми глазками, которые никогда не меняли своего выражения, и держал в своих лапах книгу… нет, не так – Книгу, в которой четко фиксировались все нарушения демонами их контрактов. Этакий вечный контролер, стоящий над душой. Тануки приподнял верхнюю губу, готовый зарычать, но умолк, натолкнувшись взглядом на того, кого совсем не ожидал здесь увидеть.

Потому что по другую сторону от калифа, на столь же роскошном ложе, непринужденно устроился Кассиэль в своей серебристой хламиде и с отрешенным лицом наблюдал за всем происходящим зрачками ядовитой змеи.

-Продолжим, - сказал калиф все тем же равнодушно-холодным голосом. От звука свистнувшего в воздухе хлыста у Тануки замерли все поджилки, он вновь ощутил себя маленьким и беззащитным – как если бы вернулся в далекое, уже забытое детство, когда все они, как один, вдруг были выброшены в непонятный, враждебный мир, где чтобы выжить, следовало забыть про себя самих и сделаться обычными рабами. Богов, людей, эльфов, тварей … всех, кто мог платить божественной силой, без которой род демонов был обречен на вечно голодное, жалкое существование…

Голод. Страшный, иногда – острый, иногда – постоянная ноющая боль. И мимолетное насыщение, за которое демоны отдавали душу. Потому что только полное подчинение контракту гарантировало перманентную возможность поесть. Нарушение контракта? Вообще-то, Тануки ни разу не слышал об этом. Не все демоны были педантами вроде Киньша. Просто, один раз оступившись, можно было навеки остаться наедине со своим Голодом…

А такого Тануки - не пожелал бы и врагу.

Удар пришелся по позвоночнику. Ход времени словно замедлился, и широко раскрытыми глазами Тануки мог наблюдать, как податливо выгибается женственное тело Чийгиза, оно и впрямь очень гибкое, как еще сильнее выкручиваются запястья и лодыжки привязанных к столбикам ног, как взметываются черные перья волос и сквозь них на секунду мелькает полное боли и ужаса, страдающее лицо…

Из-за вечного голода, его острых, скручивающих все тело спазмов, из-за невозможности нарушить условия и остаться в голодном одиночестве – именно из-за этого он, Тануки, сейчас стоит и вот так просто, со стороны смотрит, как с глухим звуком прогнувшееся и почти сломавшееся в пояснице тело Чийгиза оседает назад, буквально падает, подхваченное притягивающими к перекладине веревками, а в воздухе летят маленькие кровяные брызги и падают на кожу заговорщика, словно жемчужинки на его женских рубахах …

Как же нужно ненавидеть, чтобы пойти на такое!...

Как же нужно боятся, чтобы смотреть на то, как мучается самый любимый, самый близкий человек!...

Трус. Жалкий трус.

Так могли бы рассуждать те, кто не испытывал Голода…

[Соня Сэш]

-Кто предложил тебе убить меня? – настойчиво, явно уже не в первый раз спросил калиф, не отрывая от Чийгиза сузившихся ненавидящих глаз цвета крепкого кофе. Со стороны окровавленного тела донесся неясный звук. Тануки вздрогнул – калиф легко вскочил на ноги, быстрой пружинистой походкой хищника на охоте подошел к перекладине и рванул наверх Чийгизову голову, забрав в плотный напряженный кулак фиолетово-черные пряди.

Едва шевеля разбитыми, как и все остальное лицо, губами Чийгиз назвал пару имен – и вновь закрыл глаза. Плотными занавесями ресниц. Кажется, только они все еще выдавали в нем прежнего Чийгиза – иссиня-черные и по-девичьи густые. Наверное, потому что на них не было крови – в отличие от всего остального тела.

Продолжая держать голову туарега, Зааль повернулся к зрителям этого маленького спектакля:

-Экселенс?...

Тануки направил ничего не соображающий, мутный из-за слез взгляд в сторону дроу. Который совершенно спокойно, будто присутствовал на званом обеде, повернул голову:

-Он говорит правду.

