Пятая сказка

[Соня Сэш]

Неужели свершилось? И теперь я могу с твердой уверенностью заняться реальностью: почистить зубы, проверить детям дипломники, пойти искупаться в 30-градусную жару с наши зеленым Мужиком (кстати, кто за, он до сих пор у меня лежит), и вообще, вернуться к окружающему миру. Прощай, Бхарат, народ, ждите моих звонков- о, как я по вам всем соскучилась!!!!



Сказка пятая:





Автор: Соня Сэш

Название: Сказки моего гарема. Сказка пятая: о том, что в маньяках хороша принципиальность

Рейтинг: R

Жанр: авантюрный любовный роман

Предупреждение: не читайте это, если вы религиозный фанатик, член «Аль-Кайды», гомофоб, гей или просто историк-востоковед, специализирующийся на арабском или индийском Востоке. Ничего общего с реальным миром это не имеет. Мы брали за основу сказки.

Авторские примечания: в дальнейшем возможно серия сказок про одних и тех же героев, но каждая сказка является по сути отдельным произведением. происходит в оригинальном мире, созданном мной и Чжан для исторической настольно-ролевой игры с элементами фэнтази «Ойкумена», где-то в самом начале эпохи Возрождения, но только на Востоке, в изолированном Великой Пустыней государстве Аль-Мамляка-Бхарат (обобщенный образ Арабского Востока, Индии, Средней Азии и дальневосточных цивилизаций). Источников читано много, поэтому я не боюсь повториться, а точно знаю, что повторилась.

запись создана: 30.05.2007 в 02:32

@темы: побредушки, кто о чем, а Сэш - о слэше

Comments

[Соня Сэш]

«СКАЗКИ МОЕГО ГАРЕМА»





Мне с вами скучно. Мне с вами спать хочется.



Станислав Ежи Лец



Однажды калифу Заалю-аль-Фаризу-ибн-Фейсалу-ибн-Сатибурзау-мелику-Аль-Мамляка-Бхарат явился визирь Джетта и сообщил: «О Великий! Меч Праведных, Повелитель Земель от Востока до Запада и Защита Благоверных! Мне рассказали одну историю, которая будет весьма занимательная вашему разуму». «И какая же?» Великий визирь достал одну веточку карчагана и сказал: «Сломайте ее, о повелитель!». И Зааль-аль-Фариз без труда сделал это, даже не вставая с трона. «И это – твоя сказка, о мой визирь?» - недовольно спросил он, однако, визирь не спешил: «А теперь сломайте это» - и он потянул Повелителю Правоверных веник, связанных из толстых, жестких прутьев. Калиф попытался сломать его, но не сумел, и вопросительно взглянул на великого визиря Джетту. Великий визирь Джетта сказал: «Мне рассказали, что среди народов Севера ходит история: если взять одну веточку, и сломать ее, она переломиться, а если взять в руки пучок – он не переломиться даже, если приложить все усилия. Пучок трудно сломать когда все ветви крепко между собою связаны, но легко переломить каждый прутик по очереди, если пучок развязать». «Тоже мне, загадка, - поморщился калиф. – Можно ведь сделать и так»

Он достал из-за пояса саблю и перерубил все принесенные Джеттой соломинки, плетенные в пучок воедино. «Кстати, Джетта. А ведь твоя семья - одна из ведущих эмирских семей в славном Эль-Рийяде?И ты хочешь сказать, вы – напоминаете такой же пучок и мне его нужно разрубить? Ладно, шучу,» - весело сказал калиф, а затем направил свои стопы в сторону мужского гарема.





Сказка пятая,

о том, что в маньяках хороша принципиальность





Мое сердце может принять любую форму:

Для монаха оно станет - обителью,

Для идолов - храмом,

Для газелей – пастбищем,

Для правоверного – Каабой.

Оно может стать свитком Торы и Кораном,

Моя вера – только любовь,

Куда бы не сворачивали мои верблюды,

Любовь – остается моей верой и религией.



Ибн-аль-Араби



И знают даже дети до шестнадцати,

О том, что не в капусте нас нашли.

Есть доля правды в этой информации:

Любовь – вот ось вращения земли.



«Трест, который лопнул»

[Соня Сэш]

Уже в первый день пешего пути Джакомо успел понять, что такое пустыня, и возненавидеть ее до глубины души.

Белое пламя зноя полыхало в воздухе, делая мир вокруг нереальным, слепило и без того уставшие глаза. Их губы уже давно были сухими и обветрившимися, потому что их обжег ветер, на лицах темными кругами вокруг глаз лежали следы долгого путешествия. Вряд ли сейчас их бы приняли за людей, достойных гарема калифа. Вообще – любого гарема. Они молча шагали по песку, который на закате будто состоял из драгоценных переливающихся крупиц. Наверное, это было бы даже красиво, если бы песок не обладал отвратительным свойством быть повсюду – он скрипел на зубах, терялся в спутавшихся волосах, ощущался всей кожей.

Кериму приходилось не так трудно – похоже, он привык преодолевать пешком длительные расстояния. А сегодня они уже прошли прилично, хотя после обеда в виде сухого пайка Джакомо держался только на природном упрямстве. Конечно, он вполне мог бы попросить Керима сделать передышку, но так ни разу и не попросил – ему мешала широкая спина бербера, кутавшегося от зноя в плотную чоху, неутомимого, как ползущее по небосклону солнце. Это она заставляла Джакомо упрямо делать шаг за шагом, каждый раз утопая сапогами в песке почти по щиколотку. К концу дня он почти перестал соображать, куда они идут, - да что там говорить, мысли вообще выветрились из головы, их заменила активная работа мышц и ощущения. Одно из них порядком тревожило темноморца: нигде не было ни следа птиц или зверей, но Джакомо почему-то все время казалось, что за ним наблюдают. Однако, стоило ему обернуться, – и он видел только редкие пятна колючек, устоявших против зноя и безводья в этой не то степи, не то – самой настоящей пустыне.

Может, и впрямь наблюдали. Говорили же бербер с их спутниками про грабителей и других жителей пустыни. Да и те же Стражи – где-то должны это место сторожить. Хорошо хоть, они с Керимом просто идут, ничего не делая и спеша как можно быстрее выбраться ближе к Торговому Тракту и плантациям эмирства Эль-Файюма. Так посоветовал им ныне уже покойный дон Себастьян Бласко, временный хозяин проклятой усыпальницы Долины Спящих Царей, откуда они все еще не могли выбраться.

Керим, впрочем, вел себя беспечно, словно не подозревая ни о какой опасности, и это немало радовало Джакомо – он помнил, как тот каким-то шестым чувствовм определил, что в усыпальнице разыгралась трагедия. Бербер шагал впереди, почти не оборачивался, а потом вдруг остановился так неожиданно, что темноморец почти налетел на него.

Вовремя притормозив, Джакомо с облегчением скинул на песок походный мешок и с опаской выглянул из-за спины застывшего Керима.

Тела Арфаджи и Джемадара были еще не тронуты солнцем и временем, а кровь впиталась в белую шерстяную одежду, сделав ее местами почти черной. Развороченная грудная клетка поклонника забавных историй и вырванное горло курильщика опиума – все это давало понять, что они - отнюдь не просто прилегли отдохнуть.

Забавное дело, в этот раз свежие трупы не вызвали у Джакомо никаких чувств, кроме легкой брезгливости. Наверное, он уже начал привыкать к селедочному блеску мертвых глаз. Слишком много трупов за день. Чертова страна, где такие вещи происходят на каждом шагу! Тем более, что его уже просто шатало от усталости. Подумав, темноморец сел прямо на песок – чоха и без того медленно, но верное превращалась в лохмотья, а отдохнуть – совсем не помешает. Джакомо снова посмотрел на трупы и убедился в полном отсутствии желания испытывать по этому поводу какие-либо эмоции.

Он уже и не знал – сможет ли когда-нибудь испытывать эмоции вообще. Если обобщить опыт пребывания в Бхарате, можно было сказать, что он узнал об этой стране много ценного: что охране, которую ты встречаешь в горах, верить нельзя, как, впрочем, и контрабандистам, что правитель этой страны – извращенец с садистическими наклонностями, что истинная сущность здешнего народа – хитрые, двуличные и азартные люди, склонные к импульсивным вспышкам горячего темперамента, что умирают здесь часто, и смерть – удивительно неэстетичная штука… Что мертвых не стоит бояться, а бояться нужно – живых.

Это они сбегают, не говоря ни слова, как это сделал в горах его проводник по имени Яхья. Это они делят с тобой ужин, кормят по-королевски, а на следующий день – продают в рабство, как это сделала горная охрана. Это они – сначала убаюкивают вполне разумными словами, а потом накидываются и насилуют, как это постоянно делал калиф Зааль-аль-Фариз. Это они сперва травят байки и едут вместе с тобой, а потом – бросают на произвол судьбы, как Арфаджи с Джемадаром, или вовсе убивают, как те два типа, что прикончили дона Бласко. И, в конце концов, это они – долгое время ведут себя как лучший друг, а потом выясняется, что – и не друг вовсе, а так – попутчик на большой дороге жизни…

Так поступил Керим. Ну, и кому после этого прикажете доверять? Самому себе? Не смешите мои тапочки. После того, как сперва предало собственное тело, а затем, в одни прекрасный момент – и сердце? Что вообще теперь можно считать истиной? Как-то раз, еще в гареме, он спросил бербера, что тот думает о людях. Кажется, это было после двух-трех пиал обжигающей настойки, когда язык здорово развязывается, впрочем, он никогда и не скрывал своих мыслей, справедливо полагая – это только хорошо, когда они есть.

Керим тогда сказал, что, вообще-то, не самого хорошего о них мнения. Что в каждом человеке изначально много разнообразной дряни, которую следует иметь в виду, - но зато как же приятно, когда они совершают благородные и человеческие поступки! Они даже немного поспорили, а потом выпили еще. Джакомо грустно усмехнулся: «Может быть, я просто слишком хорошо относился к людям, старался поступать с ними правильно… ну, как я считал, что будет правильно. И все время думал, что они станут платить мне тем же. Ждать благодарности от кого-либо – это глупо. Это как каждый раз заключать сделку: я тебе – только хорошее, но будь так добр, и ты мне тоже, а иначе – несправедливо как-то».

Человеческие отношения – далеко не сделка. И ему это доказали множество раз, здесь, в Бхарате, в стране мечетей и Божественной благодати, в стране, где даже самое простое и понятное - неизбежно становится загадочным и странным…

Впрочем, сейчас это было не так уж важно. Умотанный до своего человеческого предела, Джакомо прикрыл глаза непроницаемыми ресницами цвета угля, с твердым намерением не думать ни о чем, даже о своей собственной участи. Но когда Керим, буркнув сквозь зубы нечто совсем уж нецензурное, вдруг присел перед трупами на корточки, согнувшись, и принялся быстро обшаривать заляпанную кровью одежду, Джакомо передернуло от отвращения:

-Да оставь ты их в покое! Ничего умнее мародерства не придумал?

-Это дорога, - мрачно проговорил Керим. – Здесь все может пригодиться. Кстати, помнишь историю об усыпальнице Близнецов? Кажется, это уже можно считать правдой.

-Насчет тех, кому перестает везти после того, как они туда зайдут? Не бери в голову. Ее придумал дон Бласко, чтобы отгонять таких, как ты, - Джакомо брезгливо дернул уголками губ, глядя, как Керим без церемоний лезет под бурнус покойника.

-Ничего нет, - с сожалением сказал бербер. – Их убили, чтобы ограбить. Не повезло ребятам. И кстати, я слышал эту историю еще в прошлый раз, когда ночевал в Поселке Стражей. И все равно туда полез… а через месяц меня выловили отряды Катрана- Эль-Миньи.

-Это совпадение, - Джакомо скрестил на груди длинные тощие руки. Широкие рукава чохи протестующее зашуршали. – Если верить во всякую чушь…

-Может и совпадение, - не стал спорить Керим, а Джакомо, вспомнив, что не собирался разговаривать с бербером до самой границы, раздосадовано замолчал. Черт, вот умирают тут всякие, а из-за них решения нарушаешь. Керим тем временем поднялся, до хруста потянулся и снова зашагал по песку впереди. Сделав буквально пару шагов, он, не оборачиваясь, хладнокровно уточнил:

-Этот твой дон Себастьян мертв, верно?

-Но мы-то живы, - возразил Джакомо и хотел добавить что-то еще, но не успел - в этот же момент его снова передернуло, на сей раз - от ужаса.

Кто-то потрогал его за руку возле локтя – в пустыне, где кроме них двоих могли быть только грабители или мертвецы! И неизвестно еще, что лучше. Джакомо открыл рот, но почему-то вместо слов у него вырвался вопросительный писк.

Моментально среагировав, Керим уже в полуобороте одной рукой буквально отшвырнул темноморца в сторону, а второй – уже доставал из кожаной перевязи ятаган. Падая на вовремя подставленные ладони, Джакомо успел серьезно испугаться – кажется, намечается что-то серьезное, но ведь Керим и фехтовать-то толком не умеет, хотя Айн изо всех сил старался научить его хотя бы основам воинской науки. Конечно, куда там обычному бандиту из гор - до воспитанника семьи шейхов, потомственных офицеров калифского войска! В гареме это не играло роли, Керим был куда как более популярной особой, но сейчас эта разница в социальном положении может стоить ему жизни!

Однако, вместо звона клинков темноморец услышал негромкий смешок бербера. Протерев глаза от попавшего в них песка, он недоуменно поднял голову – высокий и широкоплечий Керим глядел сверху вниз на некое создание раза в два ниже его ростом. Создание храбро улыбалось и даже пыталось подняться на цыпочки, чтобы показаться выше. Почему-то оно совершенно не боялось, впрочем, лицо у бербера тоже было вполне дружелюбное, из голубых глаз щедрым потоком лилось знакомое обаяние.

Слишком знакомое.

Джакомо сердито нахмурился, рассматривая существо. Тонкая фигурка, замотанная в красное сари без единой булавки, черные блестящие волосы - ниспадают вниз, к пояснице, тремя аккуратными косами, с вплетенными бусинками и медными дырчатыми монетками. Услышав шуршание экзотического наряда Джакомо, как раз поднимавшегося с земли, худенькая девчушка лет четырнадцати вздрогнула - и прильнула к Кериму, положив хрупкие ладошки на его грудь. Керим, тоже механически, обхватил руками тело, едва-едва начинающее наливаться женской полнотой. Виновато глянул в сторону обалдевшего и злого Джакомо и на всякий случай нацепил на лицо выражение сонного кота. Задохнувшись от неожиданного приступа ревности, Джакомо недобро поджал губы.

-Ну, и кто это у нас? – едко спросил он. Керим улыбнулся:

[Соня Сэш]

-Сейчас выясним, - он перешел с телугу на какой-то странный диалект, аналогов которому Джакомо еще не слышал. Девушка отвечала ему певучим голосом, потом вдруг улыбнулась и кокетливо поправила волосы тонкой рукой. Смуглой, как у Керима, – цвета коры старого дуба.

Звякнули многочисленные браслеты из разноцветной меди. Именно по этому звуку Джакомо определил, где он встречал эти огромные черные глаза испуганного олененка. А вспомнив, почувствовал, что неумолимо заливается краской.

Меньше всего темноморцу хотелось вспоминать, как той ночью, среди темноты, в гостеприимном доме у Азази-ханум , настырный бербер (такой и Смерть уговорит отпустить прогуляться еще на недельку!) придавливал его к расстеленному на полу шерстяному покрывалу своим весом, и от того, что они весь день провели на солнце, тело, руки и губы Керма – были горячие, как крепкий коктейль в лионском баре…

Как всегда, они занимались любовью бурно и без лишних ритуалов – что в голову взбредет. А рядом, на соседней циновке, должно быть, все это время не спал ребенок, который вел себя тихо, как будто специально затаил дыхание.

-Ее зовут Зита, - хриплый, словно простуженный голос Керима оборвал вгоняющие в краску воспоминания. – Арфаджи увез ее из Эль-Рийяда и собирался сделать своей женой.

-Эту малышку? Так вот что шевелилось в повозке! – сообразил Джакомо, досадуя на себя за выступивший на скулах румянец. – Кстати, а где сама повозка?

-Ее забрали тоже. Зита успела незаметно выбраться и отбежать за барханы. Погоди-ка… - Керим еще раз послушал, что говорит ему девушка, а затем - неожиданно оглушительно захохотал. Чем, кажется, испугал ребенка еще больше, правда, теснее прижалась она все равно к Кериму. Практически спряталась у него на груди в складках чохи. Джакомо испытал неясный приступ раздражения:

-Я сказал что-то смешное?

-Да нет, это она говорит, что смерть ребят ее не волнует, - Керим оживленно фыркнул, но под давящим взглядом зеленых глаз сдержался: - И знаешь, почему?

-Они плохо с ней обращались? – предположил Джакомо, все еще хмурясь. Уж слишком нахально этот подросток обнимал его… просто Керима. Бербер издал приглушенный смешок и ответил:

-Нет. Ей нравишься ты. Она говорит, у тебя добрые глаза, и ты выражаешься как в медресе, поэтому она тебе верит. И еще она попросила узнать, правда ли, что дервишам можно брать себе жен? Так что ты почти женат, приятель…

-Издеваешься? – Джакомо перевел взгляд на девушку. Зита выглянула из складок чохи и стыдливо улыбнулась с мелькнувшим внутри черных глаз лукавым огоньком. – По твоему, я похож на извращенца? То есть… В общем, у нас в Тампле были случаи, когда преподаватели женились на своих студентках, но тем - было все-таки больше четырнадцати! Скажи ей, что у меня уже есть жена.

-Попросит взять второй, - отмахнулся Керим. – Лучше я скажу, что ты принес… хм… обет целомудрия?

И взъерошенный, сердитый Джакомо снова был вынужден слушать, как над барханами долины Спящих Царей свободно разливается безумный смех, очень похожий на тот, который издает среднестатистический шакал. Хотя, собственно, кто проводил статистику среди шакалов, похоже, Керим смеется намного безумнее. Ржал Керим минут пятнадцать, не меньше. А самое обидное было в том, что бербер смеялся совершенно явно над ним, и только присутствие посторонних мешало темноморцу принять соответствующие меры.

Дать по рыжей дурной башке, например. Все равно на таких отморозков другие педагогические приемы, увы, не действуют.