Каждое слово, сказанное этим тихим ровным голосом, было для Тануки страшнее самого сильного удара. Дроу никогда не врут, просто не умеют, а работающий с сознанием маг – не ошибется, отличая правду от лжи. Значит, нет никакой надежды… Чийгиз действительно пытался убить калифа. Не просто пытался – а выступил участником заговора, а вот этого Зааль не потерпит, это – не просто очередная выходка доведенных до предела людей, а нечто более серьезное и страшное…

Отпустив голову, тут же упавшую обратно на грудь, и брезгливо вытерев испачканные кровью пальцы о кожу на груди Чийгиза, калиф как-то очень устало опустился на свое ложе и, не глядя, взмахнул рукой:

-Казнить. Прямо сейчас. Тануки…

-Этого нет в контракте! - побелевшими губами отозвался рыжий демон, уцепившись за спасительную фразу, а Киньш неожиданно прорычал откуда-то сзади:

-Прямое неповиновение приказу.

-Косвенное! - рявкнул Тануки, оборачиваясь. – Я не работаю палачом! Этого нет в контракте!

-Киньш, пусть будет косвенное, - с минуту калиф сверлил Тануки взглядом потомка легендарного Бар-Кохбы. Жгучий, пронизывающий насквозь взор. Но демон выдержал – и ему даже удалось остаться более-менее спокойным.

-Ты прав, - наконец разжал губы калиф. – Палачей у меня и без тебя хватает… Но знаешь, пожалуй, я сделаю это сам.

С этими словами он резко обернулся и рванул из-за пояса стоящего ближе остальных охранника искусно украшенный кинжал. Растянув рот в хищной усмешке, с размаху резанул им воздух. Раздавшийся звук и невменяемые, жестокие и незнакомые глаза калифа окончательно убедили Тануки в безысходности всего этого мероприятия…

…если он, конечно, пустит дело на самотек. Тануки закрыл глаза и призвал троицу. Пусть Киньш записывает что угодно. Даже если он разгадает его маленький трюк – вряд ли это сможет послужить причиной нарушения контракта. Или сможет? Бесконечный Голод. Постоянные молоточки в голове и резь в желудке. На что я себя обрекаю? Как я смогу жить так? Да я и не смогу, лучше умереть самому… Следя за мыслями, метавшимися в голове в состоянии полного хаоса, рыжий демон упустил момент, когда калифу надоела возня с новой игрушкой, и он все той же опасной походкой приблизился к безвольно висящему на своих веревках Чийгизу. Вновь высоко вздернул его голову. Приставил острие кинжала к горлу и медленно провел им вниз, выцарапывая на нежной, в синяках коже тонкую и кривую полоску крови.

Калиф замер – ему явно нравилось то, как отчаянно заходил кадык туарега, как приоткрылись под опухшими веками измученные глаза, а дыхание стало еще более неровным.

-Подохни, тварь! - услышал Танки ненавидящий шепот Зааля…

… и в этот момент воздух вокруг них начал нагреваться. Одним из свойств Такэ был вихреобразный огненный поток, крушащий все на пути, и сейчас демон демонстрировал свое боевое искусство находящимся в зале зрителям. Тануки увидел, как охрана, побросав копья, пятиться и прикрывает лица от невыносимого жара, как падают ниц палачи, пытаясь отползти на безопасное расстояние, но не успевают, как почему-то бездействует, только непрерывно рычит Киньш, и главное - как жутковато улыбается тонкими губами Кассиэль, в облике которого вдруг появляется что-то очень человеческое, уж не из-за искреннего ли азарта в наполненных ночью глазах?…

И в самом эпицентре бушующего огня, сжимая кинжал и будучи не в силах отпустить голову законной добычи, стоит Зааль, его калиф, его хозяин, тот, которого по контракту он должен защищать ценой своей жизни…

«Почему бездействует Киньш?» - издав достойное взбесившегося зверя рычание, Тануки принял свою вторую форму – огромного белоснежного медведя с кроваво-красными глазами – и бросился туда, где вовсю полыхал веселыми оранжевыми язычками черный с серебром по подолу халат калифа, где уже занялись концы темных, заплетенных в несколько кос прядей…

Оказавшись на земле, едва отплевавшийся от золы, порядком потрепанный, но уже не горящий калиф злобно сверкнул взором отчаянных глаз в сторону медведя:

-Ставишь под угрозу жизнь Хозяина? – прошипел он с какой-то дикой, первобытной злобой. Тануки никогда еще не слышал у калифа такого голоса. – Киньш, записывай – прямое неповиновение приказу!