Наступил полдень – самое жаркое время. На какие-то считанные секунды толпа покупателей, продавцов и случайных посетителей ярмарки в Эль-Харре стихла, подождав, пока колеса арб проскрипят по площади, и водоносы расплескают по булыжникам прохладную воду, чуть прибив надоевшую базарную пыль. После чего – снова открылись палатки и шатры, в боковых переулках под крытыми переходами зазвенели золотые и серебряные монеты с профилем Зааля-аль-Фариза, нынешнего Повелителя Правоверных, и Камиля-аль-Зааля-ибн-Фариза, будущего правителя славного Аль-Мамляки-Бхарата, а с плоских крыш харчевен и чайхан, где располагались места для самых денежных посетителей, потянуло запахами плова, шашлыков и мясной похлебки с ароматными специями.

А в глубине шатра, предназначенного для хозяина крупной партии рабов Анвара-аль-Масудевы, происходило что-то странное, надежно скрытое от глаз других торговцев и покупателей. На всякий случай за этим присматривал, негромко переговариваясь со старым рабом-приказчиком, просто огромный человек с лицом благообразным, круглым и добродушным, будто подтверждавшим расхожее мнение о том, что все плотные люди – создания исключительной доброты. Тем не менее, спрятанные между щеками умные глаза живо бегали по сторонам – не собирается ли кто-нибудь приблизиться к шатру и в неурочный час побеспокоиться, почему хозяина так долго нет на подмостках, где уже вовсю идет торг?

Впрочем, никто так и не поинтересовался. Такое уж это странное место – базар, на котором вроде много людей, а всегда кажется, будто ты один. Должно быть, одиночество вовсе не зависит от того, сколько человек толчется с тобою рядом. Так размышлял евнух Масрур, спрашивая у приказчика о ценах на рабов в этом месяце, и не слишком ли душат налоги и сборы на строительство, и кто дольше держится на плантациях – крепкие ли жители Карса или низкорослые, но живучие гномы.

Если бы Анвар всерьез решил сопротивляться, вряд ли он смог хоть что-нибудь сделать: в шатре вместе с покупателем сразу было два охранника, и оба обладали невероятной силой и ловкостью, удивительной для простых наемников. Это если бы он захотел сопротивляться. Но Анвар не стал этого делать. И не потому, что был купцом – благодаря отцу, он неплохо фехтовал и прекрасно разбирался в лошадях, да и в силе мог бы посостязаться с многими. Анвар был уверен – подерись он с телохранителями, то, конечно, быстро бы проиграл, но зато получил бы возможность себя уважать…

Вместо этого он стоял на коленях на собственном узорчатом ковре, со стянутыми за спиной руками - и во все глаза смотрел на благородного высокого мужчину с выправкой война и в одежде купца. Анвар с самого начала был уверен, что человек, стремящийся приобрести запрещенный товар, не только один из избранного рода Детей Бар-Кохбы, но и - какой-нибудь знатный сейид. Глаз торговца в таких делах ошибаться не должен, вот он у Анвара и не ошибался.

Сегодня – в первый раз.

Анвар понял это, когда один из охранников только что при нем почтительно назвал мужчину, снявшего тюрбан и разглядывающего шатер с демонстративно скучающим видом, - «Повелителем Всех Правоверных». В благословенном Аль-Мамляке-Бхарате такой титул мог принадлежать только одному человеку. До этого Анвару ни разу не приходилось видеть калифа так близко, и сейчас он забыл обо всем. Анвар уже успел заметить, что от обычных людей Праведный Воин отличался только священным знаком Верховного жреца Великого Эля на лбу. Пока калиф скучающе осматривал уложенные грудой в углу блестящие меха с Рыбацких островов, купленные по случаю у тортугских корсаров, частых завсегдатаев этих мест, Анвар по достоинству смог оценить такие мелочи внешнего вида, как: тяжеловатый, но смелый подбородок, приятно очерченные смешливые губы, величественные черты лица истинного потомка Бар-Кохба. Высокий рост и могучее телосложение, как почти у всех представителей избранного рода. А также - уверенный взгляд и повелительные жесты с небрежной ленивцей, словно торопиться и впрямь некуда.

Этот человек вызывал невольное уважение, в нем чувствовалась затаенная сила, как в разомлевшем от солнца тигре, мирно спящем у водоема.

Невольно залюбовавшись, Анвар покачал головой: да, если бы такого продавать, торги превратились бы в сущую драку. Динаров тысячи три, не меньше. Особенно если как следует расхвалить – его можно и в гарем, евнухом или так – тут уж пусть покупатель выбирает, и на плантации – по крайней мере, не сразу загнется, телохранителем – наверняка, обучен, и смотрится внушительно. Да и на галеры сойдет, вон как мускулы под накидкой прорисовываются…

[Соня Сэш]

«Великий Эль, о чем я? Шайтан, если ляпну вслух – проснусь без головы!» - Анвар опустил ресницы подальше от греха. А пока опускал – натолкнулся взглядом на растерянное лицо раба, притиснувшегося к стене из туго натянутого полотна - как к единственной защите от необъяснимых вещей, творившихся в шатре.

Нежная кожа – такого же белого оттенка, как лепестки лилии или свежие сливки. Настороженные, но все равно ясные и невинные серые глаза – цвета пронзительного неба над Красным морем, когда его слегка штормит. Дрожащие на влажных ресницах солнечные зайчики из единственного окна. И светлые, неяркие волосы – редкий, никогда еще не виденный Анваром цвет.

Высокий, но не долговязый, тонкокостный, но не худой, по виду - явно не женщина, но – и не совсем мужчина, словом, что-то нетипичное и очень соблазнительное. Там, на помосте, его появление тоже вызвало бы нездоровый ажиотаж. Шайтан, да они бы слюнями изошли! Особенно этот проныра в красном тюрбане из местных, который уговаривал его продать всю партию сразу. Дурака нашел – лучшая цена набивается во время торга…

Анвару претила сама мысль о продаже – не только поэты, но и мудрые суфии пишут, что нельзя продать любовь. Нельзя купить любовь. Нельзя вымогать любовь…

Ее можно только получить в подарок – и Анвар, третий сын известного купца Масудевы-аль-Фараджа от берберской жены с огненными косами, был готов на любые жертвы, чтобы в этом ясном взоре заблестел хмель любви, делавший красивых рабынь – в тысячу раз прекраснее.

Их было много - неторопливых арийек с телами цвета эбенового дерева, горячих и непокорных женщин Бени-Бар-Кохба, хитрых даже в постели берберок, гордых европеек, обученных разным трюкам, романтичных девушек-брауни с телами, изнеженными, как у священных кошек, и прекрасных созданий других пород, перебывавших в постели Анвара с тех пор, как он стал работорговцем. Ибо, как уже сказано выше, Анвар был хорошим купцом и прекрасно понимал, что для рода женского – тепло и ласка подчас важнее сытной кормежки по три раза в день. Он давал им и то, и другое, был обходительным даже с последней из рабынь, поэтому, когда продавцы осматривали товар, женственные тела лоснились, а глаза – сияли. И, даже продавая иной раз женщину в гарем старика с замашками, противными Элю, Анвар всегда умел ее утешить и расстаться мирно. Это было прекрасно и вполне устраивало торговца, но…

Но как было бы хорошо – вместо них всех и тех, что были одного с Анваром круга, - взять сейчас же вот этого бледнокожего юношу с выражением глаз - как у прибрежного моря, взять его осторожно и ласково, прямо на ворохе славянских мехов в углу, так, чтобы его скулы покраснели от удовольствия. Так, чтобы Анвар мог слизать капли пота с его нежной кожи. Так, чтобы…

Знающие пальцы неожиданно вызывающе легли на его подбородок, заставив повернуться туда, где мечтательно закрывшего глаза торговца уже ждали губы – горячие и влажные, безжалостные в стремлении сорвать с податливой ветви плод удовольствия. В голове Анвара все еще беспорядочно роились сладкие образы, серые глаза были так прозрачны и так рядом, в них плескалось наслаждение, купец приоткрыл губы и разрешил чужому языку полностью хозяйничать в его рту. А затем, в какой-то момент почувствовав болезненный укус в районе нижней губы, никак не соотносящийся с его фантазиями, где он медленно и очень осторожно занимался любовью со своим рабом… нет, наложником на пушистых мехах, Анвар резко открыл глаза.

Отстраниться. Немедленно. Вторжение, будучи осознанным, воспринялось почти как боль – к тому же Анвар знал, что с другой стороны шатра на них изумленно смотрит раб, которого он решил оставить для себя. Однако, ему помешало это сделать то повиновение вышестоящим, которое впиталось в кровь с детства вместе с молоком матери. А в случае Анвара – сразу двух матерей, подруг, которых отец взял в дом одновременно, и одна из которых в то же время родила мертвую девочку. Он изумленно смотрел на красивое лицо калифа, бывшее совсем рядом, смотрел - и не смел прервать поцелуй по собственной воле.

И пока работорговец покорно отвечал на волю деспотичных губ, в его сознании вдруг произошли кое-какие перемены. Кое-какие? Да с таким же успехом земля могла уйти из-под ног! Да сбережет нас Эль от такого бедствия, конечно…

Во-первых, калиф ничем не отличался от обычного человека. Самодовольный вид продолжал все так же раздражать Анвара, как и в тот, первый момент, когда он его увидел. Во-вторых, золотой знак на высоком чистом лбу, между ехидно изогнутых бровей, ничуть не мешала избраннику Единственного целовать незнакомых мужчин. И целовать так, будто следующим шагом станет постель.

В-третьих, Анвар с пугающей ясностью в мозгах понял: он не позволит этому человеку сделать что-нибудь плохое с объектом только что родившейся любви, имени которого он по-прежнему не знал. А значит, следовало собраться и принять меры, чтобы этого не случилось. Отец всегда говорил, что если сидеть сложа руки – можно и без прибыли остаться, а богатеет не тот, кто бежит быстро, а тот – кто везде успевает…

Да, но как это сделать, когда в твоем рту – все еще чужой язык, который поддразнивающее водит по деснам, щекочет раздраженные губы и невольно впутывает в игру твой собственный. Признаться, голова идет кругом… Поэтому торговец подождал, пока калиф встал, встряхнул роскошной гривой черных волос, знающих лучших цирюльников в Эль-Рийяде, и едко заметил:

-Так целуются опытные любовники. Учился у мужчин?

-У женщин, мой повелитель, - заставил себя ответить почтительно Анвар. Голова продолжала кружиться, протестуя против такого количества открытий, но радовал факт того, что рассудок уже пытался успокоить разбушевавшиеся эмоции. Время… всего лишь немного времени, и он придумает выход. «Для тебя, мой сахарный» - мысленно признался Анвар, украдкой бросая взгляд на красивого юношу, вжавшегося в стенку совсем рядом.

-Значит, этот опыт для тебя не столь уж привычен? – калиф провел холеными длинными пальцами по своим губам. На пальцах Анвар разглядел множеством перстней, и новых, и – потемневших от времени, еще со времен древней арийской династии, со старинными надписями по металлу. - Странно… Хочу сказать честно – Анвар-эфенди, мне понравилось, как ты целуешься. Ты делаешь это уверенно и с тонкостями, известными лишь мальчикам из Цветочных лодок и специально обученным наложникам. А ты говоришь, что никак не используешь тех забавных зверят, которых я видел перед входом. Может быть, тебе было неприятно? Тогда почему ты отвечал мне с таким жаром?

[Соня Сэш]

-Но это же был приказ моего повелителя! – сказал Анвар чистую правду. Разве что, не вполне всю. Торговец все еще стоял на коленях, из-под неровно обрезанной челки волос, по-берберски ярких, цветом подобных огню или меху лис, ему было трудно разглядеть лицо калифа. Но он мог без труда заметить властную осанку и повадки хищника на отдыхе. Вот уж нет, продать такого - было бы весьма проблематично. Чутье подвело тебя, Анвар-эфенди, или же ты был ослеплен показным блеском. Теперь, когда никто в этом шатре не притворяется кем-то другим, в облике калифа появилась вполне понятная надменность.

Понятная – для калифа. И загодя проигрышный вариант для торгов. Кому нужен строптивый раб?

«Хотя попадаются иногда извращенцы», - подумалось Анвару уже спокойнее. Все-таки торговец - профессия нервная, и не обладай он достаточной выдержкой, вряд ли бы сумел вынести тяготы базарных будней. Где тебе могут грозить и способные на все конкуренты, и охранники, обдирающие, как липку, бесплатно, и сборщики налогов (ну, про этих вообще молчим), и нападающие на караваны разбойники, и даже звездочеты, сами толком не знающие, чего хотят от звезд.

В общем, жизнь купца на базаре нельзя назвать скучной, и Анвар привык купаться в этом разгульном веселье, как рыба – в Ганге. Это и был его собственный Ганг – с запахами харчевен, пылью и жарой, вечно обманывающими приказчиками и визгами мадьярских танцовщиц.

По крайней мере, здесь Анвар чувствовал себя на своем месте.

Хотя иногда выдержка отказывала. И тогда – Анвар досадливо поморщился, отогнав видение: он пытается отдышаться, сжимая кулаки, а под его ногами – скрюченное и окровавленное тело, бывшее еще совсем недавно – живым человеком. Он ведь убил, и убил с легкостью, так и не почувствовав ничего, кроме бешеной, радостной злости, скрипящей на зубах. И это воспоминание не то чтобы мешало Анвару жить, а просто иногда, ночью в шуме ливня или в скрипящем от жары воздухе днем, он вдруг улавливал чье-то дыхание, и суеверно вздрагивал, вспоминая недобрым словом духа умерших Аху…

Именно в тот момент, стоя над трупом, Анвар-эфенди, купец и уважаемый человек, понял, что иногда – он может и убить. Когда виски прожигает как раскаленным металлом и остановиться – нет никакой силы. И - никакого желания…

-Теперь ты, – услышал Анвар уже знакомый громкий голос с повелительными нотками и вскинул голову, отчаянно сверкнув каре-золотистыми зрачками. Сердце торговца колотилось часто-часто. Так же оно, наверное, заколотилось у раба, сидящего на циновке, когда калиф подошел к нему и сел на корточки, упираясь одной рукой в ковер. Увидев прямо перед собой лицо человека, так запросто распорядившегося жизнью его хозяина, юноша побледнел еще больше, хотя, казалось, мрамор его кожи не позволяет никаких вариаций цвета, кроме нежнейших пастельных бликов на скулах.

– Очень интересно. Светлая кожа и светлые волосы. Русые – так они называются на самом деле. Ты знал об этом, Анвар-эфенди? Такие встречаются у жителей северных архипелагов, что на самом краю земли, и за это их зовут «русами». Ты действительно мог бы дорого продать его, Анвар-эфенди. И что же могло перевесить наслаждение от звона вырученных денег? Разве не такое удовольствие доступно торговцам? - калиф махнул рукой, будто не ожидал услышать ничего умного. – Вопрос, конечно, риторический. Салам, радость… надо же, какой ты весь опрятный, чистенький… как тебя зовут?

Молодой раб растерянно оглянулся на Анвара. Судя по всему, он не понимал, что происходит. Одними губами Анвар шепнул: «Говори!», тогда серые выразительные глаза вновь изумленно взглянули в лицо калифу.

-Меня зовут Ежи, доминус, - негромко сказал он на хинди. Тихий голос, с вкрадчивыми нотками, напоминавшими прикосновения бархата к коже. Знакомые нотки и знакомый акцент. Так говорят приезжающие в Эль-Рийяд за рабами для своих плантаций сиды, обычно прекрасно владеющие тремя официальными языками Бхарата. К тому же он употребил слово, принятое равнинными эльфами. Значит, будучи русом, он рос в тех краях, где живут сиды. Анвар позволили себе горько усмехнуться. Он старался не брать товар у равнинных эльфов, потому что обычно это были сломленные и затравленные люди. Для сидов – и не люди даже, а – просто рабочий инструмент, который можно использовать для дела, а можно – без особого сожаления выбросить.

Впрочем, тот ли это случай? Анвар присмотрелся, и облегчение захлестнуло его волной. Довольно странно, но Ежи не выглядел сломленным. Да и страшно ему было, похоже, только постольку-поскольку. Купец нахмурился, вновь окидывая свою собственность взглядом – лилейность кожи и матовые оттенки придавали лицу загадочную мягкость, серые глаза смотрели на мир с щемящей пронзительностью горных озер, но подбородок и скулы выдавали в Ежи мужчину – лет двадцати, не старше, хотя явно привыкшего повиноваться обстоятельствам.

Теперь Анвар разглядел и то, что под глазами у раба залегли темные тени – как бывает, когда не спишь ночами или накануне плачешь. «Кто он? Откуда здесь? Почему я, шайтан меня раздери, не заметил его раньше?»…

Все могло бы быть по-другому. Анвар сжал пальцы за спиной до болезненного хруста в суставах. Обязательно должен быть выход… если он хотя бы прикоснется… если он только попробует… Из губ работорговца, помимо его воли, вырвался недовольный звук, когда калиф крепко, явно рассчитывая на сопротивление, сжал ладонями колени в светлых шароварах и развел их в стороны.

Сопротивления не было - Ежи не отреагировал, наверное, даже не понял, он только порывисто вздохнул, когда бесцеремонным хозяйским жестом калиф погладил свою добычу через полупрозрачный шелк. В глазах Анвара начало неумолимо темнеть от попыток справиться с собой – внутри него снова корчился в агонии рассудок, который прекрасно понимал, что этот человек - имеет полное право делать то, что он делает.

Понимал, но – никак не хотел с этим смириться.

-Действительно, мужчина. А я уже начал сомневаться, - калиф высоко поднял брови и вздернул подбородок, с любопытством разглядывая раба, кажется, находившегося в предобморочном шоке. – Шайтан, неужели девственник? Это после сидов-то? У Великого Эля – отличное чувство юмора. Впрочем, у сидов, кажется, другие Боги?

Так и не скатившись до богохульства, но будучи где-то очень близко, калиф осторожно прикоснулся к скуле бледнеющего на глазах раба.

-И поэтому ты оставил его для себя? Точно ли ты учился у женщин, Анвар-эфенди? - либо Анвару показалось, либо в голосе Повелителя Правоверных скользнуло что-то вроде едва уловимого одобрения. Карие насмешливые глаза не отрывались от серых горных озер напротив – сейчас огромных и каких-то на удивление бессмысленных.

Анвар понял, что еще немного – и он сойдет с ума.

-Мой повелитель, не забирайте его у меня, я прошу вас. Он мне очень нужен, вы не понимаете…- тихо сказал работорговец, опуская голову. Неровные пряди упали на лицо, которое было бессмысленно прятать. Оно пылало, в том числе от стыда и гнева – просить оказалось сложнее, чем думалось.