-Стой, Киньш! – в свою очередь рявкнул Тануки, пытаясь перекричать огонь, и переключился на калифа: - Я тебе жизнь спас, твою мать! Хотя она этого не стоит!

-Это не тебе решать! Отпусти, тварь! – почти сорвавшись на хрип, калиф вновь попытался выкрутиться из сжимающих его тело по-демонически сильных медвежьих лап. Тануки не мог отказать себе в удовольствии придержать его еще на какое-то время и заставить шипеть от бессильной злобы…

Да что это с нами всеми такое?!...

-Косвенное неповиновение хозяину, - бесстрастный голос Киньша на секунду заставил Тануки пожалеть о том, что он вытаскивал из огня извивающегося под ним узкоглазого типа. Который неожиданно перестал извиваться, торжествующе улыбнулся – и куда только делась привычная широкая, открытая улыбка? – и выплюнул в лицо своему спасителю:

-Этого достаточно, чтобы расторгнуть контракт, слышишь?!

Тануки убрал лапы. Калиф с трудом поднялся, обозрел причиненные потоком огня разрушения, мельком глянул на обугленные трупы палачей и охраны, а потом уперся взглядом туда, где на перекладине болтались пережженные обрывки веревки. Лицо калифа скривилось – это откуда-то из самых недр души выползла жутковатая, полная страха и ненависти усмешка.

-Так, значит, ты хочешь сказать, что это – не твоих лап дело? – спросил он у Тануки почти весело. – Найти. Ты меня понял? – выкрикнул он со злобой. – Найти в течение получаса и доставить, или я расторгну контракт, и ни один нормальный жрец больше не возьмет на работу посмевшего ослушаться приказа демона! Ты сдохнешь от голода, и я первым приду бросить камень в твою могилу! – проорал Зааль почти в лицо демону и, видимо, выдохнувшись, замолчал. Только кофейные глаза горели безудержной яростью.

-Я не стану… - начал было Тануки устало, но Киньш предостерегающе поднял Огненное перо, и демон сдался: - Хорошо. Я постараюсь…

-Да уж, постарайся, а я тебя, так уж и быть, накормлю. Может быть. И учти – если ты не выполнишь приказ, можешь распрощаться с работой раз и навсегда, разве что найдется какой-нибудь жрец-самоубийца, - сказал калиф и разом потерял всякий интерес к происходящему, мрачно рассматривая обугленные концы кос.

А со стороны ложа, где сидел дроу, - единственного ни капли не пострадавшего в этом каменном мешке ложа - раздались аплодисменты…

…Найти человека в этом огромном мире, даже если ты попросил своих друзей как следует его спрятать от тебя же самого, вовсе не так сложно, как кажется. Уже через пятнадцать минут Тануки ошарашено оглядывал спокойно играющих в покер друзей – где-то в самой сердцевине Дикого Леса, совершенно не беспокоясь о, возможно, водящихся здесь странных чудовищах и не менее странных людях. Два боевых демона и один варасу – и варасу, как ни странно, выигрывал.

-О, Тануки, присоединяйся! – весело сказал Такэ, полыхнув язычками огня. – У меня только что выиграли всю мою зарплату… Ты не объешься, мелкий?

-Вовсе нет, - вежливо ответил Зецу, смешивая карты, а Тень хищно прошипел:

[Соня Сэш]

-Шшшшулер!...

-Где… он? – спросил Тануки внезапно охрипшим голосом. Все трое, уже начавшие новую партию, небрежно кивнули в сторону огромного и неестественно раскинувшегося дерева, черные сморщенные плоды которого лично Тануки не рекомендовал бы есть даже демону – явная мутация, такого добра Диком Лесу, в загаженном остаточной магией месте полным полно.

Чийгиз лежал, как кукла – нелепо раскинув конечности, безвольно уронив набок растрепанную голову. Его бросили здесь, выполняя просьбу – и просто забыли, потому что история не так уж богата примерами, когда демонов волновали бы человеческие жизни. Состояние Чийгиза оставляло желать лучшего. Рана на голове не переставала кровоточить. Он все еще не приходил в сознание, но, по крайней мере, он дышал – стабильно, хоть и неровно, глубоко, хоть и со всхлипами.

«Мой смелый, отчаянный, выносливый мальчик…» - Тануки осторожно взял в руки сломанное запястье. Ему хотелось сжать это тело в объятиях, но он боялся даже прикоснуться – чтобы не причинить боли. Хватит с него уже… Тануки провел дрожащими пальцами по щеке маленького туарега, мир вокруг него расплывался из-за вновь набежавших слез, и тут Чийгиз открыл глаза. Он открыл глаза, но ничего не увидел, и шевельнул пересохшими губами с запекшейся на них кровью.

Одно только слово – но способное сдвинут горы.

Способное заставить забыть о предчувствии вечных мучений, о пытке, которую он должен выбрать для себя сам, принять и полюбить, о том, что рано или поздно он сам захочет умереть, будучи не в силах выносить присутствие Голода, злейшего врага, от которого невозможно отделаться…

Это будет ужасно, страшно, больно и невыносимо, но… но…

Одно слово – но без этого слова не стоило жить.

-Тануки…

«Его сила – в моей слабости. Его слабость – в моей силе». Тануки не мог остановить эту соленую ярко-синюю влагу, он плакал и плакал, в первый раз за свою тысячелетнюю жизнь, баюкая в ладонях окровавленную кисть любимого, единственного человека, которого ждала неизбежная смерть в случае, если он, Тануки, поступит честно и правильно, спасая тем самым свою шкуру. Впрочем, так продолжалось совсем недолго, после чего рыжий демон наконец встал. Встряхнул рыжей гривой. Вытер слезы белым мехом на внутренней и внешней стороне запястий и устало опустил плечи:

-Тень…

-Шшто? – встрепенулась акула, глядя на Тануки глазами-точками.

-Возьми, пожалуйста, Чийгиза и отнеси его в вигвам к Большому Дубу, - бесцветным голосом сказал Тануки. – Пусть подлечат. Я договорился. Если придет в себя, скажите, что я скоро буду.

«Наверное», - шевельнулось в голове демона. Он ничуть не удивился, когда Тень, подхватив изломанное тело мальчика на руки, вдруг взлетел и стремглав, унесся в небо, ныряя между облаков так, будто это была вода. И даже не вздрогнул, когда услышал над своим ухом яростный рев Киньша:

-Прямое неподчинение приказу!

-Да знаю я все, - Тануки обернулся. – Пойдем, что ли. Надо же отчитаться перед хозяином… последний раз.

-Позор для рода демонов, - брезгливо бросил Киньш, следуя за Тануки с той же скоростью. Но рыжему демону было все равно – он подставил лицо остервенело бьющему в лицо ветру и перестал о чем-либо думать, открыв глаза только когда они перенеслись в Розовый Дворец.

-Эй, калиф, я увольняюсь! Можешь радоваться, - весело фыркнул Тануки. Зааль не шевельнулся – как раз в этот момент раб-цирюльник заканчивал ровнять обгоревшие волосы. С новой прической калиф казался моложе – и выглядел так, будто за эти пятнадцать минут пришел в себя, забыл про все, что случилось, и вновь вошел в привычный образ милого красавчика-серцееда. Такая славная, открытая улыбка… Тануки горько усмехнулся – этот непредсказуемый человек способен убивать, предавать, ломать и давить, а потом – просто не думать об этом.

Он сам был готов аплодировать калифу здесь, посреди его дворца, точно зная, на что обречен. Уже сейчас… может, он хотя бы покормит меня напоследок?... нет, даже если бы и хотел – просто не сообразит…ну, не унижаться же… Тануки зябко поежился.

«Зато Чийгиз будет жить».

-Два косвенных неподчинения приказу и одно прямое, - зачитывал Киньш, стоя перед калифом на своих грузных тигриных лапах. – Контракт разорван.

Тануки до крови закусил губу – оказалось, снимать контракт так же болезненно, как и накладывать. Сквозь судорогу боли он видел, как сморщилось лицо калифа – это под халатом и шелковой накидкой сгорала татуировка, скреплявшая их сугубо деловые отношения.