Еще никогда в жизни гордость Анвара-аль-Масудевы, любимца домашних и отличного торговца, пропустившего через свои шатры десятки десятков рабов разного пола, возраста и национальностей, не подвергалась подобным испытаниям. Эль-Рийядский базар – опасная вещь, поэтому было многое – но такого… Прижатый к полу, стоящий на окончательно затекших коленях, униженный и вынужденный просить, Анвар возненавидел себя от всей души.

И человека напротив – тоже.

Своего противника и - своего повелителя. Того, для кого Бар-Кохба не просто имя, а - та самая чистая, неразбавленная кровь, что до сих пор заставляет искриться необъяснимыми огоньками глаза власть имущих. У калифа они просто-таки лучились, когда он разглядывал по очереди то коленнопреклонного Анвара, то ошарашенного Ежи. Наконец, повелитель встал с легкостью тигра в прыжке и вдруг рассмеялся – громко, непринужденно и очень молодо.

-Значит, ты тоже девственник? На свете еще остались забавные вещи. Ну что ж… Масрур.

-Да, мой повелитель, - Анвар раньше не замечал этого человека, высокого, непомерно толстого и закутанного во что-то попугайно-пестрое. Возможно, его раньше в шатре и не было, он мог просто скользнуть внутрь через вход. Евнух склонился в почтительном поклоне, хваткий оценивающий взгляд на секунду задел Анвара, и тому привиделся легкий отблеск сочувствия.

Как будто кто-то, а евнух по имени Масрур ничуть не сомневался в исходе дела.

-Масрур, прикажи прекратить торги, - отдал распоряжение калиф своим громким и неторопливым голосом. Даже когда он говорил спокойно, в нем слышались властные нотки – как у человека, привыкшего к беспрекословному подчинению со стороны окружающих. - Партия поедет обратно в Эль-Рийяд. А ее хозяин и этот раб - отправятся в дом Джафара-аль-Кемала. Ко мне в гости. Ну, почти в гости.

[Соня Сэш]

-Мой повелитель, вы не м-м-м-м-м ожете… - развел руками Масрур. Калиф медленно повернул голову в его сторону и задумчиво покусал нижнюю губу.

-Повтори, - дружелюбно попросил он. Масрур осознал, что он только что ляпнул, тоже побледнел и попытался с ходу исправить положение, при этом стараясь не заикаться:

- Его отец – Масудева-аль-Фарадж, староста Квартала Работорговцев в столице, т-т-т-третий сын из рода отпрысков эмиров Эш-Шелифа. Я давно работаю с этой семьей, д-д-доставляя рабов в Запретный Дворец. Этот юноша – Бени-Бар-Кохба и свободный человек. Разве это в-в-в-возможно, о мой повелитель?

Справляясь с собственным недостатком, евнух явно пропустил момент, когда Зааль-аль-Фариз сузил блестящие кофейные глаза и стал точь-в-точь как большая полосатая кошка на охоте.

Анвар потрясенно вздохнул – ну вот, теперь этот человек напоминал дикого зверя. Таких не продают на ярмарках - потому что они опасны. Либо продают – но для любителей. Например, сидов, обожающих гладиаторские поединки и кровавые зрелища. И при этом – держат в железных клетках с толстыми, надежными прутьями…

-Замолчи!!! – ожесточенно выкрикнул Повелитель Мира, подрагивая губами, и в шатре установилась зловещая тишина, прерываемая разве что гомоном покупателей снаружи. Умница-евнух отреагировал сразу – повалился ниц, издав от соприкосновения с полом глухой звук, будто бы с полки свалился мешок с мукой. Наверное, именно это и спасло ему жизнь. Остальные – застыли в тех позах, в которых стояли, сидели и даже почти лежали. Никто не смел вымолвить ни слова.

Рука Повелителя Правоверных подрагивала на золотой рукояти богатого кинжала, украшенной яхонтами и изумрудами.

И в эту же секунду, когда мир вокруг, казалось, застыл в безмолвии, Анвар окончательно понял – калиф, конечно, - Повелитель Всех Правоверных, а Анвар, конечно, - правоверный… Но, как бы там ни было, сдаваться на милость человека, который к тому же ему не нравиться – нет уж, увольте. Он – действительно Бени-Бар-Кохба и законный наследник отца. Это – действительно несправедливо. Ему помогут – отцовские связи, братья…

Чуть не застонав от облегчения, Анвар вспомнил о кольце, за которые заплатил немалые деньги вовремя присевшему на скамеечку возле их дома дервишу. Ибо жизнь торговца нелегка и опасна – и кто знает, в какую минуту придется, как принято говорить у купцов, срочно «сворачивать торговлю»? Анвар нашарил перстень и молча возблагодарил Эля за собственную предусмотрительность. Использовать кольцо можно только один раз, но этого – вполне хватит. Теперь подождать, пока их оставят одних, чтобы он мог разобраться со второй проблемой.

Без Ежи и без того блаженно-горького чувства, которое привело его к нынешнему плачевному положению, Анвар не согласился бы бежать даже под угрозой медленной и мучительной смерти.

-Я поговорю с уважаемым Масудевой-эфенди лично. И намекну, что такая честь оказывается далеко не каждому эль-рийдяскому красавчику, - подозрительно спокойно сказал калиф, буравя спину евнуха болезненно горящим взглядом. – Они оба поедут со мной. Распорядись, чтобы в Спальнях все подготовили. Шайтан, да что же это такое? – снова вскипел он. - Мне уже два раза сказали, что я не могу получить то, чего хочу! И если сегодня я еще раз услышу нечто подобное – клянусь Элем, я потрачу время, чтобы доказать обратное. Причем так, что этот человек, кем бы он ни был, больше ничего никогда не сможет – и уже сам не захочет!...

С этими словами, прозвучавшими как гром среди тишины, калиф развернулся и вышел из шатра, с такой силой дернув полог, что чуть не сорвал его напрочь, а со стороны распростертого на ковре евнуха и охраны донесся единодушный облегченный вздох.







В Лионе светало рано - возможно, потому что близилась весна. Ночи становились все светлее, воздух – все чище и зябче. Шлюхи на набережной Пляс Пигаль уже веселее и оживленнее показывали свой товар, их клиенты тоже перестали безынициативно кутаться в тяжелые плащи. И еще в этом мире что-то неуловимо менялось – Тапи замечал это по отдельным, порой ничем не связанным признакам: сперва снесли развалины, когда-то гордо именуемые домами, на улице Фран-Лами, а вместо них – началась стройка нового и, видимо, огромного здания театра. Цветочницы на улицах перестали продавать оранжерейные каалы и начали предлагать покупателям маленькие бутоньерки, украшенные свежими ландышами. Потом вдруг выяснилось, что Ангелочек беременна, и радостно удивленный Тапи освободил ее от работы. Но не отказал от дома – теперь она жила на шее Дьяволицы и не чувствовала по этому поводу никаких угрызений совести. А вскоре и вовсе случилось странное событие: Стефан Ветка неожиданно поменял свои пристрастия и появился в кафе-ресторане не в восемь вечера, как обычно, а намного раньше – где-то около шести, перед самым открытием.

Однозначно, в этом мире происходило что-то странное. И Тапи, как обычно, пребывая в самом радужном настроении, разумеется, сообщил об этом сиру. Присовокупив:

-Кажется, скоро станет тепло. Это как раз то, что я люблю.

-Тепло может и не быть, в прошлый год лето было холодным, - заметил Стефан, непонятно прищуриваясь. – Что будешь делать тогда?

-Не знаю, – пожал плечами урожденный вулин. – Я редко рассчитываю наперед. Наверное, буду питаться своими внутренними соками. Как любое дерево.

Стефан странно посмотрел на него, из чего Тапи сделал вывод – образное мышление новому сиру недоступно.

-Одним словом, выживу,- заключил он. Ветка покивал, не спеша, дожевал фрикадельки, и поднялся. Тапи помедлил секунду – это было неожиданным удовольствием, глядеть на нового сира снизу вверх, наклонив голову к плечу так, что густые косы свешивались набок. Было в Ветке что-то внушительное – большой и вальяжный, красота неторопливых движений не позволяла усомниться в силе. Вздохнув, Тапи небрежно откинул косы за спину и выпрямился, хотя на самом деле ему хотелось прогнуться, замурлыкать и потереться о спинку стула.

-Сегодня я положил больше специй. Это ничего?

-Мне понравилось, - Ветка одел фетровую шляпу с длинным пером. Его глаза затуманились, словно воспоминание о фрикадельках приятно потревожило мысли. – Мэтр, вы, как всегда, гениальны.

-А вы, как всегда, приходите только поесть за счет заведения, - не удержался, чтобы не поддразнить его Тапи. Ветка отвернулся, чтобы поправить камзол, а Тапи вздохнул, украдкой оглядывая нового сира.

С той давней истории, когда они сидели друг напротив друга в запертой комнате для особых клиентов и, казалось, слышали несуществующее дыхание друг друга, прошло уже пара месяцев. Ни тот, ни другой не вспоминали о ней. Только пару раз Тапи приснилось (а вулинам, как и обычным смертным, тоже нужно спать, хотя и меньше, чем другим), что они довели дело до конца. Это был один из тех снов, после которых просыпаешься с блаженной истомой во всем теле. Не стоило отрицать – он бы и не отказался…. Впрочем, такие люди, как Стефан, не спрашивают согласия.

Это и настораживало. Мэтр Тапилафьяма старательно избегал обсуждать сам с собой вопрос привлекательности Стефана по прозвищу Ветка. Ясно дело, он приходит в «La Lune» не ради хозяина – и уж точно не ради фрикаделек. Если рассуждать здраво, скорее всего - ради мести. Хотя Тапи не слишком понимал, за что. Он смутно помнил ту историю: берег моря, серого и холодного, где вечерами по щиколотку в воде стояли простоволосые женщины, ожидая возникновения на горизонте парусов лодок их мужей. Небо, такое высокое, что казалось, оно обнимает весь мир, и пересекающие его чайки. Небольшой рыбацкий поселок – маленькая часовня, харчевня и несколько домов. Смешливые сероглазые люди, которые называли себя «русами» и дружелюбно относились к иноземцам. Они, как дети, были падки на все новое и интересное…

Шестилетний длинноногий мальчик, доверчиво схвативший его за руку и настойчиво, с азартным блеском в живых серых глазах просящий рассказать какую-нибудь сказку.

Вот и все, что Тапи помнил. В конце концов, с тех пор прошло около ста семидесяти лет. Даже память вулина не могла предоставить больше информации, и то, почему Ветка здесь – было для Тапи загадкой. И все равно, у него было достаточно опыта, чтобы понять: такие типы – всегда служат какому-либо делу, одной идее. Все остальное – было уже не самоцелью, а способом достижения цели. О деньгах и своем положении Стефан всегда говорил с пренебрежением сильного человека, жаждущего лишь власти и господства над другими. Иногда Тапи весело думал о том, что займись Ветка его кулинарным бизнесом – он очень скоро остался бы без конкурентов.

-Хочешь, чтобы я похвалил твою еду еще раз? – усмехнулся Стефан, подходя к двери и поворачивая ручку. – Это будет уже лицемерие. В любом случае, я же не пошел в «Мефистофеля», верно?

-Вот ты и лицемеришь, - довольно прищурился в ответ и Тапи, встать с места которому по-прежнему мешало ощущение того, что ему доставляет удовольствие, когда Стефан смотрит на него вот так – снисходительно, с легким тщеславием в глазах. Скрывать от себя правду долее не имеет смысла. Пора признать – ему нравится этот медведь с его замашками абсолютного монарха.

Кстати, частично оправданными. По крайней мере, никто не улыбался, когда речь шла о новом сире. Однако, Ветка умеет внушить почтение. Всего два месяца, а он нем уже говорят вполголоса и только убедившись, что рядом никого нет. И говорят – уважительно…

[Соня Сэш]

Минуточку! А откуда, собственно, Ветка знает про то, как Тапи относится к сравнению своего ресторана с лучшим заведением Шмбора? Что он готов локти укусить, лишь бы переплюнуть эту элитную тусовку… То есть, узнать нетрудно, тот же Крис и разболтает. Но такая информированность… Похоже у нового сира и впрямь свои методы.

-Нет, я польстил, это разные вещи, - обнародовал свою мысль Ветка. – В любом случае, у меня дела. Я уезжаю к себе. В Призрачный замок. Буду только недели через две, по всем вопросам – обращайся к Руди.

И опять Тапи почувствовал укол легкого сожаления. Вот так-то. Все в мире меняется, и сам Тапи осознавал, что слишком расслабился. Но – ведь у него была возможность насладиться тем покоем, которое сопутствует успеху. «La Lune» процветала, и у Тапи в душе царили мир и беззаботность.

-Значит, можно не готовить на тебя. Что ж, жаль, - искренне сказал мэтр. Он скрестил руки на груди, прекрасно зная, что выглядит очень юным и привлекательным. Вот только жаль, что Стефану, похоже, все равно. Последний кивнул, и оба вулина лениво повернули головы на звуки, доносившиеся из залы. Где, возле одного из столов, собралось что-то вроде небольшого митинга с участием озабоченно шевелящего губами Саншу, удивленно моргающего Дориана, непривычно обеспокоенного Кристиана и нахмурившейся Дьяволицы.

-Они собираются чистить физиономию хозяину? – высокомерно поинтересовался Стефан, вновь входя в привычную роль. Тапи только фыркнул – откуда бы такая высокомерность? Не так давно был всего лишь парнем из свиты Дары. Впрочем, это – одна из обычных перемен этого мира. Когда тебе стукнет триста, начинаешь уже привыкать.

-Эй, что там у вас?– громко спросил он с легким неудовольствием в голосе. Его служащие молча расступились, и в центре импровизированной толпы, мэтр разглядел Жана, сидящего за столиком и уронившего на руки голову. Буйная золотистая шевелюра рассыпалась по столу крупными вульгарными локонами.

-Что это значит? – поинтересовался Тапи, делая шаг ближе. Почему-то он чувствовал себя не слишком уверенно – как будто бы кто-то смотрит ему в спину непонятным взглядом. И этот кто-то, ко всему прочему, еще и очень сексапилен. Впрочем, он ведь тоже, разве нет? – Надеюсь, это не имеет отношения к работе?

-Ему плохо, мэтр, - подал голос Дориан, который еще ни разу не открывал рот просто так, без особого повода. Тапи перевел вопросительный взгляд на Саншу – верный делу баск только виновато пожал плечами.

-А что с ним случилось? – Тапи решительно зашагал к столу, бормоча про себя: «Черт, я плачу им не за проблемы!...». Жан вообще-то не казался Тапи существом, достойным сочувствия или там, беспокойства, но подобное равнодушие – означало бы крах всей той сплоченности, которую он так старательно воспитывал в своих работниках. Потому что когда все служащие верят в то, что работают ради общего дела, - уже половина успеха предприятия. Это Тапи хорошенько усвоил из своих предыдущих опытов.

-А сейчас будьте любезны и развлеките меня историей, если уж работать вы все равно не хотите, - Тапи осекся. Жан вдруг поднял голову. Тапи притормозил, изогнув брови – на него вызывающе смотрели мокрые васильковые глаза. Где, как в открытой книге, читалось все, что Жан испытывал по отношению к окружающему миру.

-Отвали! – рявкнул он сдавленным от боли голосом. – Раскомандовался! Я из-за твоей гребаной посуды подыхать не намерен!

-Ну знаешь… - начал свирепеть и Тапи. Наконец-то появился повод избавиться от единственного члена команды, не вызывающего доверия. Но тут его остановил Крис, попросивший почти с мольбой в голосе:

-Тапочка, позволь ему остаться. Ну я очень прошу… послушай, ему и вправду плохо, – орлок изогнулся, жалобно глядя Тапи прямо в глаза. Вулин скривился:

-О черт, ты мертвого уговоришь. Ладно, пусть остается. Отведи домой и только чтобы завтра – без опозданий. Не явитесь вовремя – честное слово, уволю!

-Да, конечно, мы будем вовремя, - оживился Крис, помогая бледному Жану, придерживающему правую свисающую руку левой, подняться. Что странно, на мальчишеской руке Тапи заметил перчатку – замшевую, явно из обычного гардероба Кристиана. Мальчик опустил голову так, что золотые пряди почти закрыли лицо и были видны только закушенные, не-по детски сочные губы. Вообще, Жан представлял собой интересную смесь ребенка и – любой среднестатистической лионской шлюхи. По крайней мере, повадки и голос выдавали в нем человека опытного и потому наглого. А ведь на вид ему было не больше шестнадцати.

Впрочем, если вспомнить, что Жан родом из рабочих кварталов – нечему и удивляться. Там таких полно, поэтому Пляс Пигаль бывает переполнен теплыми вечерами. Парню повезло, что он встретил на своем пути денежного Кристиана, лениво тратящего мамочкино наследство. «Интересно, в какой позе Крис предпочитает его брать? – вдруг ни с того, ни с сего подумал Тапи. – По миссионерски, или…».

-Легче уж пристрелить, чтобы не мучался, - ехидно посоветовал Ветка. Тапи повернул голову, с досадой отбросив косы:

-Ты еще здесь? – он мрачно покачал головой. – Распустились вконец.

-Обнаглели, - сочувствующе добавил Стефан. Тапи согласно кивнул:

-Идиоты. Вот так бы взять и уволить всех разом…

-И новых набрать, получше и подисциплинированней, - кивнул Ветка, и до помрачневшего Тапи дошло, что вулин просто издевается. Ради этого, должно быть и остался – посмотреть, а потом уколоть при случае. С него станется. «Это нечестно!» - Тапи решительно открыл рот:

-Эй-эй, а нельзя ли…

Договорить вулин не успел, потому что из-под его ног по направлению к Тапи метнулся комок чего-то встрепанного и несчастного, в котором глаз с трудом узнавал Жана. Невозможный подросток рухнул прямо перед Стефаном, оставшимся хладнокровным, и вцепился ему в колени. Сделавшиеся почти фиолетовыми, огромные васильковые глаза, в невинность которых не верилось, пылали каким-то почти религиозным рвением, а из губ прирожденной шлюшки вырывался неприлично горячий шепот:

-Дяденька… дяденька, я ведь знаю, что вы все можете… помогите мне… Крис говорил, вы здесь всем заведуете…

-Только по ночам, - Ветка без особого интереса посмотрел на рыдающего мальчика. – Мэтр, ты его сам отцепишь? Обычно твои работники ведут себя приличнее.

-Жан, не позорь заведение! – строго прикрикнул Тапи и сердито глянул на Ветку из-под челки. – Кажется, у тебя были дела?

-Да, и они не могу ждать, пока кто-то прекратит истерику. Я ведь и сам могу этим заняться, - предложил Ветка.