Выпрямившись, калиф откинул накидку, провел рукой по заново уложенным волосам и кивнул:

-На прощанье у меня есть для тебя сувенир.

Подступивший сзади с серебряным подносом раб протянул его калифу. Зааль, не отрывая от Тануки странного взгляда, взял с подноса стянутый лентой пергаментный свиток и кинул демону. Тануки поймал машинально:

-Что здесь?

-Дарственная, - пожал плечами калиф. – Я, наверное, единственный человек, осмелившийся подарить другого человека демону…

«Ой, не зарекайся», - ухмыльнулся Тануки. Какой-то абсолютно глупой кривой ухмылкой. Глаза почему-то опять защипало.

«Пора бы уже признать – мне просто жалко. Чийгиза. И страшно. За себя…».

-… правда, для начала мне пришлось проверить вас обоих. Я же не мог просто так отдать демону живого человека. А вдруг ты его съешь? – тоже невесело улыбнулся калиф. – Можешь быть уверен, Чийгиз согласился сразу. Он так тебя любит, что готов вытерпеть все – боль, унижение, страдание… Не подводи его, ладно? Надеюсь, ты его все-таки не съешь? – с дурашливой опаской уточнил калиф.

-Он знал? – тупо переспросил Тануки. Ухмылка медленно исчезала с его лица, красные глаза сделались старыми, тусклыми и усталыми.

-О нашем маленьком спектакле? Конечно, знал, и даже рассказал мне кое-что новое о моих родственниках. Экселенсу, кажется, тоже понравилось, да и я, признаться, хорошо развлекся, - калиф поморщился и потер уголок глаза, как будто туда что-то попало. – И кстати, я оценил, что ты сделал для нас с Цини. У меня есть существо, которому я могу безоговорочно доверять. Можешь поверить, я буду заботиться о нем до самой смерти. И постараюсь позаботиться - после.

Тануки открыл рот – и снова закрыл его. Теперь уже все равно. Все кончено.

В мире остались только две вещи – Любовь и Голод.

Для калифа там уже не было места.

Ему было нечего сказать, он не знал, что будет делать дальше и долго ли выдержит, поэтому Тануки просто молча развернулся и ушел – в комнату Чийгиза, собирать его нехитрые вещи. И опять-таки не удивился, услышав брошенное вслед ему Киньшем:

-Ренегат!...





Джакомо проснулся под какую-то старую мелодию, навязчиво крутившуюся в его голове. Кажется, ее пела мама… а может, напевала Софи, она любила петь в ванной комнате перед уходом на работу. В любом случае, утро стоило того, чтобы пробудиться – от вчерашней головной боли не осталось и следа, силы возвратились просто ниоткуда, и готовность бороться за свое место под солнцем была намного сильнее - из-за того, что само утреннее солнце было ярче и чище вчерашнего, на балюстраде балкона устроилась желтокрылая амадина и деловито чистила клювик, а его обнимали надежные мужские руки…

Надежные - и мужские…

Блин! Как там говорил сам бербер? Твою Бога Эля душу за ногу!

-Керим, твою мать!…- завопил Джакомо и, не дождавшись ответа, попытался выскользнуть из тесных объятий самостоятельно. Минут через пять, убедившись в полной нереальности этого начинания, Джакомо притих, нахохлился и стал ждать пробуждения Керима. Которое затягивалось – проснулся бербер уже ближе к полудню, когда у Джакомо уже настолько пересохло в горле, что кувшин с водой, стоящий на низком столике стал казаться ему просто райским нектаром.

А проснувшись, Керим сонно потерся колючей небритой щекой о спину Джакомо, сладко потянулся, не разжимая объятий, и хрипло попросил:

-Радость, принеси водички.

[Соня Сэш]

-Отпустишь – принесу, - тихим и злым голосом проговорил Джакомо. Керим понятливо кивнул и, по-прежнему не открывая глаз, расцепил пальцы…

…и тут же свалился с кровати, прокатившись по полу кубарем еще пару метров. Джакомо стоял, уперев руки в бока, встрепанный, злой, и яростно поглядывал на кровать из-под стекол очков.