-Не надо! – ужаснулся подбежавший Крис. Он начал отрывать плачущего Жана от ног спокойно рассматривающего потолок в «La Lune» Стефана Ветки. Вокруг них плавал сигаретный дым, Ветка спокойно ждал, Крис беспрестанно бормотал сложные и витиеватые извинения, Саншу с Дорианом опять бросили свои дела и ошивались поблизости, а Жан продолжал рыдать и между всхлипами произносить что-то вроде того, как сильно он не хочет умирать, и что во всем виноват Кристиан…

Заинтересовавшись, что же такого в свое время натворил Крис, чтобы заполучить этого уголовника-малолетку в сожители, и размышляя, что делать теперь с бардаком, Тапи почти пропустил момент, когда Ветка все-таки вспомнил о делах и направился к двери. Опомнившись, он догнал сира и бесцеремонно схватил за рукав.

-Постой! – мэтр опустил ресницы. - Я понимаю, что ты чувствуешь, но прошу прощения за всех моих людей. Они стараются как могут.

[Соня Сэш]

--Незачем извинятся. Только здесь я понимаю, что прав, когда требую от своих четкий дисциплины, - хмыкнул Стефан, не спеша выдергивать руку. - А ты говоришь – бюрократия.

-Бюрократия и есть, - Тапи понял, что Ветка готов прицепиться к чему угодно. Сир зевнул, прикрывая рот ладонью.

-Кстати, Крис предпочитает миссионерскую позу, - равнодушно сказал он. – Такие богемные мальчики обычно весьма консервативны.

-Ты посмел читать мои мысли! – вспыхнул Тапи. – Да как…

-Пришлось. Ты слишком громко думал. Любой сир слышит, если его зовут на помощь или кто-то пытается задать вопрос, - сказал Стефан и посмотрел на часы, выуженные из жилета. –А у тебя молоко часом не убежало?

-Где? То есть… Тьфу! А ты не зарываешься? – в сердцах нахамил Тапи, поворачиваясь назад.

И понимая, что Ветки в его ресторане вот уже секунды две как нет.

И лучше от этого стало лично ему или хуже – этого хозяин «La Lune» так и не сумел понять.







Вызывающе-яркие язычки пламени оживленно плясали, давая отблески повсюду – от них лоснился мех медвежьей шкуры на полу возле камина, блестел полированный письменный стол, мерцало теплое вино в бокале, который Джакометто сжимал в умных пальцах. Мальчику нравился кабинет дяди – здесь пахло книгами и домашним уютом, и ему совершенно не мешало, что они с дядей были не одни. Почти задремав на расписной скамеечке возле камина над книгой и утонув босыми ногами в толстом теплом мехе, сквозь дрему он слушал негромкий разговор возле стола. Голоса там не снижали, видимо, совершенно забыв про наличие в комнате ребенка.

«Что у нас на завтра?» - спрашивал человек с говором Бургундского герцогства, явившийся сюда в походном кожаном плаще и, казалось, насквозь пропыленный. «То же, что и раньше, найдете подробности в том же месте, - отвечал дядюшка, чеша за ухом сэра Йорика барона-фон-Руша, домашнего любимца, откормленного до невозможности и сонно-толстого. – Вы прекрасно сработали, Вийяр. Чисто, без свидетелей. Надеюсь, оплата вас удовлетворила?». «Вполне, - спокойный смех из-под широкополой шляпы. – А вы умеете расправляться с врагами, месье мафиозо. Не хотел вас обидеть». «Вы меня не обидели, - слишком сухо, чтобы быть правдой. – Но постарайтесь в следующий раз быть воздержаннее. Здесь мой племянник… Джакометто, ты спишь?».

«Нет, дядюшка, - встрепенулся мальчик, с трудом вытряхивая себя из дремы. – Я зачитался». «Записки знаменитых путешественников? Хм… Любишь приключения?» - широкие поля шляпы приподнялись вверх, и из-под них в сторону камина поглядели голубые глаза. Это были глаза, в которых читались большой опыт и житейская мудрость, глаза, смутно напомнившие кого-то, кого он знал, а может быть, еще узнает, глаза человека, который ничего не боится… но почему? В чем секрет? Джакометто был настолько заинтригован загадочным выражением этих глаз, что совсем пропустил момент, когда заметил больших размеров жуткий шрам, прочертивший наискосок область лба, спускающийся на переносицу и уходящий куда-то в сторону щеки.

Шрам, оставленный после удара с целью убить. «Умирать не страшно», - серьезно сказал мужчина, и кабинет вокруг вдруг сделался маленьким и невзрачным, даже образ дядюшки Флориндо вдруг побледнел, словно растаял в дымке вместе с вечным стаканом золотистого коньяка и сэром Йориком на коленях. Остались только веселые голубые глаза и бледные губы, которые растянулись в горько-циничной усмешке: «Мы и так умираем каждый день. Когда ложимся спать. Умираем, так ничего и не добившись. И каждое утро – рождаемся заново. Ты и сам это знаешь, мальчик»….

Со сдавленным всхлипом Джакомо открыл глаза. Подождал, пока сможет определить свое положение в пространстве. Это темное полотно синего цвета над головой, сплошь усыпанное крупными кусками серебристого льда, – наверное, звездное небо над Бахаратом. Эти высокие движущиеся тени рядом – видимо, буйные заросли какого-то растения из пряностей, которых во множестве произрастало на плантациях Эль-Файюма. Эта ровная лента, чуть темнее воздуха, – должно быть, Торговый тракт, точно, они же легли спать прямо у обочины, углубляться далеко Керим не рекомендовал - в здешних местах охранникам плантаций разрешено стрелять в каждого, кто пересечет границу частной территории. Хм, могли бы и таблички поставить.

Это яркое пятно и неясный силуэт на его фоне – Керим, дремлющий в позе по-бхаратски рядом с костром. С тех пор, как барханы сменились открытой дорогой, ныряющей между зарослями плантаций, которые принадлежали местным сейидам Эль-Файюма, по ночам они начали слышать зловещий вой, а то и – голодное рычание. Что, впрочем, не мешало Джакомо засыпать, как только под его головой окажется походный мешок, – под вечер наваливалась неистовая усталость, и каждый день пешего пути медленно, но верно превращал Джакомо в измученного человека. Тем более, что шагал бербер очень быстро, будто его босым подошвам было вполне вольготно на раскаленной от солнца почве…

Но самое удивительное – что Зита, худенькая и смуглая, вполне справлялась с заданным Керимом темпом. Она резво семенила в своем сари впереди, издавая перезвон тысячи браслетов на ногах и руках. Они даже о чем-то разговаривали, иногда Керим смеялся, а Зита - оборачивалась и настороженно проверяла, все ли в порядке с Джакомо. И когда тот устало кивал – ее непроницаемо-черные арийские глаза, очень напоминающие бесстрастный взгляд Айна, наполнялись особой теплотой, а движение, которым девочка-девушка откидывала длинные блестящие, как шелковая лента, волосы, становилось совсем взрослым и кокетливым. Что касается Джакомо, то он просто тащился следом за быстроногой парочкой и вяло прикидывал, что найдется сказать у Софи, если он вздумает привезти в Лион еще одного ребенка, сможет ли он без проблем разобраться с опекой (да запросто – если подключить дядю) и в какую светскую школу лучше отдать Зиту, чтобы она не стала изгоем в западном цивилизованном обществе…

Правда, во всех этих взглядах, которыми одаривала его Зита, не было ровным счетом ничего детского. Но это волновало темноморца меньше всего. А больше всего его волновало, что каждую ночь он демонстративно укладывался по другую сторону от костра, напротив Керима, и перед сном успевал ощутить сожаление – или это была реакция тела на отсутствие привычного тепла? Не говоря уж о странных снах, которые взбудораженный новыми впечатлениями мозг выдавал каждую ночь с исправностью отлаженного механизма.

[Соня Сэш]

Джакомо перевернулся набок и свернулся в калачик, близоруко всматриваясь в очертания фигуры Керима. Не то спит, не то – отдыхает после двух-трех самокруток со сладковатым дымом. Если спит – то очень чутко, потому что заросли вокруг фырчат, шелестят и изредка рычат разными голосами, и надо успеть подкинуть дров в костер, если он вдруг потухнет. Темноморец тяжко вздохнул, чувствуя себя безысходно одиноко в этой синей звездной пустоте. Сейчас он много бы отдал, чтобы только услышать храп бербера прямо над своим ухом. И, в общем-то, Джакомо не думал, что Керим стал бы сильно отказываться…

- Ну и какого черта я так разозлился? – спросил Джакомо одними губами – не то у зарослей, не то у самого себя. Ответа он, впрочем, так и не дождался, поэтому закрыл глаза и только приготовился уснуть дальше, - как вдруг ощутил легкое поглаживание в районе щеки. Изумленно воззрившись в темноту, Джакомо с облегчением вздохнул.

-Ребенок, сколько можно так пугать? – шепотом строго спросил он, садясь и машинально приглаживая встрепанные черные пряди. Большие влажные глаза олененка мигнули. В темноте Зита казалась старше - Джакомо сдвинул брови:

- Зачем ты проснулась?

Блестя зрачками, девочка сделала непонятный жест рукой - и неожиданно прижалась к Джакомо в каком-то страстном порыве. Темноморец не успел даже подумать о том, что происходит, как уже ощутил на своих губах первые трепетные прикосновения. Осторожные ладони касались его спины, и почему-то Джакомо стало тепло и приятно.

Он уже и забыл, как это – когда тебя целует и гладит женщина, задуманная как существо мягкое и нежное. С Керимом все начиналось не так - неожиданно, на стадии первобытной дикости, когда хочется кричать в голос и кусать своего партнера, но невозможно шевелиться. Темноморец с возмущением вспомнил о веревках, которыми любил баловаться бербер. После них действительно оставались синяки – а еще чувство полной пресыщенности, опустошенности, смутного стыда и полной моральной раздавленности, когда сил хватает только на то, чтобы устроится поудобнее, вдохнуть глубже, закрыть глаза и провалиться в сон – как черный колодец без сновидений и грез…

Керим обычно уже спал рядом. Бербер вообще засыпал после их игр очень быстро, как будто выматывался от собственного яростного сладострастия. Они были вместе уже много раз, а Джакомо до сих пор испытывал легкие уколы совести – как будто во всем этом было что-то неправильное и ненормальное. Впрочем, на нормальное рядом с Керимом рассчитывать не приходилось…

«Боги, о чем я думаю?! – разум включился так неожиданно, что Джакомо снова вздрогнул и почти оторвал Зиту от своих плеч – ладони соскользнули с явной неохотой. Девочка облизнулась совершенно как Керим – видимо, она подсознательно чувствовала все символическое значение этого жеста и скопировала его, совсем как маленькие обезьянки копируют взрослых особей. У нее это смотрелось тоже эротично – женское начало уже начало пробуждаться в ней, и первые побеги грозили расцвести буйным цветом. Джакомо сперва нахмурился, потом – виновато улыбнулся:

-Что ж мне с тобой делать? В обще, не стоит, - сказал он, стараясь говорить спокойно. Еще не хватало, чтобы у ребенка остались комплексы. – Ты еще маленькая, а я – ну, понимаешь, извращенец. Человек, который любит не то, что нужно. Боги, как бы тебе все это объяснить? В общем, я сплю с Керимом. Почему – сам не знаю. Он меня сильно обидел, и еще он постоянно меня обманывает, и я ему не верю… в общем, у меня нет никаких причин, чтобы отвергать тебя, просто я – если честно, я так вляпался! Надеюсь, когда доберусь до дома, это пройдет.

Зита задумчиво наклонила голову к плечу. Улыбка сменилась выражением тревожности. Ну вот. Расстроил ребенка. «Ребенка? – фыркнул внутренний голос. – Кого ты называешь этим словом? Газаль что - по-твоему, тоже ребенок?». Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Джакомо решительно стащил с себя плащ и накинул на голые плечи девчушки.

-Спи. Пусть тебе приснится тот, кого ты полюбишь, - прошептал он, укладывая ее на свое место. А сам уселся рядом и принялся гладить ее по волосам, старательно избегая непонятного взгляда. В конец концов Зита все-таки закрыла глаза, а через минуту ее дыхание сделалось ровным и мягким, как у всех спящих людей.

«Ну вот и отлично», - Джакомо вздохнул, преисполненный сознания выполненной миссии, и бросил настороженный взгляд в сторону Керима.

Темная фигура у костра не шевелилась. Джакомо не стал давать себе времени на сожаления, а просто ляг рядом с Зитой и закрыл глаза. Утро пришло неожиданно. Высунув голову из-под походного плаща, Джакомо обнаружил просто-таки идиллическую картинку: Керим и девочка пили крепкий бхаратский кофе из походного котелка, причем оба делали это молча, с полуприкрытыми глазами, как будто стараясь ничем не нарушать этот священный обряд. Джакомо втянул воздух обеими ноздрями и решил к ним присоединиться – слишком уж ароматным был расползающийся вокруг запах.

Керим все так же молча протянул ему глиняную кружку. Кофе оказалось таким горячим, что у темноморца моментально начали ныть зубы. Вода, взятая из встретившегося на пути арыка, оказалась слегка солоноватой, но в целом, не особо портила впечатления. Он тоже прикрыл глаза и вдохнул в себя запахи окружающего мира – кроме кофе, в нем смешивались аромат влажной травы, сухой песчаный ветер и дым от сладковатой Керимовской самокрутки.

Они снова весь день шагали между плантаций и снова не видели никого, кроме коршунов, кружащихся над зарослями растений, и золотистых лис, порой перебегавших им дорогу. А когда дорога пошла под уклон и повеяло прохладой, тянущейся от очередного оросительного сооружения – небольшой канавы с чистой голубоватой водой, Джакомо вдруг понял, что скоро будет не в силах сделать и шага. Даже Зита ближе к вечеру начала подавать явные признаки усталости, когда вдалеке вдруг послышались в высшей степени странные звуки.

-Керим, что это? – от неожиданности Джакомо предпочел заговорить с бербером первым, чего не случалось очень давно. Керим только хмыкнул:

-Сейчас узнаем, - и, крепко схватив обоих за руки, решительно потянул вглубь зарослей. Лежа рядом с Керимом почти вплотную, Джакомо какое-то время просто наслаждался этой вновь обретенной близостью, а потом спохватился и высунул любопытную физиономию наружу. Близоруко прищурился.

Тяжелое, как медный диск, бхаратское солнце опускалось за горизонт, распространяя вокруг розовые пятна. В воздухе разносились крики верблюдов, звон колокольчиков и еще тысяча перемешанных воедино звуков. Складывалось ощущение, что на них надвигается либо армия, либо мадьярский табор. Как оказалось, это было не то, ни другое – вскоре показалась странная процессия: сперва – красующийся авангард в виде конницы на вороных бахратских скакунах, сверкавшей даже издали синими отблесками на доспехах и серебряными – на саблях. За конницей в облаке поднятой ею пыли шагали пешие охранники с копьями в руках и саблями за поясом. А дальше началось самое интересное: повозка за повозкой проносились мимо любопытного взгляда темноморца, а под конец – провезли тяжелые клетки с разными животными и провели настоящего, но еще маленького слона в сбруе из золота и жемчуга, заботливо покрытого алой попоной. Все это оглушало: скрипели колеса арб, всхрапывали лошади, мычали верблюды, позвякивало железо…

И вдруг - все остановилось, словно на какую-то секунду замерло в недоумении. И, по какому-то неслышному сигналу, караван остановился и начал разбивать лагерь прямо здесь, в двух шагах от них. Джакомо с Керимом обменялись взглядами, чуть насмешливо подмигнув, бербер приложил палец к полным губам, а темноморец – недовольно скривился и снова принялся наблюдать, как перед ними вырастал настоящий город: ловкие и исполнительные войны тут же быстро развьючивали верблюдов, расчищали пространство на дороге для плотных войлочных палаток, набирали воду для ужина из арыка, разжигали костры и начинали ставить на них котелки. Часть охранников тут же с гиканьем унеслось на конях вглубь плантаций – вероятно, охотиться, хорошо хоть, не в их с Керимом сторону. Между невыразительными палатками воинов натягивали свои – разноцветные и кричащие – идущие с караваном купцы, тут же раскладывались товары, развертывались циновки, и начиналась оживленная торговля. Рядом с ними раскидывали шатры ремесленники – оттуда уже тянуло гарью и другими характерными запахами. Лаяли караванные псы, кричали, смеялись и ссорились люди, все казалось взбудораженным и нездоровым.

Лишь заросли – сохраняли настороженную тишину, точно зная – в свои права они войдут ночью. Только стрекотали кузнечики и продолжали кружить в ярко-голубом, но уже темнеющем на горизонте небе безучастные коршуны.

А поодаль, дальше от шума, вдруг возник настоящий дворец - нарядный, богато украшенный шатер, куда на глазах путников зашла выбравшаяся из паланкина, который был закреплен между двух горбов белого верблюда, женщина, закутанная в несколько слоев разноцветных шерстяных тканей. Из чего Джакомо сделал вывод, что перед ними – какая-то из местных принцесс, возможно, жена сейда или что-то около того. Он скосил глаза на бербера и обнаружил, что тот напрягся и собирается действовать.

-Только посмей! – безнадежным шепотом прикрикнул он. – Там же охрана! Ты посмотри на эти мордовороты!

[Соня Сэш]

--Вот сейчас и посмотрю, - снова отделался парой фраз Керим, а Зита прижалась к Джакомо, на этот раз ища защиты у него. Джакомо только досадливо фыркнул: рыжий бербер явно сошел с ума – он поднялся, ничуть не беспокоясь о собственной безопасности, и улыбнулся навстречу подходящему охраннику – огромному верзиле в красном тюрбане, выше Керима в две головы, а то и больше. На лице последнего были написаны предвкушение отдыха и явное недовольство тем, что ему мешают немедленно к таковому приступить.

-Салам, Джейран, да облегчит Эль твою судьбу! – безмятежно поздоровался Керим и окончательно вынырнул из травы. Охранник притормозил. На его смуглом и суровом лице обозначилась легкая степень тяжелого недоумения.

-Салам, и да будет тебе дорога полотном, - сказал он далеко не так уверенно, присматриваясь к Кериму. Все еще широко улыбающийся бербер вылез из зарослей, не спеша, отряхнул шаровары и дружески похлопал стражника по плечу.

-Ну как там дела у остальных? – продолжало откровенно нести бербера. Охранник по имени Джейран, поколебавшись, кивнул в сторону костра. Ему явно полегчало, а Керим, в свою очередь, махнул рукой остальным. Джакомо хотел было возмутиться подобной фамильярностью, но моментально накатившая усталость привела к тому, что, оказавшись возле костра, он тут же съежился в комок, сонно моргая и краем уха слушая безмятежную болтовню Керима и Джейрана. Как выяснилось, у них и впрямь было много знакомых. Ничего удивительного, такие, как Керим, обзаводятся ими с невероятной легкостью, а потом все вокруг удивляются – почему эти приятельские отношения сохраняются на всю жизнь? Джакомо не отказался бы овладеть этим секретом, но он, хоть убейте, не знал, как Керим это делает.

-Хаким! – от неожиданности Джакомо вздрогнул и проснулся. Поднял с колен всклокоченную голову и, наткнувшись на беспечный взгляд бербера, насупился:

-Очередной знакомый? – как можно безразличнее поинтересовался он. Керим махнул рукой:

-Да какое там! У него джейран на плече вытатуирован, вот я и решил, что это – либо имя, либо прозвище…

-Нет, ты просто так не помрешь. Или повесят, или пристрелят, - презрительно сощурился темноморец, шевеля затекшими пальцами ног в походном сапоге. Ну Керим и проныра, нельзя же, в самом деле, так легко ко всему относится. Подумав, он добавил: - Мошенник!

-Зато не голодный, - отозвался бербер. В его голосе слышалась ненормальная веселость. – И тебя покормят, если встанешь. Теперь Джейран уверен, что я – его старый приятель и в дороге не помешаю. Кстати, я сказал ему, что ты – Юсуф-аль-Агабек, они наслышаны, поэтому сделай… хм, обычное выражение лица и поменьше болтай, ладно?

-Ты меня за этим разбудил? – начал сердиться Джакомо. – Чтобы говорить всякие гадости на ночь глядя? Подождать до утра никак не получается? Теперь у нас есть где поспать, спасибо тебе, конечно, но именно этим я и собираюсь заняться.

-На самом деле у нас небольшая проблема, - Керим улыбнулся так беззаботно, что в сердце Джакомо закралось нехорошее подозрение.

_Насколько небольшая? – осторожно уточнил он, насупившись.

-Я бы сказал, для такого, как ты – это вообще не проблема, - пожал плечами Керим. Он сидел на корточках, в одних грязных шароварах и полосатой жилетке, отросшие и беспорядочно спутавшиеся рыжие пряди падали на лицо, а упрямый подбородок покрывала заметная щетина. Джакомо покачал головой – бербер был заметен, как водонапорная башня на лионской площади. Он вспомнил о белладонне – не может быть, чтобы она здесь не росла! Постойте, а что такое уже несет Керим?

Прислушавшись, Джакомо понял, что Керим вовсе не несет. А – просто бредит.

-Ты в своем уме? – он издевательски приподнял брови. – Ах да, о чем я, какой уж тут ум. Как, по-твоему, я стану гадать им на прошлое? Я что, похож на предсказателя?

-Нет, но раз ты дервиш, то должен заниматься волшебством, - «объяснил» Керим. – Ты не волнуйся, я у Джейрана все выспросил, что мы зря весь вечер за хороших Богов пили? Могу рассказать про каждого из местных. К примеру – хозяйка каравана – вдова эмира Эль-Файюма, возвращается из поездки в Эль-Рийяд за редкими животными для своего зверинца. Ее уважают, нет человека в здешних земля, который согласился бы грабить госпожу или бесчинствовать в ее владениях. Нынешний эмир – ее сын. Этот тип в грязном тюрбане заработал шрам на морде, не успев вовремя убраться с пути эмира и его свиты. Влетело плетью. Коротышка с физиономией отъявленного мерзавца - на самом деле добрейшей человек, только пьет не в меру, а как выпьет – начинает буйствовать… От пьяного можно многое узнать, это – лучше, чем базарная болтовня.

-Сперва ты мухлюешь сам, а потом и меня заставляешь, - пробурчал Джакомо, натягивая на голову остроконечную шапку. Он зевнул, прикрыв рот узкой ладонью с умными пальцами. – Ладно уж, считай, уговорил. В конце концов, я в Лионе так работал, преподаватель – почти тоже самое. Чего уж проще – выступить на потеху толпы…В общем, рассказывай обо всем, и где там твои жаждущие быть обманутыми?

-Я знал, что ты согласишься! – просиял бербер. – Если мы поедем с караваном, будет легче пройти сторожевые башни. А я-то себе голову ломал, как это сделать!

Джакомо с подозрением уставился на бербера. Керим поднял брови и ткнул в него пальцем:

-Вот-вот. Именно это выражение лица я и имел в виду.

Темноморец только махнул рукой и остаток вечера откровенно развлекался, рассказывая группе охранников байки про их собственную жизнь. Охранники смеялись, показывая белые, как слоновая кость, зубы на смуглых лицах. Под конец преподаватель увлекся так, что заодно рассказала о будущем, пользуясь нехитрыми приемами мадьяр, - в результате чего был напоен крепким пивом со специями, награжден двумя-тремя ногосбивающими хлопками по плечу, а Джейран деловито объявил, что нашел ему место в обозе. Взамен Керим пообещал ближе к концу пути показать что-то исключительно интересное.

-Ученик дервиша тоже должен кое-что уметь, - заявил он гордо и подмигнул разомлевшему после пива темноморцу. Тот устало пожал плечами и направился к повозке. Внутри было душно и пахло затхлостью, однако, кому было до этого дела? Как только Джакомо закрыл глаза, готовясь провалиться в блаженное бесчувствие, как внутри повозки раздалось характерное сопение.

-Подвинься, - Керим попытался вместить свое немаленькое тело в освободившееся пространство, но был сражен обстоятельствами. – В самом деле, имей совесть, я тоже хочу спать!

-Я и так ее каждый день имею, уже заимел совсем, – зло съехидничал Джакомо, будучи зажат в самый угол. Он возмущенно посмотрел на бербера и осекся - у Керима были смеющиеся глаза человека, который явно был чем-то очень доволен.

-Чего лыбишься?

-Это был хороший день… Хаким, а может, займемся любовью? – напрямую предложил беспринципный бербер, хитро замерцав в темноте зрачками, но не предпринимая никаких самостоятельных действий. От него пахло пивом и животной чувственностью, и на какую-то секунду Джакомо всерьез подумывал принять предложение. Потом – плотно закрыл глаза, пробормотав:

-Керим, а может, в морду?

[Соня Сэш]

Где-то совсем рядом раздался хриплый смешок – и все стихло. Джакомо облегченно вздохнул и расслабил напряженные мышцы. Как оказалось, рано – буквально через пять минут Керим попытался перевернуться на другой бок. Скрипя зубами и чувствуя себя селедкой в бочке рыбника, Джакомо кое-как позволил ему это сделать. Еще через пять минут Кериму захотелось вернуться в исходное состояние. А где-то через десять – нервы Джакомо не выдержали.

-Может быть, наконец, успокоишься? – недовольно пробормотал он. Со стороны Керима послышался демонстративный вздох, потом бербер пожаловался:

-Я не могу. Ты слишком близко. Я хочу тебя, чувствуешь?

Джакомо самодовольно ухмыльнулся – он чувствовал, еще как. В такой тесноте трудно не почувствовать. У него и самого уходило много сил на то, чтобы выровнять дыхание. А под серой дервишской чохой стояло так, что он мог бы разорваться от желания. Но это ничего не меняло.

Или - почти ничего, потому что когда Керим вдруг прильнул к его мокрой от пота спине, уткнувшись носом куда-то в районе встрепанной макушки, и с хриплой тоской в голосе прошептал:

-Во имя Эля, не будь таким сукиным сыном! - Джакомо понял, что он готов уступить. Тем более, что тяжелая рука Керима уже жадно облапывала его бедра, заставляя их нервно трепетать в предвкушении и задирая полы чохи с искренним бесстыдством. Темноморец закусил губу – он мог говорить себе все, что угодно – что это привычка, что он прекрасно обойдется и без Керима, что бербер просто использует его для удовлетворения своих потребностей и достижения каких-то личных целей. Разум неистово пытался придумать объяснения, но тело – было против любых объяснений, а сердце – готово поверить чему угодно. Даже тому, что Керим хочет только его и никого больше. Хотя факты говорили о другом… впрочем - к черту факты!

-Если ты обещаешь хоть иногда слушать меня, я, пожалуй, разрешу… Но только раз.

-Обещаю, все, что угодно, радость, мой лакомый кусочек, ты такой хороший, такой мягкий, ты пахнешь как маленький звереныш, - шепот Керима, низкий и возбуждающий, с хрипотцой, обволакивал темноморца и заставлял забыть обо всем, что случилось днем. Ему потребовалось только слегка развести ноги – все остальное бербер, как обычно, сделал сам.

Вдохи и выдохи, наполнившие обоз, раскачивающиеся в темноте тела, торжество желания, разлившийся в воздухе запах пота и пряного секса, невозможность хоть немного подвинуться и облегчить себе задачу – все это делало их особенно страстными. С уст Джакомо шепотом срывались ругательства – словно в лихорадке, не контролируя словесный поток, он проклинал тот день, когда вообще сунулся в Бхарат, калифа и Керима, и всех этих извращенцев вокруг, но бербера это не останавливало – скорее, наоборот, молча слушая лингвистические изыски на трех языках сразу, он все крепче зажимал руки и ноги Джакомо своими, наращивая темп, выматывая и заставляя все тело темноморца плавиться от жара, сладострастно посасывая особенно нежную кожу в районе шеи и изредка больно, до вскрика прикусывая мочку уха. В конце концов, темноморец, как обычно, оказавшийся абсолютно беззащитным против такого напора, кончил первым – он просто был выброшен этой мокрой и горячей волной на берег, как полусдохшая рыбина. Оргазм оказался настолько сильным и желанным для соскучившегося по ласкам тела, что темноморец почти сразу провалился в глубокий черный сон, как ночь над благословенной Элем землей, еще ощущая, как внутри него переживает последние судороги удовольствия низко и приглушенно стонущий Керим.

А потом – наконец, наступила долгая, полная сладких сновидений тишина.







Открыв слезящиеся от порывов колючего ветра глаза и получив долгожданную возможность сделать нормальный вдох, Анвар посмотрел вверх – на последние струйки исчезающего под высоким потолком вихря. Надо же, проклятый дервиш не подвел его, выложившего за вещицу приличное количество динаров, – джин действительно был заперт в кольце и, стоило Анвару повернуть камень и загадать желание, как их обоих подхватило и швырнуло невесть куда.

Кстати, неплохо бы еще понять, куда именно.

Взгляд Анвара цепко пробежал по необычной для его взгляда обстановке. Просторные апартаменты с расписанными узорами стенами и подоконниками, устланными искусственными цветами, занавесы с вышитыми морскими животными, пурпурные ткани и ковры, пара огромных, но порядком запыленных зеркал, тяжелая дубовая мебель, кровать с пурпурным балдахином, весьма порадовавшая Анвара своими размерами. Не обращая внимания на Ежи, встававшего с колен, обхватившего руками белокожую шею и отчаянно кашляющего, Анвар быстро подошел и проверил дверь. Ясно дело, заперта. Попробовав отдернуть тяжелые портьеры из бархата, торговец убедился - окна закрыты снаружи надежными ставнями. В общем и целом, помещение выглядело так, будто хозяева уехали надолго и в ближайшее время не побеспокоят.

Что ж, Анвара вполне устраивало то, как джинн трактовал желание быть унесенным «куда-нибудь подальше». Место не имело значения – было бы по-детски опрометчивым надеяться, что их оставят в покое. Если смотреть правде в глаза, все, что он выиграл – это немного времени, но главное: Ежи тоже здесь, в этой странной, отнюдь не восточной комнате, и им выпал неплохой шанс спокойно поговорить. Жизнь была прекрасна, как распустившийся в месяце сафаре цветок.

Довольно усмехнувшись, Анвар подошел к камину, выложенному мрачным черным камнем, зажег его с помощью лежащего на хрустальном блюдце огнива. Повернулся, оперся руками на стол и в упор посмотрел на свою бывшую собственность. Которая как раз перестала кашлять и недоуменно озиралась вокруг, пока вдруг не натолкнулась взглядом на серьезный и, возможно, слегка сумасшедший, взгляд Анвара.

С минуту торговец молча и жадно пожирал глазами предмет своей новорожденной любви, а тот тоже молчал и только недоуменно моргал большими серыми глазами жителя Рыбацких Островов. Так они молчали, пока обоим не показалось, что пауза затянулась.

-Что это было? – сдался первым Ежи. Он стоял у стены, напряженный и внутренне готовый к чему угодно, теряясь на фоне пурпура в своих светлых одеждах, все еще выглядел бледным и, казалось, не вполне пришел в себя после демонстрации калифом его всемогущества. Зато волосы в ореоле мечущегося пламени – вдруг сделались почти золотыми и начали выгодно оттенять высокий и точеный разрез алебастровых скул и мягкий подбородок. Так он казался еще красивее и неиспорченнее.

Как это непохоже на сидов – вырастить такое великолепие! Как маленькие дети, равнинные эльфы были склонны портить все вокруг, и просто удивительно, как среди их среды сохранился столь чистый экземпляр! Кажется, в прошлом руса скрывается какая-то тайна, позволившая ему сохранить эту первозданную чистоту. Анвар сосредоточенно наморщил чистый смуглый лоб, не испорченный еще морщинами, как это часто бывает у старых торговцев. Задача, стоявшая перед ним, отнюдь не казалась простой.

Шайтан, как же ему все объяснить! Где найти нужные слова, да еще так быстро? Возможно ли вообще признаться в любви за пятнадцать минут, да еще незнакомому человеку, да еще так, чтобы он поверил? Анвар не знал, но решил попробовать. Терять ему, в общем-то, было нечего – он потерял все, он уже чувствовал это кожей, как бывалый охотник чувствует добычу, а тертый купец – навар. Значит – он полностью свободен в поступках, раз больше терять нечего. К тому же времени не просто мало, а - очень мало, все знают, что на калифа работает целое воинство демонов, это достаточно опасно… Но, согласитесь, трудно сосредоточиться и приступить к энергичным действиям, когда в груди беспомощно трепещет и несет восторженный лепет впервые влюбленное сердце!

И все-таки любовь – это болезнь. Но болезнь – приятная…

-Тебе не надо меня боятся, - наконец, придумал первую фразу сын Масудевы-эфенди, старосты Квартала Работорговцев на базаре Эль-Рийяда. И сделал осторожный шаг вперед, шурша подошвами туфель с загнутыми вверх носами по красному ковру.

-Не уверен, - ответил Ежи своим тихим, ровным голосом, отступая на шаг назад и упираясь в стену лопатками. Он казался напряженным и неуверенным в себе и всей обстановке. Анвар остановился: объект любви вел себя, честно говоря, слегка подозрительно. А времени – оставалось все меньше.

Легкий холодок пробежал по груди Анвара. Он отнюдь не собирался думать о том, что с ним сделают, когда найдут. Пытки, возможно, унизительное наказание или прилюдная казнь… теперь, когда Ежи все знает, это уже неважно.

Минуточку… Он же еще ничего не знает. Представьте себе, перед вами стоит некто – с безрассудными горящими глазами, молча пялится и чуть не облизывается. Любой бы перепугался. Наверное, нужно ему сказать, разъяснить – и тогда все встанет на свои места. Приняв решение, Анвар честно признался:

-Я тебя люблю.

-Простите, доминус, я не понимаю, - славянин не сводил с Анвара странного взгляда. Дрова в камине шипели и плавились, огню не нравился спертый воздух комнаты. По пурпурным стенам и лицам метались золотистые блики. Тишина начинала угнетать. И тут до Анвара дошло. Работорговец мысленно выругался – любовь явно действовала ему на мозги. Он бы еще на диалекте горных провинций признавался, идиот!...

-Я люблю тебя, - терпеливо повторил Анвар на хинди и, увидев изумленно расширившиеся зрачки, понял, что достиг своей цели. И обрадовано заключил:

- Мне и самому странно, но, кажется, я любил тебя всегда…

[Соня Сэш]

-М-м-м…. С вами все в порядке? – осторожно спросил Ежи, и в голосе раба Анвару послышалась искренняя жалость. Это подхлестнуло его еще больше:

-Не совсем. И не зови меня «доминус». Вообще-то, мое имя – Анвар-аль-Масудева. Я хочу, чтобы ты понял - мне все равно, что будет со мной, лишь бы ты был рядом. Потому что я хочу любить и защищать тебя… Я знаю, что ты мне не поверишь. Я знаю, что ты мне уже не веришь. Дай мне руку, я попробую убедить. Не беспокойся, я ничего тебе не сделаю, - от бархатных окутывающих ноток, как прекрасно знал Анвар, женщины млели и становились очень послушными. Но Ежи только расстроено покачал головой:

- Вы не должны были так рисковать. Если нас найдут, у вас будут неприятности…

-К шайтану риск! – бодро отверг эту мысль Анвар, чье сердце бешено пульсировало, а ноздри раздувались, пытаясь уловить и запомнить запах чужого, прекрасного тела. Пурпур, в котором была оформлена комната, почему-то действовал на его нервы возбуждающе. Если бы речь шла об аппетите, Анвар мог признать: он очень, очень, очень голоден!

– Может, я и безумный. Нет, точно, я безумный. Но это ты сводишь меня с ума. Ты даже не представляешь, как мне хочется дотронуться до тебя! Ты позволишь?

-Нет, кажется, брежу все-таки я, - пробормотал раб, начиная озираться по сторонам, видимо, в поисках путей отступления. Что позволило Анвару подойти еще ближе. Услышав шуршание по ковру, Ежи безрадостно хмыкнул:

- Впрочем, какая разница, кто из нас сумасшедший. Мы ведь заперты здесь, верно? Тогда попробую объяснить. Я мужчина, и вы - мужчина….

-Что от этого меняется? – ласково уточнил Анвар. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не наброситься на доводящее до исступления одним свои существованием тело и объяснить все проще. В его голове то и дело вспыхивали неконтролируемые образы – например, дикий цветочный кот, бросающийся с дерева на своего дружка. - Кошки могут. Калиф - тоже. Почему бы и нам не попробовать?

-И… и я тебя боюсь, - сознался раб и виновато улыбнулся.

Анвар остановился, словно налетев на невидимую стену. Это было неожиданно – и обидно.

-Почему это? – поинтересовался он, мрачнея. – Я никогда не позволю себе… Знаешь, я жить без тебя не могу. Шайтан, да что я сделал-то?

Ежи поднес ко лбу руку с красивыми подрагивающими пальцами. Стер со лба болезненные капли пота. В комнате было невероятно жарко, воздух казался спертым и пах древностью, как иногда бывает в помещениях, куда уже давно никто не заходит.