-Ох, ну ни фига себе, - над кроватью показалась голова Керима. Вид у него был порядком изумленный, одну широкую ладонь Шакал прижимал к начинавшей вспухать щеке. «Хорошо я его!» - порадовалась душа Джакомо. Он скрестил руки на груди и принялся ждать оправданий.

-Хаким, ты че, охре…обалдел? - похлопал глазами бывший бандит. Злость Джакомо поутихла – кажется, он действительно не соображает, что натворил. Ну, раз есть наказание – должно быть преступление, верно? И Джакомо принялся объяснять зловещим шепотом, плавно переходящим в крик:

-Ты обнимал меня всю ночь, и еще спрашиваешь, что случилось? Я тебе не здешний гомик какой-нибудь! Меня от всех вас уже тошнит, понял?! Да я вообще о таком раньше и слышать не слыхивал! А я-то еще вчера к нему полз, жизнью рисковал, проверить хотел, добренький нашелся, ну полный же наивняк! Да ты просто обычный…

-Тише, - Керим скорчил загадочное лицо и ткнул вверх указательным пальцем. Машинально проследив за этим движением, Джакомо действительно замолчал. А бербер воспользовался моментом, чтобы вставить свое веское слово:

-Это вышло случайно. Я не собирался с тобой спать.

-Это еще почему?! – машинально обиделся Джакомо, а Керим пожал плечами:

-Ну… есть люди, с которыми стоит не спать, чтобы оставаться друзьями.

От неожиданности Джакомо сел на кровать. Подумал. Бросил взгляд на плечи Керима с отчетливо пропечатавшимися следами от ударов плетей. Поправил очки и строго поглядел в честные-пречестные – потому что сонные – узкие голубые глаза Керима.

-Это правда? – придирчиво спросил темноморец. – А чего тогда облизывался?

-Тут почти ничего не происходит, разве что кто новый появится, - Керим с опаской глянул на него, заполз на кровать и устроился рядом. – Мне здорово хотелось тебя побесить. Но потом я узнал, что ты – отличный парень и наш человек. И рука у тебя тяжелая, - бербер неудержимо и зубасто зевнул, а Джакомо внезапно почувствовал себя польщенным.

-Побесил, ничего не скажешь, - неуверенно улыбнулся он. – Фразу про друзей сам придумал?

-Да не, это Хамед с Миджбилем языки разминали, а я услышал, сам бы не сообразил, - пожал плечами Керим. Еще раз потер щеку. – А насчет здешней жизни – не так уж все и плохо, верно? Кормят хорошо, люди интересные, да и занятие всегда можно придумать. Так чего уж там париться. Живи и радуйся.

-Положим. Да вот только я здесь оставаться не собираюсь, - вредно заметил Джакомо. – Мне нужно написать мою монографию и сбежать, вот и все.

-Надо будет – сбежим, - пожал плечами Керим. Джакомо возмущенно фыркнул:

-Керим, вот честное слово, ты простой - как два медяка!

-Зато хитрожопый, - весело добавил рыжий. Джакомо мрачно посмотрел в его сторону:

-Вот я что-то не совсем понимаю. Тебя что, все устраивает?

-А почему меня должно не устраивать? Вот ты рассказываешь про ваши порядки – а может, мне бы как раз там не понравилось? Почему я должен жить так, как считаешь нужным ты? – поинтересовался Керим, пробегая привычно хитрым взглядом по смурному темноморцу.

Джакомо открыл рот – и споткнулся о первое же слово. «Почему я должен жить так, как считаешь нужным ты?» - спросил его Керим. А калиф спросил: «Почему вы считаете, что люди могут жить только так, как привыкли вы?»

Где-то в этом была своя, сермяжная правда.

Темноморец нахмурился.

Нет. Не может быть. Он был точно уверен, что прав.

Потому что он - был прав! И точка!

-В следующий раз перед тем, как что-то сказать, напряги мозги, - посоветовал он берберу. На что Керим пожал плечами:

-При чем здесь мои мозги? Ну, нет их у меня, ну, и не очень-то надо. Меньше знаешь – крепче спишь.

-Под калифом! - ехидно закончил Джакомо.