-У тебя глаза сверкают, - пояснил Ежи, снова опуская руки и явно еще не придумав, как ему себя вести. – И потом… Предположим, ты прав. Ты действительно что-то чувствуешь, так бывает даже с мужчинами. Но это – скорее всего, просто влечение. Ты меня даже не знаешь.

-Узнаю, - упрямо сказал Анвар. – Если успею.

-Не в этом дело, - Ежи глянул на Анвара и нерешительно улыбнулся. – Ты говоришь, что я тебе нужен, что ты хочешь любить и защищать меня. Но ты не спросил, чего хочу я. Тебе не интересно, а значит – это просто временная страсть, которая пройдет. Вот почему я сказал, что не стоило так рисковать.

-Ты любишь кого-то еще? – дошло до Анвара. Его рука метнулась к поясу, но тут он вспомнил – кинжал остался в шатре, в руках одного из охранников. – Шайтан, ты разбиваешь мне сердце…

- На свете много красивых мужчин и красивых женщин. Почему обязательно я? – спросил раб, поправляя волосы. Его движения даже сейчас были такими плавными, словно он никуда особенно не торопился. Анвар невольно залюбовался тем, как необычно смотрелась на фоне пурпура белая кожа и русые волосы. И золотистые блики… Как будто на дно самой глубокой пропасти вдруг упал луч света. Он сумел только облизнуться и беспомощно выдавить:

-Я не знаю. Мне действительно неважно, чего ты хочешь, потому что – я готов подарить тебе весь мир. Скажи, что мне сделать, – и я сделаю. Я могу даже убить калифа. Мне страшно подумать, что он может тебя обидеть…

-За это не беспокойся, я вполне справлюсь. Он показался мне большим своенравным ребенком, - славно улыбнулся Ежи. – Я умею обращаться с детьми… А что ты сделаешь, если я скажу, что люблю кого-нибудь еще?

В воздухе повисла застывшая тишина, только слышалось потрескивание и шипение огня, медленно, но верно съедающего свою пищу насущную. Анвар хмуро сверлил взглядом снова посерьезневшего раба, его рука медленно сжималась в кулак. Наконец, он ответил:

-В таком случае, для меня все кончено. Если я не смогу убить его – или даже ее, я не стану жить сам. Нет резона. Тем более, мне и так недолго осталось.

-Вот видишь, - покачал головой раб. – В первом случае ты отберешь у меня нечто очень ценное, во втором – заставишь всю жизнь испытывать муки совести… Ты не хочешь дать мне шанс быть счастливым без тебя. Это – не любовь…

Огонь мигнул и погас, зато в щели в ставнях вдруг проскользнули не менее золотистые лучи света – кажется, там, за окном, где бы это ни было, вставало солнце. В пурпурной комнате по-прежнему царил полумрак, приправленный струйками золотой пыльцы.

-Почему он все усложняет? - пожаловался Анвар самому себе. Ежи был так рядом – и нес такую невероятную чушь, что здравый смысл торговца отказывался воспринимать ее всерьез. Все было легко и само собой разумеется. Поэтому рассудок требовал попробовать еще раз, а потом еще, и ни в коем случае не смиряться с поражением.

- А почему не со мной? Ты меня не знаешь – и поэтому опасаешься? Я познакомлю тебя с отцом и братьями, они расскажут – я не имею привычки предавать любимых. Я не лжив и не груб. Я предан своей семье и людям, которые много для меня сделали. Я чту заповеди Черного столба и ни разу не пропустил намаза. У меня красивое тело, я могу поднять тяжелый камень или перепрыгнуть небольшое ущелье. Я чистоплотен. Если оценивать человека как плохого и хорошего, я – скорее, хороший, чем плохой. У меня есть свои недостатки, например, я бываю мелочным и забываю обо всем, когда занимаюсь делом, но – я влюблен в тебя. А это существенное преимущество, не находишь?

-Ты бетель жуешь, - вдруг вставил раб. – А от него зубы со временем становятся коричневыми. Это, знаешь ли, некрасиво.

-Хорошо, договоримся, - моментально сориентировался Анвар. – Отныне – никакого бетеля. А ты позволишь мне себя поцеловать…

В ответ он услышал смех – но не обиделся. Потому что смеялся Ежи почти бесшумно и совершенно очаровательно – от этих тихих звуков Анвару захотелось зажмуриться и потянуться, как сытый котенок.

-Я сказал что-то смешное? – уточнил он, сам не в силах удержаться от улыбки. В полумраке балдахиновых занавесей Ежи наклонил голову и прикоснулся пальцами к вискам. Потер их и весело взглянул на него:

-Извини. Ты как будто предлагаешь мне сделку. Не обижайся.

Анвар, не говоря ни слова, бросил взгляд на раба, в первый раз усомнившись в его вменяемости. Это было бы странно – обижаться, когда кто-то сравнивает тебя с торговцем…

Шайтан! Анвар чуть не застонал. Его болтливый язык достоин быть казненным рядом со своим обладателем! Демоны должны появиться с минуты на минуту, а он еще не продвинулся ни на шаг.

-У меня нет времени, - пробормотал он, скорее себе, и обжег Ежи страстным взглядом. – Если б не Повелитель, я бы нашел способ разобраться в твоих словах. Я бы не стал спешить. Но сейчас – это невозможно. Ты будешь моим? Прямо здесь и сейчас.

-Отличная шутка, - еще больше повеселел раб. – Еще бы знать, где это – здесь и сейчас. Или… или ты не шутишь? – в серых глазах мелькнул задавленный страх.

-Какие уж тут шутки! – только отмахнулся Анвар. – Если я не опережу его, завтра этим будет заниматься калиф. А я все равно сойду с ума - даже если меня оставят в живых. Но подозреваю, что казнят раньше. Я слышал, у Повелителя весьма дурной нрав… Неужели я настолько противен тебе, что недостоин хотя бы раз, перед смертью, узнать счастье быть с тобой?

-Ох, ну если так, - растерянно сказал Ежи. – Извини, конечно. А ты уверен, что калиф – он…

-Предпочитает юношей? Это известно всем, - горько улыбнулся Анвар. – Тут большой беды нет. Говорят, в его дворце есть целый гарем, куда собраны прекраснейшие юноши страны. А еще говорят… Впрочем, неважно. Пусть лев грызет свои кости, а шакалы тем временем будут жить в безопасности.

-Слушай, у тебя снова глаза сверкают, - опасливо заметил Ежи. – У меня есть еще пара вопросов о калифе…

- Ты пытаешься меня отвлечь? Это несправедливо. Я не прошу слишком многого. Хотя бы поцелуй, - Анвар осторожно протянул руку, чтобы дотронуться до скулы Ежи. Пальцы дрожали. Шайтан, как же чудесно – ощутить эту нежную кожу цвета лепестков лилии, на ощупь – неожиданно теплую, трепещущую, пройтись пальцами по взмокшему от жары горячему виску с тонкой синей бешено пульсирующей жилкой, дотронуться до кротких губ и потянуться к ним своими….

[Соня Сэш]

-Прекрати! – почти выкрикнул Ежи, и Анвар удивленно поднял глаза. В серых озерах он увидел уже не просто омут страха – настоящее дно, где мелкой рыбешкой извивалась паника. А кожа под его пальцами буквально вибрировала от напряжения.

-Что не так? Я же не собираюсь тебя насиловать! Я хочу просто поцеловать, - недоуменно и даже зло спросил он, все еще не отнимая пальцев от желанного лица.

-Ты не понимаешь… - губы Ежи дрожали, мешая выговорить эти простые слова. – Я не могу… дело не в тебе…

-Так объясни мне! – привычно прикрикнул работорговец, взвинченный настолько, что, кажется еще немного, - и от благих намерений останутся только жалкие клочки. Анвар зло выдохнул нечто, адресующееся всему миру в целом. Купец бы никогда не согласился повторить своих слов перед лицом матери…

-Не надо, доминус!...- дрожащим голосом попросил Еж. Он сжался еще больше, придавленный к пурпурному бархату кроватных покрывал сильными руками. Теперь он выглядел просто ненормально перепуганным, и Анвар досадливо выругался:

-Шайтан! Ты меня вообще слушаешь? – в его голосе скользнули приказные нотки, так он разговаривал с непослушным товаром. - Я же сдохну, если что-нибудь не предприму! Я люблю тебя, как ты не понимаешь?

Раб приглушенно ахнул, когда Анвар все-таки поцеловал его. Пылко и несдержанно, откидывая голову Ежи назад, наматывая на кулак светлые волосы, бесплодно ища отражение своих чувств в этих уступчивых, но неподвижных губах. Он чувствовал, как под тонким светлым халатом Ежи безысходно колотится сердце, как раб тяжко и прерывисто дышит, не пытаясь уйти от прикосновения, но и ничего не делая в ответ. Терпение, любовь моя, терпение – сейчас нам обоим будет хорошо… если бы у меня имелось время!…. это было настолько всепоглощающе, что Анвар не сразу услышал, как кто-то позади него громко и бесцеремонно начал аплодировать.

-Мои поздравления, молодой человек, - произнес чей-то желчный голос, по интонациям – принадлежавший довольно опасному существу.– Вы отлично поладите с Заалеем. Я окончательно утвердился в мысли, что всем Бени-Бар-Кохба не чуждо насилие. Другие жизни вас – безусловно, не волнуют.

Резко обернувшись, Анвар сузившимися от злости глазами – сейчас цвета расплавленного золота - пробежал по гибкой и сильной фигуре стоявшего возле дверей мужчины. Вокруг которого оседала лиловая светящаяся пыль. Анвар усмехнулся – кажется, время истекло. Его ноздри затрепетали, будто в предвкушении боя, а верхняя губа дернулась вверх.

-Кто ты такой, чтобы осуждать меня, демон? – фыркнул он. – Просто исполняй приказ. Ты же явился за нами?

-Именно этим я и собираюсь заняться, - нечеловеческая рыжая тварь задумчиво почесала шею, покрытую каким-то подозрительным белым мехом, словно воротником. – Жаль прерывать вашу интересную полемику, но что-то я проголодался. Да и калиф будет удручен, а это, знаете ли, чревато. Для вас, парни, - в первую очередь.

-Мне все равно, - устало заявил Анвар, с трудом заставляя себя встать и отступая назад. Демон понятливо кивнул:

-А вот это, пожалуй, правда…

Анвар в последний раз посмотрел на белого, как простыня, Ежи, который все еще лежал на кровати, свернувшийся в комок и закрывший рот ладонью. Серые глаза невыразительно смотрели в никуда, словно помертвев от шока.

Купец вздохнул – было до боли обидно, что он отвергнут и что он вообще дошел до такого открытого принуждения. Но ему – просто не дали выбора. Моллы в мечетях говорят, что на все – воля Великого Эля. А тот, кто идет против воли Эля – остается без дома, имущества, без тела и души.

Так и вышло. Вся прежняя жизнь – к шайтану в пропасть!

Ну и ладно. Нет повода для слез. Только потеряв все, можно стать истинно свободным. Так пишут мудрые суфии. Не говоря уж о том, что совершенную независимость – дает только смерть, а до нее еще, хвала Элю, есть время. В любом случае, теперь следовало перестать быть беспечным и начинать думать.

Потому что на то и существуют купцы, чтобы найти выход из любой ситуации, даже из такой паршивой.

Как учил Анвара отец: был бы товар – а покупатель всегда найдется!…









К середине дня Тапи начал всерьез беспокоится. Не то, чтобы его волновала судьба молодого орлока, а просто - было как-то неуютно от постижения факта, что теперь он – единственный вампир во всем ресторане. Поколебавшись часа два, вулин подошел к Саншу и чересчур беззаботно спросил:

-А куда делся Крис? Разве он не должен быть на работе?

-Понятия не имею, - удивленно взглянул на него баск, занятый установкой на подносе в живописном порядке различных блюд. – Его не было в универе. И вообще, я за ним не слежу…

-Понятно, - Тапи снова отошел за стойку и сделал вид, что дремлет. Впрочем, не прошло и нескольких минут, как он был вынужден открыть глаза – баск стоял рядом, засунув руки под передник и разглядывая вампира вечно безумными раскосыми глазами.

-Чего еще? – нервно оглянулся вокруг Тапи. Оборотень пожал плечами:

-Да, понимаешь, там посуды гора, у меня заказы, Дориан на сцене. В общем, кого-то явно не хватает.

-Та-ак… - начал свирепеть Тапи, почему-то расценив сказанное как упрек. Впрочем, может, это и был упрек. Он рывком сорвал передник. – Займи место за стойкой и пошли в «Ла Руж» за помощью. Пусть одолжат нам пару людей, у них сейчас мертвое время. Я вернусь.

-Угу, - оборотень, потеряв интерес к нему, одарил обворожительной улыбкой подошедшую к стойке посетительницу в модном лионском платье из желтой тафты с жестким каркасом, делающим юбку изумительно круглой. Она была похожа на живописную птичку. Тапи усмехнулся – ему, обладателю зеленого камзола и рыжих кос, признаться, нравилась нынешняя яркая мода на женскую одежду. А Саншу – нравились женщины. Приосанившийся баск и кокетливо поправившая шляпку посетительница склонились над меню, написанным золотой краской, а Тапи, задумчиво хмыкнув, принялся расплетать волосы. Он не был уверен, что ему стоит это делать, но все-таки вышел из ресторана, снял извозчика и проделал путь до Пти-Карро, попросив остановиться и подождать напротив того меблированного дома, где имел честь проживать Крис.

А вместе с орлоком здесь жили – десяток-другой художников, пытавшихся войти в историю искусства со своим собственным громким именем, но, в основном, много и часто употреблявших спиртные напитки разной крепости и чересчур увлекавшихся опиумом. Тогда как Тапи точно знал, что секрет успеха любого дела – только работа.

Поднявшись по лестнице, спугнув трех не вполне трезвых молодых людей богемного вида и толкнув дверь в комнату Криса, Тапи принюхался прежде, чем войти. Из комнаты несло лекарственными снадобьями, а еще – затхлостью, свойственной комнатам, где есть больной. Слышался негромкий разговор – судя по голосам, Жан не принимал в нем участия. Вместо звенящих мальчишеских ноток и грубоватых перепадов голосового тембра, свойственных подросткам, Тапи уловил низкий и деловитый мужской голос. Второй – нарочно томный - явно принадлежал Кристиану. «У меня мало времени», - понял Тапи и толкнул ногой дверь так, чтобы она открылась с громким стуком.

Люди в комнате не обратили на него никакого внимания. Крис устроился возле кровати на массивном, продавленном кресле с декоративными бронзовыми рельефами и спрашивало о чем-то человека, судя по свободной пурпурно-черной хламиде и стигмату на лбу - жреца. Судя по цветам – жреца бога крови и оружия и, кстати, покровителя вампиров – Роже. Ну естественно, кому еще звать Кристиану, потомственному вампиру-полукровке? Странно, что жрец – сам не вампир…Тапи облокотился рукой о скрипучий дверной косяк (это был действительно – ОЧЕНЬ СТАРЫЙ дом) и сощурился.

Крис апатично повернул голову. Выглядел он, по правде говоря, удручающе.

-Что у вас опять приключилось? – жестко спросил Тапи, уже начиная понимать. Крис медленно поднялся. Выражение лица у него было отсутствующее.

-Это ужасно, - сказал он сдавленно, как будто вот-вот мог заплакать. Привычных скачков от одной мысли к другой в его речи тоже не замечалось, да и зрачки были какие-то сильно уж расширенные. – На самом деле ужасно. Он… умирает. Медленно. От божественного проклятья. Он дал обет не трогать золота и вот теперь – нарушил…

-Ничуть не сомневаюсь. Я пришел, чтобы тебя уволить, - обронил Тапи и утомленно вздохнул: - Но теперь я хочу знать подробности.

Крис, явно хряпнувший с горя опиума, сонно и умоляюще посмотрел на жреца, который неторопливо вытер руки о батистовый платок и пожал плечами:

-Я сделал все, что мог. Он безнадежен. Божественное проклятье, знаете ли, просто так не проходит.

-И что это значит? - на всякий случай Тапи, у которого вдруг испортилось настроение, предупредил: - Вы не выйдете отсюда, пока не скажете….

-А чего мне скрывать? – жрец внимательно посмотрел на больного. Еще раз покачал головой: - Мальчик получил проклятье от Богов. Такое часто бывает, если нарушить обет. В общем, его кожа медленно покрывается золотом, скоро он не сможет дышать. Я ничего не могу посоветовать. Одолеть волю Богов – нелегко.

-Нелегко? – придирчиво уточнил Тапи, а Крис опустился перед постелью Жана на колени и взял безвольную руку. Прижал ее к холодной щеке.

-Невозможно, - поправился жрец, поглядев на Тапи спокойным взглядом ко всему привыкшего человека. Вулин пристально взглянул на Криса, вспомнил вчерашнюю сцену в «La Lune» и нахмурился:

- Как это случилось?

[Соня Сэш]

-Из-за меня, - поднял на него глаза Крис. – Помнишь, мы с Саншу и Дорианом как-то по пьяни были в рабочих кварталах, ввязались в драку и попали в тюрьму? Ты за нас еще залог платил. Там я и встретил Жана. Мы сразу понравились друг другу, он был таким напуганным… у меня на пальцах были перстни. Я же не знал, что нельзя…

-Напуганным? Жан?! Не смеши меня, скорее всего, хорошо притворялся. И поэтому ты терпишь этого малолетнего уголовника? - поморщился Тапи. – Ему же прямой путь – в бандиты. Начнем с того, что ты не виноват…

-Я виноват, что оно вообще появилось, - упрямо возразил Кристиан. – Извини, что не вышел на работу. Я не могу его тут бросить. Мне плевать, уголовник он или нет, я его, знаешь ли, люблю…

-Мне пора идти, если вы не возражаете, и я хотел бы получить свою плату, - деловитый голос жреца мигом прервал начинающуюся ссору. Высокий и тощий Крис, слегка пошатываясь и сонно хлопая красивыми глазами, отправился на кухню за кошельком, а Тапи воспользовался временем, чтобы подойти к кровати поближе. Еще более остро запахло разведенными красками (видимо, где-то тут была забыта банка с чем-то подобным) и свежими лекарствами. Среди смятых и свернутых почти в трубочку простыней, насквозь пропахших потом, золотоволосый подросток смотрелся чересчур вызывающе, но, пожалуй, красиво. Вот только он почти не дышал… и худая рука с чутким запястьем, вытянутая поверх одеяла, почти светилась от золотого сияния. Проще говоря, она и была золотая. Вулин, озаренный инсайтом, протянул руку и пощупал тяжелые локоны – так и есть, как тонкая золота проволока. «Он превращается заживо в кусок золота! Действительно, неприятно», - поморщился Тапи и, вспомнив, что людям необходимо дышать, наклонился над ним.

-Ты еще не умер? – прошептал он и задумчиво спросил: - Как ты умудрился заработать проклятье богов?

Жан не шевельнулся, дыша с трудом – частыми глубокими всхлипами. Впрочем, вопрос был глупым – если Кристиан подобрал его в одной из лионских тюрем, то, скорее всего, парень попросту стащил кошелек у кого-то из жреческой компании. На месте жреца Тапи сам поступил бы также. Глупый и грубый, нерадивый мальчишка. Сейчас – бледный и недвижимый. Тапи брезгливо скривился – он никогда не любил смерть. Она казалась ему похожей на грязное пятно, случайно попавшее на ковер. Такие пятна на совести можно было соскоблить – если просто не думать о них и о том, что происходит, когда наступает Срок. Потомственный вулин, он никогда не боялся крови, это было бы слишком глупо, но теперь это было по-другому – Тапи впервые видел, как тяжело умирают люди, когда их убивает болезнь. И он знал, что завтра обо всем этом постарается – просто забыть.

Не то чтобы ему было неприятно, просто – будь он на месте творца, то обставил бы все гораздо эстетичнее.

-Молодец, что потерял сознание, - вырвалось у него, и позади раздался всхлип. Что еще? Тапи обернулся и убедился – Кристиан плакал. Вернее, он стоял, казалось, утративший связь с реальностью, смотрел на тело своего любовника, в котором еще теплилась жизнь, и по его щеке цвета алебастра катилась, мерцая в лучах единственной свечи, одинокая слеза.

- Тапочка…- тихо сказал он. - Тапи, ты мне поможешь?

-Зачем? – едко спросил вулин. – Почему я должен его спасать Тебя не учили тому, что не нужно привязываться к людям слишком сильно, потому что они все умирают. Любой урожденный знает это – просто потому, что он так устроен.

-Я полукровка, - черные и порядком затуманенные наркотиком глаза Криса не отрывались от лица мэтра. – Я ничего не знаю о том, как мы устроены. Я знаю, что если меня ударить, мне будет больно. Если ударить человека – ему тоже. Но моя рана заживет. В этом, наверное, все отличие. Потому что во всем остальном, - Кристиан вздохнул и сцепил под мышками длинные тощие руки. – Мы совершенно одинаковые. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Тапи понимал. Но то, с чем ему пришлось столкнуться за свою трехсотлетнюю жизнь, не могло трактоваться двояко. Думать так – значило медленно убивать самого себя, а это – нелегкая смерть. Знал он и другое – иногда Кристан бывал чересчур упрям. Наверное, потому что – чересчур молод. Переубеждать его – бесполезно.

-Ну, вот что, - прервал затянувшуюся паузу мэтр. – Давай уже прекращать истерику. Тебе придется посмотреть правде в глаза. Мы ничего не можем сделать.

-Можем, - возразил Крис. Его рот странно дернулся. – Ты знаешь, мы можем превратить его в одного из нас. Тогда золотая корка не будет ему мешать, а я – не буду чувствовать себя последним мерзавцем….

Тапи сердито воззрился на него. Это что, и впрямь так сильно? Мальчик совсем обезумел. Ему всегда нравилось это в Кристиане – теплота и добросердечность - но сейчас, пожалуй, через край. Он что, не в курсе, что твориться? Руди и компания только и ищут повода, чтобы прикрыть «La Lune», им не нравиться соседство трехсотлетнего вулина рядом с намечающейся сильной ветвью диаспоры. И хорошо, если просто вышвырнут из города – по всем улицам до сих пор, размахивая оружие, шныряют «четверки» в черном с серебром, бывшие когда-то нормальными обывателями. Не просто шныряют – убивают каждого, кто посмеет нарушить закон, установленный никем иным, как Стефаном Веткой, который так много красиво говорит о выживании и «холодной» войне с человечеством. Многие даже искренне верят... Ехидный прищур старшего вампира стал злым: что ты говоришь, Крис, ты же сам этим занимаешься, ты лучше меня должен знать, что делают с теми, кто питается без лицензии, уж не говоря о том, чтобы плодить себе подобных! С теми, кто просто посмеет обмолвиться словом поперек! Да если бы не личное распоряжение сира…

Который мечтает о мести, приходя каждый вечер в «La Lune», страшно действуя тут всем на нервы и поедая фрикадельки огромными дозами. Он просто ждет – как только Тапи совершит хоть одну ошибку, его тут же разорвут на кусочки. И остальных заодно.

Если я остался жив, то не для того, чтобы меня уничтожили свои же собратья. Деточка, я никогда не притворялся святым. Я – хочу жить и чтобы «La Lune» продолжала существовать.

А для этого – всего лишь нужно его не злить…

-Ветка хорошо к тебе относится, он может разрешить, - в глазах Криса загорелась надежда, а со стороны кровати послышался медленный стон. Такой тихий – будто даже стонать у Жана уже не осталось ни сил, ни желания.

-Он приходит ко мне пожрать! – в сердцах бросил Тапи. – Нет, абсолютно невозможно! Ты идиот, Крис, если не понимаешь! Делать это – чистой воды самоубийство!

-Хорошо, я понял, - кивнул Кристан. Он опустился в кресло и прижал к вискам изящные пальцы аристократа. - Я сделаю это сам. Возвращайся в ресторан, Тапочка. Не хватает, чтобы на мне висела еще одна жизнь.

-Ты его даже не любишь, - сказал Тапи, морщась. В этой комнате происходило что-то неправильное. Не из-за того, что здесь умирал человек – они и так умирают каждый день, по собственной глупости и по причине устройства организма, который можно заездить насмерть. Должно быть, все дело было в одном молодом и тоже глупом вампире, который не сделал для Тапи ничего, из-за чего стоило бы рискнуть жизнью, но который сейчас был готов умереть по-глупому – так же, как и люди вокруг.

А вот это – было уже совсем несправедливо. Если нам дали бессмертное тело и возможность бесконечного существования, значит – этим стоило пользоваться, не так ли? Он просто не мог позволить, чтобы какой-то идиот вот так запросто разбрасывался данным ему богатством.

Считаю ли я себя выше людей? Да, конечно, почему бы нет? Но не потому, что вампиры - действительно убийцы и бездушные твари. Да мало ли как нас еще окрестят в газетах.

По крайней мере, вампиры – не марионетки, за ниточки которых дергают Боги, болезни и обстоятельства…

-Собирайся, - сухо сказал Тапи. – Мы едем в Призрачный замок. Если он захочет «La Lune» - подавиться.

Он сам не мог поверить в то, что говорит. Это было безумие. Тапи чувствовал себя опасным душевнобольным. Он только что сам подписал себе приговор. Стефан – не дурак, второго такого шанса у него не будет. Но, с другой стороны, кто знает, как оно все обернется. Ладно, попробуем выиграть. В конце концов, если у Ветки хватило наглости и решительности, чтобы совершить переворот и вскарабкаться на место Дары (кстати, никто так и не мог сказать, куда делась последняя?...), то у него хватит опыта и мудрости, чтобы попробовать с этим справиться. Большинство из ныне мертвых вампиров, пошедших против Ветки, были недоумками, которые не успели толком осознать случившегося.

А, может быть Ветка захочет чего-нибудь этакого… чего-нибудь… Черт! Там посмотрим.

Лицо Кристиана снова дернулось как от пощечины. Молодой орлок закусил губу и посмотрел на Тапи несчастными глазами. Этого вулин уже не мог вынести.

-Я сказал, собирайся. И его собери. Я пойду за каретой, - он кивнул на кровать и быстро вышел. Очутившись на улице, где его ждал спокойный извозчик, мэтр поплотнее закутался в плащ и сквозь недовольный кошачий прищур взглянул на небо, в которого уже готовы были сорваться первые слезливые капли…

Грозившие превратиться в наступательно бьющий по красным черепицам домов в Ситэ воинственный дождь.







-Дервиш, ты жив? – раздалось снаружи, и Джакомо недовольно приоткрыл глаза, стараясь сообразить, где он находится и почему так ломит поясницу. А вспомнив, быстро сел, переждал, пока перестанет кружиться голова, огляделся и, обнаружив отсутствие Керима, обхватил руками голову.

-Дьявол! – застонал он в полном отчаянье. – Мама миа, только не это!...

Голова отказывалась думать, а разум – принимать случившееся. Он что, действительно позволил вчера Кериму взять его?

[Соня Сэш]

Похоже, так оно и есть. И не просто позволил – тело совершило самое настоящее предательство, с радостью отозвавшись на буйные ласки бербера.

Джакомо был бы идиотом, если бы стал отрицать очевидное – привязанность к Кериму начала носить какой-то ненормальный характер. Это была не та любовь, о которой темноморец знал, в основном, из бульварных романов. Это была настоятельная, просто физическая и весьма эгоистичная необходимость ощущать рядом другого человека. Без чего жизнь сразу тускнела и теряла краски, столь необходимые для того, чтобы продолжать существование в качестве полноценной личности.

И надо же так было случиться, что объектом этого жгучего всеподавляющего желания стал не кто иной, как Керим - не поддающаяся анализу, неверная, непредсказуемая в поступках дружелюбная сволочь, которая трахнула его в гареме, пользуясь неблагоприятными обстоятельствами. Джакомо хмуро решил, что он тогда пустил бы в постель любого, кто проявил бы к нему хоть каплю тепла, - уже просто от тоски… Но ведь пустил же. А теперь рыжая сволочь вела себя так, будто бы весь мир создан только для него и для его личных жизненных целей! Это было несправедливо. Более того – это просто какое-то умопомешательство.

Джакомо тихонько застонал снова, понимая, что еще чуть-чуть – и он перестанет осознавать реальность происходящего. Боги… черт! Он снова позволил Кериму сделать это с собой! Превратить себя в кусок трепещущей плоти, жаждущий удовольствия! Открыться совершенно, абсолютно, до самой сути – довольно развращенной, если уж на то пошло.

И вот результат – бербера даже не было рядом. Должно быть, опять пьет с охранниками или шныряет по лагерю в поисках приключений на свою крепкую, как орех, задницу. Нет уж, баста!!!...

-Спокойно, спокойно, все хорошо, - принялся уговаривать Джакомо самого себя, чувствуя, как его трясет от осознания собственной невменяемости. – Еще не все потеряно… доберемся до гор и тогда…

А что, собственно, тогда? Можно говорить все, что угодно, но факты, вещь, как известно, упрямая – он никуда не уйдет от Керима. Просто не сможет, не хватит сил, не будет и желания. Он уже позволил этому человеку стать центром всей его жизни и, по большому счету, темноморец признавал, что ему плевать, где они и куда идут, лишь бы бербер был рядом и так же, как вчера, осыпал поцелуями вперемешку с полными страсти словами.

Все. Приплыли. Это – отчаянье. Вот как это называется.

-Эй, дервиш, ты сам с собой разговариваешь? – в повозку всунулась хмурая физиономия Джейрана. Темноморцу сразу захотелось ударить по ней чем-нибудь тяжелым, но под рукой ничего такого не оказалось, поэтому он просто вздохнул:

-Нет, это такое утреннее заклинание… Чего хотел-то?

- Я типа ночью дежурил, вы были очень громкими, вот, зашел проверить, как ты, - верзила неулыбчиво смотрел на него, и Джакомо с тоской понял – еще немного, и он либо умрет от стыда, либо научится с этим жить.

Жить с Керимом. Ой-ей-ей-ей-ей, кажется, у него - действительно проблемы.

-Где Керим? – спросил он прямо, потому что голова уже отказывалась придумывать обходные пути. Нет, действительно, если все настолько плохо, может, стоит пойти и проверить – жив ли после сегодняшней ночи бербер7

И если жив – убить собственными руками!....

-Ну, утром он у нас ошивался, а потом ушел. Сказал, дело есть, - верзила протянул руку, чтобы помочь выбраться из обоза. Как выяснилось снаружи, над Бхаратом в ярко-голубом небе стояло обычное слепящее солнце, знать ничего не знающее о проблемах и ночных приключениях, и о том, как иногда страшно просыпаться с мыслью о том, что ты не можешь ничего изменить. Джакомо с трудом разогнулся и сумрачно посмотрел на Джейрана:

-Куда он пошел?

-Он где-то здесь, - охранник обвел рукой заросли плантаций. – Кстати, найдешь – скажи ему, что мы через час снимаемся.

-Ладно, скажу, - пообещал Джакомо. Он еще раз проверил состояние поясницы – ломота проходила, а взамен – по телу вновь разливалась истома, доказывающая, что сегодняшнее утро – одно из самых ужасных в его жизни. Черт, и надо было умудриться так влипнуть! «Софи, дочки… монография… только бы он был рядом… о чем я думаю, я ему даже не нужен, ему нужна дорога, и бесконечные перемены, и что угодно… если бы ему был нужен я, он бы вел себя по-другому!» - мысленно выругавшись, Джакомо замер, жадно глотая окружающий воздух, свежий, какого никогда не бывает в городах.

Керим обнаружился совсем рядом от лагеря. Он сидел на корточках, прячась в траве, и к чему-то внимательно присматривался в зарослях очередных пряностей, коих здесь, на бхаратских плантациях произрастало в огромном количестве.

-Хаким, тише, – бербер говорил глухим шепотом. – Можешь спугнуть….

-Кого? – заинтересованно спросил Джакомо, присаживаясь рядом с Керимом. Дыхание опять захватило – от Керима все еще пахло вчерашней ночью. Кстати, было неплохо…Будто в знак согласия, Керим медленно повернул к нему лицо, заглянул в хмурые зеленые глаза, а потом – вдруг потянулся и ловко поцеловал Джакомо в кончик носа.

-Я обещал, что буду слушать тебя, помнишь? – тихо спросил он и подмигнул. Джакомо механически кивнул. Он помнил. Все, и в том числе то, что не отказался бы забыть – и собственные лицемерные протесты, и то, как бербер их игнорировал, почти придавливая к стенке повозки всем своим весом. С каждой ночью – таких воспоминаний становилось все больше, и это был факт, который Джакомо, как ученый, не мог игнорировать.

-Керим, могу я кое о чем спросить? – темноморец почесал кончик носа. Однако, бербер только приставил палец к губам:

-Потом. Смотри внимательно!

Джакомо присмотрелся – на небольшом пространстве, где растения сплетались друг с другом не так сильно, нежила свое холодное тело на солнце большая змея. От отвращения Джакомо передернуло, а бербер рядом с ним вытянулся вперед. Темноморец невольно залюбовался тем, как играют на солнце мускулы, а весь облик Керима становится похожим на туго натянутую стрелу.

Нет, это все-таки невозможно. Почему, ну, почему он, Джакомо Кавазини, преподаватель и профессор, сидит здесь, на корточках в зарослях и любуется тем, как бербер занимается чем-то непонятным. Вместо этого он мог бы расслабленно пить кофе в своем собственном кабинете, почти в центре Лиона, где не скалят зубы ядовитые змеи, и на лице людей рядом не застывает ухмылка, больше похожая на улыбку маньяка перед тем, как он бросится на жертву…

Только Джакомо успел подумать об этом, как Керим неожиданно стремглав сорвался с места и исчез в зарослях. Сердце темноморца оказалось где-то на уровне пяток. Встав на четвереньки, он высунулся из-за стеблей и облегченно схватился за грудь в том месте, где раздавался отчетливый стук сердца о ребра.

-Ты совсем ненормальный или только притворяешься? – обреченно спросил он. Керим радостно потряс в воздухе змеей, которая высовывала раздвоенный язык из пасти и издавала придушенное шипение.

-Отлично! - воодушевленно заявил бербер, - Теперь у меня есть, что показать. Ты слышал про заклинателей змей? Чтобы тихо пройти сторожевые башни, нам нужно подтвердить твою славу дервиша. К счастью, мне как-то попался неплохой человек, который рассказал, как это делается.

-Нет, я ничего такого не слышал и слышать не хочу, - Джакомо потряхивало – это выходило напряжение. Он безнадежно посмотрел на бербера:

-Ну, а если бы она тебя укусила? Скажи на милость, зачем все это надо? Неужели нельзя обойтись без бессмысленных подвигов?

-Но не укусила же, - радостно отмахнулся Керим. - Яд, конечно, придется сцедить… И надо где-нибудь достать дудочку.

Джакомо угрюмо проследил за тем, как он прячет змею в мешок. Затем, скорее по привычке, послушно шагнул за бебером, который широкими шагами прокладывал путь между зарослей. Вскоре вдали показался лагерь, от которого шли дымки костров, там варилась смачная мясная похлебка и раздавался веселый галдеж их с Керимом публики. Публики, жаждущей зрелищ. «Во что он меня превратил! Я похож на циркача?» - ужаснулся Джакомо и досадливо поморщился:

-Керим, я хотел спросить … Что это такое?! – от неожиданности он отступил назад, запутался в полах собственной чохи и чуть не упал носом вниз.

-Ты это хотел спросить? Великий Эль, только посмотри-ка! - Керим наклонился, и при виде выставленной напоказ знаменитой задницы перед мысленным взором темноморца замелькали ненужные сейчас ассоциации. Потом бербер разогнулся и с торжеством продемонстрировал Джакомо нечто мелкое, встопорщенное и грязное, с узкими красными глазами и ощеренной пастью.

-Ничего не понимаю. Это что, кошка? – изумился Джакомо. Он извлек из вышитого кушака порядком поцарапанные и запыленные очки и нацепил их на нос. С точки зрения зрячего человека существо действительно напоминало кошку – но с чересчур длинными, стоящими торчком ушами и хвостом – тоже куда длиннее обычного.

-Совсем как у Цини, - вырвалось у преподавателя. Существо зашипело, а Керим согласно кивнул, на всякий случай, держа звереныша на весу перед собой.

-Правильно, так и должно быть. Это ведь Цветочная кошка. Вернее, котенок. Странно, обычно они так просто не показываются, хотя на этих плантациях их полно…

[Соня Сэш]

-Поподробнее, будь любезен, - Джакомо любознательно нагнулся к существу, тряпочно висящему над землей. Над его ухом снова раздался голос бербера:

-Знаешь, Тануки после того, как потрахается… ну, в общем, он бывает в настроении языком почесать. Он рассказывал, что демоны пришли в наш мир из одного злачного местечка. Там их закрыли, чтобы не натворили чего-нибудь ненароком, ну, мир, например, не разнесли. Тануки называл их - «падшими». Он сказал, это был очень простой и не очень интересный мир – то, где они жили до этого. Я так понял, когда они сбежали сюда, тела у них не было. Но наш мир, сказал Тануки, так устроен, чтобы у каждого была какая-то форма. В общем, им пришлось во что-нибудь превратиться. Половина из них приняла форму человека. А вторая половина – животных. Так появились Цветочные кошки. Или Призрачные – их зовут так, потому что нигде, кроме как в зарослях, их нельзя увидеть. А нападают они обычно стаей. Удивительно, что нам удалось найти одинокого котенка.