-Под калифом, - легко согласился Керим. – И действительно, почему я не могу спать под калифом? Тепло и удобно…

-Да спи ты под кем угодно! – разозлился Джакомо. – Только меня не трогай! Я не могу жить так, как вы, потому что мне так жить не нравится! И рабство не нравится, и деспотия не нравится, и гомосексуализм ваш треклятущий повальный не нравится! Запуганная страна и кучка извращенцев у власти!

-Не заводись, Хаким, - примиряюще положил ему руку на плечо бербер. – Я уже половину слов не понимаю и не уверен, что ты не заговариваешься…Жив – ну вот и радуйся, мертвым – всяко хуже. Лучше вот что – ты не в курсе, куда я там вчера сунул остатки настойки?...





Могу честно признаться – есть несколько существ в мире, которых я всецело, искренне уважаю. Один из них – мой бывший демон Тануки. Единственный, у кого нашлось силы доиграть партию до конца – и Великий Эль, какая великолепная была игра! Никогда впредь у меня не будет столь изящного, умелого противника!

Единственным, у кого нашлись силы отказаться от себя ради любимого человека, был - демон. Джакомо был прав, и мы, люди, - гораздо мелочнее, чем сами можем себе это представить.

Мое любимое существо рядом со мной. Котенок радуется как маленький ребенок – я оформил для него целую комнату, куда с разных концов Ойкумены привозят необычные безделушки. Вот и сейчас он чрезвычайно занят – ползает по вновь прибывшей партии, ощупывая каждый предмет по часу, закрывая глаза и смешно топорща ушки… маленький, забавный котенок… а я пью свой остывающий кофе, курю сладковатый кальян и мучительно думаю – от чего бы я смог отказаться ради него? Что было бы, если бы мне пришлось делать выбор между ним – и моей страной? Между ним – и самим собой?...

Мой несчастный ум пухнет и превращается в облако сахарной ваты, а я все еще так ничего и не придумал.

Надеюсь, мне не придется делать такой страшный выбор, который я дал Тануки. Боюсь просто не справиться. Мой собственный выбор был гораздо проще. Но, по крайней мере, у этой сказки – счастливый конец. И пока что это – моя лучшая сказка. Наверное, ее конец – все-таки счастливый. Я очень надеюсь. Потому что люблю счастливые концы, в них – вся соль, и перец, и прочие пряности, и простая, человеческая суть.

Сегодня мой котенок спросил у меня, что такое любовь. Кажется, он это всерьез. Я обещал, что отвечу завтра. Мне хватит времени, чтобы придумать вполне достойный ответ. Не могу же я ответить: «любовь – это когда теряешь все и приобретаешь взамен многое». Не поймет… Я и сам не очень понимаю. Поэтому продолжаю развлекаться дальше. Может быть, через пару десятков лет, когда я стану умнее.

Мудрее.

Опытнее.

Как тысячелетний демон.

Тануки дал мне образец настоящей любви. Придет время – и я примерю его на себя. Мы здесь, в благословенном Бхарате, привыкли никуда не спешить. Вовремя успеть - не так важно по сравнению с тем, что умирать все-таки придется, мы все со смертью рядом ходим – и люди, и демоны, и даже сами Боги. В любом случае, после истории с Чийгизом я уже никогда не смогу относится к Цини так, будто он - просто игрушка. Я разговариваю с ним. Пытаюсь его понять. Но демоны – такие непредсказуемые!...

Завтра я отвечу ему. Пока не знаю, что. Но, в любом случае, это будет очередная ложь – во спасение.

Потому что от подобных мыслей можно свихнуться.

Проще простого.

[Соня Сэш]

Завтра утром я соображу, что буду врать котенку. А сегодня у меня другие дела – прошло ровно два месяца с тех пор, как от меня ушел Тануки. Все это время я знал, что мне придется завести нового демона, но откладывал на потом. Потом – еще на потом. И так – пока тянуть дальше уже не было никакой возможности.

И вот я иду по Зеркальному Городу. Здесь все непрерывно меняется, не стоит на месте, Боги ходят по земле так же, как люди, повсюду шныряют демоны, ни время, ни место здесь не вечно, поэтому без проводника вполне можно заблудиться и остаться в этом странном месте навсегда. Нас – меня и всегдашнего Киньша, надежного, как стена, - ведет маленький, пронырливый подросток с мордочкой забавной мышки. И чем дальше, тем больше вокруг демонов. Стоит только подойти и спросить – а я все равно упрямо иду вперед, как будто и впрямь ожидаю увидеть только одного, особого демона…

Разумеется, мы должны были встретиться. Это неизбежно – ведь у моих сказок всегда хороший конец. Ну, почти всегда.

-Здравствуй, Тануки, - говорю я. Кажется, мои глаза начинают загадочно сверкать. Я не прикладываю к этому никаких усилий – они просто загадочно сверкают сами собой. Мне снова начинает нравиться эта история. Тануки настороженно смотрит на меня:

-Здравствуйте, калиф. Вы по-прежнему ловите рыбку на крючок?

-По-прежнему, - улыбаюсь я. – Как там Чийгиз?

-С ним все в порядке, - говорит Тануки, не сводя с меня настороженного взгляда. – Он прошел испытание и был принят в племя. Вы бы видели его, калиф. В коже, бахроме и мокасинах он становиться таким мужественным.

-Повезло тебе, - меня переполняет необыкновенная радость. Кажется, я знаю, что сейчас сделаю. Киньш предостерегающе рычит. Но мне все равно, сегодня я не намерен слушать, как старый педант говорит мне сухим голосом правильные вещи.

На то я и калиф, чтобы иногда поступать по-своему, верно? И клянусь всеми Богами, мне все больше нравиться быть, калифом!

Это все равно, что быть – немного сказочником.

-Тануки, я хотел… - начинаю я, но Тануки прерывает меня. У него – взгляд голодного зверя.

-Возьмите меня на работу, калиф, - говорит он и отводит глаза. Киньш снова рычит. Этим рычанием он предупреждает меня: кто раз нарушил приказ, вполне может сделать это снова. Поэтому Тануки до сих пор не нашел себе нового хозяина, о нем идет дурная слава. Но я-то знаю, что все наоборот, что сейчас я получаю преданного, обязанного мне всем – счастьем и жизнью – слугу.

А возможно, в какой-то степени друга, которого у меня никогда не было, потому что все вокруг – только мои рабы. Конечно, в очень маленькой степени. Я слишком хорошо знаю Тануки, чтобы понять – простить он простит, но вот забыть – это вряд ли. Это выше его демонических возможностей.

Зато это прекрасно умею я.

А посему – возможно, когда-нибудь я опять послужу мишенью для его дурацких шуток и буду злиться.

Пусть.

Такая дружба-ненависть меня устраивает больше, чем ее отсутствие.

-Конечно, Тануки, - говорю я, кладу ему руку на плечо и отдаю малую часть скопившейся во мне силы Богов. В конце концов, я – действительно хороший жрец.

Голова Тануки запрокидывается. На его физиономии появляется выражение полного, неподдельного удовлетворения. И когда контракт перестает плавиться у него на груди, намертво вжигая в тело «удостоверение раба», Тануки переводит дыхание и вдруг весело ощеривается на меня своей обычной наглой ухмылкой:

-А не слишком ли вы любите сказки, калиф?

/увлеченно читает



Чёрт, у меня же завтра экзамен.. а я тут к монитору приклеилась! Так и уйду спать не дочитав и терзаясь неизветсностью(((

Но то, что я прочитать таки успела - классно))) Мне оч нравится)

[Соня Сэш]

Ты только экзамен из-за меня не пропускай, ладно? Эти идиоты из гарема все равно никуда не денутся, по крайней мере пока. И - спасиба!

Не пропустила)) теперь всё - окончательно отучилась и являюсь счатливым обладателем корочки "визажист-стилист".. Через недельку (когда дочитаю всё то, что никак не успевала дочитать в последний сумашедший месяц) пойду работу искать))))

[Соня Сэш]

Поздравляю! И сочувствую - искать работу не самое приятное дело, на мой вкус, никогда не любила этим заниматься. Так что удачи! ))) Кстати, если не секрет, а что такое визажист-стилист (честное слово, я не издеваюсь, просто не знаю).

это - красить морду лица и одевать в приличную одежду)