Джакомо ошеломленно воззрился на бербера из-под лохматой темной челки. Надо же, когда Керим начинал что-то рассказывать и его по-настоящему несло, - он вдруг словно овладевал приемами грамотной речи! Как же они тут, на Востоке, любят байки! Даже Тануки… хотя последний, должно быть, просто болтал языком, совершенно не думая, что Керим способен хоть что-нибудь понять и запомнить.

А вот, иди ж ты, понял и даже запомнил. Воистину, таланты бербера неисчислимы… Интересно, где находится это самое «злачное местечко»? Впрочем, пусть божественным занимаются жрецы, нам и земных дел по горло хватит.

-Маленькое уточнение, - Джакомо поправил очки. – Если демоны питаются божественной силой, Зааль называл ее «кяусяр», то – чем питаются эти твари?

- Человеческой кровью. Это и понятно - ты сам говорил, ваши маги используют кровь для разных фокусов. Дервиши, кстати, тоже, - откликнулся Керим. – Тануки болтал, она тоже подходит, чтобы не голодать…

В ту же секунду глаза котенка, висящего прямо перед лицом Джакомо, вдруг вспыхнули красным огнем, молниеносное движение - и Джакомо с проклятьем отскочил в сторону. Из-под прижатых к щеке гибких учительских пальцев текла густая теплая кровь. Котенок сощурился и довольно заурчал.

-Мама мия! - потрясенно пробормотал Джакомо. – А если бы шрамы остались, ты, маленькая тварь!

-Скажи спасибо, он не взрослый, - Керим осторожно отодвинул котенка подальше от них обоих. Мускулы на его руке напряглись, вены вздулись, а котенок – наоборот, расслабился и, казалось, ждал, когда у бербера устанет рука. – Я видел человека, на которого напали Цветочные кошки. У него от лица мало что осталось. Кожа была просто сорвана…

-Какая мерзость! – поморщился Джакомо. – И что случилось дальше?

-Про мумие слышал? Стоит дорого, но любые раны моментом затягивает. Даже глаза снова появились.

-Да уж, - Джакомо с содроганием вспомнил собственную историю с калифом и куском зеркала. Так вот почему открытое ранение зажило буквально через пару дней! Надо бы раздобыть кусочек такого вещества для западных лекарей, пусть бы порадовались, а то заладили: «технические новинки», «химические составы»… Один кусок мумие пополам с обезболивающим любые раны банжем – и можно мертвых на ноги поднимать!

Впрочем, не стоит. Лучше уж никому не говорить. Узнай на Западе об этих чудесах – и не миновать открытой экспансии. И что тогда останется от страны, которая заманивает своими чудесами, запутывает хуже любого чиновника и заставляет беззаветно привязываться к ней и к людям, которые в ней обитают?...

-А потом его прирезали жители той же общины, - неожиданно завершил свою историю Керим. Все тем же беззаботным тоном.

-С какой радости? – не понял Джакомо, пытаясь остановить кровотечение с помощью сорванного тут же подорожника. – Только не говори, что они сделали это просто так, из удовольствия…

-Конечно, нет, кто же убивает из удовольствия? - пожал плечами бербер. – Просто выяснилось, что демоническая кошка успела его укусить. А такой человек – начинает меняться.

-То есть? – Джакомо отказывался понимать логику событий. Он недоуменно моргнул. – Сходит с ума? Заражается бешенством?

-Не, натурально меняется, - пояснил Керим. – Ну, например, нога вдруг в лапу превратиться, а потом обратно. Или глаза красным загорятся. Как будто тело становится… как ты это называл?... нестабильным. В общине посчитали это дурной приметой и прирезали беднягу. Ну что, будем дальше развлекаться или я его уже выпущу? Рука, знаешь ли, устала.

-Погоди,- Джакомо выбросил помятый подорожник и осторожно потрогал расцарапанную щеку. – Не знаю, как размножаются демоны, сильно подозреваю - каким-нибудь неестественным способом. Но вряд ли демонические кошки сильно отличаются от обычных. Ты сам говорил – они как животные. А значит, если малыш будет пахнуть нами, мать его обратно не примет. Не нужно было трогать…

-И что теперь? Предлагаешь его усыновить? – недовольно спросил Керим, с видом мученика держа котенка, который изо всех сил пытался вывернуться. – Это тебе не Цини, мозгов у него нет, и папой он тебя вряд ли назовет…

-Можно подарить его хозяйке караван, - вдруг измыслил Джакомо. – Джейран говорил, она зверюшек любит. У нее вроде и зверинец при себе. Это может расположить ее к нам...

-А может, не стоит показываться ей на глаза? - намекнул Керим. – Если не будем высовываться – благополучно проедем башни, а дальше – нам в другую сторону.

-Ты обещал меня слушать, - сумрачно напомнил Джакомо. – Я не могу оставить здесь беззащитного ребенка, даже если это – всего лишь кошка-демон… Так ты все-таки считаешь, что я не способен сказать что-нибудь умное?

-Проехали, - пошел на попятную бербер и с сожалением вздохнул, видимо, прикидывая, как он будет запихивать котенка в тот мешок, где уже сидела змея. – А как ты предлагаешь его утихомирить? У меня вот-вот рука отвалиться. И где-то здесь должна бродить его мама.

-Это просто, - нагнувшись, Джакомо ухватился обоими руками за первый попавшийся куст – устремленный вверх, с розоватыми мелкими цветками. Мягкая и плодородная земля, прокормившая на своем веку не одного ария, позволила ему без труда выдрать корень.

-Одолжи мне нож

[Соня Сэш]

-Одолжи мне нож, - деловито сказал темноморец. Пожав плечами, Керим свободной рукой вынул из кожаной перевязи недавно начищенный ятаган и протянул его Джакомо. Под заинтересованным взглядом, тот обрезал траву и, когда остался только корень, сунул его котенку под нос.

-Давай, маленький… Хорошо?...

Пару раз чихнув, дикий демон вдруг принялся усиленно мурлыкать, как нормальная кошка, бессильно обвиснув в сильных пальцах бербера, чьи костяшки побелели от напряжения. Взгляд животного стал мутным и довольным.

-Что ты с ним такое сделал? – Керим изумленно встряхнул котенка и, убедившись в отсутствии реакции, отпустил. Шмякнувшись о траву и ничуть не расстроившись по этому поводу, будущий демон довольно мяукнул, подполз к ноге бербера, потерся о грязную шароварину и снова безостановочно замурлыкал.

-Корень валерианы, - Джакомо понюхал корешок. – Точно. Теперь-то ясно, что он здесь делал. Обычные кошки катаются по траве, чтобы впитать в себя запах. Кстати, нам повезло. Некоторые ведут себя куда агрессивнее – как люди, когда напьются.

Керим снова бросил взгляд на котенка, пытающегося ластиться. Он присел на корточки, погладил мурчащего демона за ухом и посмотрел на Джакомо снизу вверх с большим уважением.

-Это же какое можно устроить представление! – глаза Керима горели азартом. – Дервиш, укрощающий Цветочную кошку! В придачу к моей змее - будет идеально! Теперь мы точно останемся при караване, никто и не захочет нас отпускать. И откуда ты все знаешь?

-Читать умею, - Джакомо гордо приосанился. – А еще я знаю другие полезные травки, они тут наверняка под боком растут.

-Здесь все растет, - заверил его Керим. Хитро фыркнул: – Слушай, а мы обзаводимся семьей – сперва Зита, теперь – этот…

-Тоже мне, семью нашел. Да из тебя никогда хорошего отца не выйдет! – не удержался Джакомо. - Ты же разгильдяй!

-Зато из тебя вышла бы отличная жена, только сильно умная, - засмеялся Керим, а Джакомо обиженно поджал губы:

-С тобой невозможно разговаривать серьезно!

-Да, пожалуй, и не надо, - махнул рукой Керим, сграбастывая разомлевшего демона. Обратный путь они проделали молча – Джакомо переваривал информацию, а Керим – тот, должно быть, просто молчал, любуясь, как перед ними встает во всей красе собирающийся лагерь. Наткнувшись взглядом на его безмятежный профиль и еще раз отметив дурацкую высокомерную складку в уголках губ, Джакомо тоскливо вздохнул – итак, у него не получилось узнать...

А знать ему хотелось немногое – всего лишь: что думает Керим по поводу их обоюдного будущего и, если таковое намечается, то - как оно будет? «Черт, но почему я умудрился влюбиться именно в него!» - почти что застонал Джакомо, мрачно буравя зелеными темноморскими глазами широкую спину. Всегда - одно и то же. Нужно каким-то образом собраться – и вымести Керима из сердца, как из дома - тот любимый хлам, который давно пора выбросить, но который придает существованию приятную атмосферность. А потом – вернуться домой и заняться научной карьерой, как и предполагалось вначале…

И всю жизнь чувствовать эту пустоту, которая охватывала Джакомо каждый раз, когда Керима не было рядом?

А вечером, на следующем привале разыгралось настоящее шоу: темноморец прыгал вокруг взбешенного новой обстановкой котенка, брызгая валерьянкой, а потом под одобрительные выкрики окружающих торжественно преподнес блаженно чихающего дикого демона хозяйке каравана. Которая представляла из себя настоящий тюк, обмотанный всеми возможными тканями, унизанный бусами и казавшийся чем угодно, например, бутоном красивой розы, но только – не живой женщиной.

Приподнявшись, тюк приласкал кота появившейся откуда-то из-под шелка и бархата ухоженной ручкой, а потом раздался нежный и плавный голос, что-то сказавший охраннику. Вслед за тем вдова сейида погрузилась в свой паланкин, который тащили четверо мускулистых парней с почти черным цветом кожи, и под гавканье караванных псов поехала в нем к шатру. А к Джакомо подошел рослый детина в одежде охранника, заявивший сочным басом:

-О Друг Праведных! Хуррем Султан открывает свой шатер и приказывает принести туда таркан с карри. Она будет ждать тебя после намаза.

-Я так и знал. Теперь придется сматываться, – безрадостно сказал Керим, как только охранник отошел от них на приличное расстояние. – Я уверен, это все – не просто так. Не хочет же она, в самом деле, угостить тебя тарканом. Все женщины болтливы, скорее всего, будет спрашивать. Ох, не к добру все это…

-Брось, ты сам говорил, что надо пользоваться обстоятельствами, - легкомысленно отмахнулся Джакомо, все еще под впечатлением от голоса хозяйки каравана. Возможно, ему показалось… Темноморец был уверен, что слышал нотки, присущие его Софи, в этом спрятавшемся в ворохе дорогих тканей голосе.

-Так ты пойдешь туда, что ли? – осторожно уточнил Керим. Бербер нахмурился, и открыл рот, но, увидев предостерегающе поднятый палец, промолчал. А Джакомо, которого разбирало любопытство чуть большее, чем обычная любознательность, пожал плечами:

-Пойду, конечно. Пообщаться с туземной принцессой – больше такого шанса не будет! Кстати, ты никак амплуа сменил? Быть рассудительным – моя роль! - насмешливо сверкнул он в сторону Керима крыжовниковыми зрачками.

-Я не знаю, что такое «амплуа»... Не попадись, Хаким, ты мало общался с женщинами и не знаешь, - серьезно предупредил бербер и проводил Джакомо ревниво блестящими глазами. Что только настроило темноморца на воинственный лад – нечего строить из себя самого опытного, не знаем, как у вас, на Востоке, а у нас, в Европе мужчины женятся на одной-единственной женщине и потом общаются только с ней…

В шатер Хуррем Султан или Принцессы, как стал называть ее Джакомо про себя, его пустили без промедления. Внутри царил загадочный полумрак, Принцесса отдыхала от дороги в роскошном кресле из синего бархата, все еще закутанная так, что не было видно даже глаз. Следуя указанию раба темноморец сел напротив входа на ворох чего-то мягкого и пушистого, по традиции поблагодарил хозяев за гостеприимство. Одновременно Джакомо пытался хоть что-то разглядеть сквозь плотную ткань, надежно закрывающую от него истинный облик Харрум Султан – и не мог этого сделать.

[Соня Сэш]

И, тем не менее, ему все еще казалось, что за всеми этими характерными для женщин Бени-Бар-Кохба, местной элиты, повадками скрывается его милая Софи, которая никогда не лезла за словом в карман. Цветочный котенок пристроился рядом с хозяйкой и, кажется, получал большое удовольствие от жизни.

-Какие пути привели вас и вашего спутника в благословенный Эль-Файюм? – перевел смуглый пожилой раб, своей сухощавостью могущий посостязаться с богомолом. Спокойствием тоже. Но, опять-таки вопреки логике, Джакомо упорно верилось в то, что этот старик машет мечом куда как лучше Керима. Да пожалуй, и Айна тоже.

Он мысленно усмехнулся, открыл рот – и принялся выдавать заготовленные байки.

-Разве дервиши могут лгать? - прервала его Принцесса, неожиданно переходя на знакомый телугу. Ухоженная ручка, унизанная перстнями, погладила мягкую шкурку котенка. - Мы знаем ваши приметы, их раздают уже в караван-сарае в Эль-Рийяде. Вас не схватили только потому, что так повелела я. Мне хотелось посмотреть, насколько бесстыжими могу быть бродяги.

Ошеломленный Джакомо сжал губы от досады на себя. А ведь Керим предупреждал. Ну что ж, терять теперь нечего. Он виновато улыбнулся:

-Все верно, нам пришлось вас обмануть. Но, поверьте, если бы у меня был выбор, я бы никогда не посмел допустить такой наглой лжи. Да, мы – не дервиш и его ученик, а просто беглецы из гарема калифа. Думаю, не стоит рассказывать, почему мы убежали оттуда? Эта история – не для такого нежного слуха…

Ворох тканей, бывший женщиной, подтвердил:

-Мне не интересно, - послышался прерывистый легкий вздох. – И мой слух – не такой уж нежный. Я прекрасно знаю, как это бывает, когда тебя похищают, а потом ты попадаешь в эмирский гарем, где таких, как вы еще – двадцать, одна прекраснее другой, и где вами обладают как хотят, а не хотят – убивают с помощью шелкового шнурка. Еще, бывало, неугодных наложниц бросали в мешок и туда же бросали ядовитую змею. А то и могут затравить бешеными кошками.

Словно в подтверждении, Призрачный котенок зевнул и довольно поморгал осоловевшими после валерьянки красными глазами. Джакомо скосил взгляд на старичка-богомола, но Принцесса только плавно взмахнула смуглой, звенящей кольцами рукой.

-Не волнуйся, о Друг Праведных, Мустафа глух, как пробковый дуб. Поэтому при нем я могу говорить все, что заблагорассудится, лишь бы соблюдались видимые приличия. Меня он читает по губам, но он слишком ленив, чтобы делать это постоянно… Я решила не выдавать вас охране, когда узнала, почему вас ищут. Выслушай меня, эфенди. Я – из рода ариев, росла в маленькой общине далеко от Эль-Рийяда, Кандагара и крупных городов, в эмирстве Аль-Салах, в джунглях. Там мои родные места. Однажды, когда я шла к роднику с кувшином на голове, мимо пролетел черный, как уголь, конь с сидящим всадником. Потом я узнала, что это был управляющий эмира Эль-Файюма, Рустам-паша, сейчас он уже мертв. Он ехал по делам в соседнее эмирство, так я попала в гарем эмира. Тогда мне было четырнадцать, и это случилось накануне моей свадьбы с мужчиной, у которого я была бы первой женой. Я не хочу выдавать вас, эфенди. Калиф или эмир, все равно, но если дать десяти человекам оружие и напасть на них, девять убегут, а один – станет защищаться. И этот единственный – настоящий мужчина. Так говорят в Аль-Салахе.

-Моя жена говорит: «Лучшая защита – нападение», - кивнул Джакомо. - Она – единственный в Лионе адвокат-женщина. Вы чем-то похожи на нее…

-Все женщины чем-то похожи друг на друга, - равнодушно сказала Харрум Султан. – Мы умеем защищаться, только делаем это по-другому. Я ждала три года, пока мой господин, эмир Эль-Файюма, поймет, что не может без меня жить. Мне повезло – рабыня не смогла бы стать женой, но я была – не купленной рабыней, а дорогим подарком. Я учила язык, потому что до этого говорила только на наречии Аль-Салаха. Училась музыке, танцам и манерам. Я научилась даже жить в гареме – это был клубок змей, и каждая из нас защищала только себя. А потом, когда мой господин посмотрел на меня и взошел ко мне на ложе, я покорилась, и покорила его, но не стала требовать у него украшений и яств, как делали другие. Я постаралась стать для него незаменимой – была доброй, ласковой, нужной этому огромному и бешеному, как зверь, мужчине. Никто не смел сказать ему слова поперек, но я и не говорила. Всего, что хочешь, можно добиться лаской и постелью…

-И как скоро вы стали его законной женой? – уточнил Джакомо. Он восхищенно покачал головой, представляя рядом кого-то вроде калифа – и ту, что скрывалась под тканями.

Настанет время, и миром будут править женщины – вот такие, как эта, сунувшая голову в пасть тигру и приручившая его. В голосе Принцессы послышалось чуть заметное самодовольство:

-Всего год я плела любовные сети. Через три года каждый гость дома эмира Эль-Файюма был обязан принести подарок его любимой жене, и еще у меня было трое детей от моего господина. Но оставались другие наследники, около сорока сыновей, и их всей нашли ночью мертвыми, одного за другим, ни один лекарь не посмел сказать господину! Потом я убила и Рустама-пашу, он был воспитателем сына моей соперницы – бывшей любовнице известного тортугского пирата. Мой господин любил меня, но никогда не отказывался поразвлекаться с другими женщинами. Он умер прошлой весной от заражения крови, здешний эмир - мой десятилетний сын, единственный оставшийся в живых ребенок мужского пола, и теперь я счастлива. Знаете, эфенди… на моих руках – больше крови, чем у янычар калифа. Иногда мне бывает страшно есть фрукты, потому что мне кажется – их кто-то отравил. Я столько раз делала это сама... Вот поэтому я спасла тебя, «дервиш». Это как искупление - чтобы Аху не тревожил мой ночной сон… Понимаешь ли ты меня, эфенди?

-Леди Смерть, - пробормотал Джакомо зачарованно. История пугала – и одновременно будоражила кровь. Он не мог заставить себя относится к этому существу как к чудовищу, наверное, потому что точно знал – на ее месте Софи поступила бы точно так же. - Не обращайте внимания, у нас в Лионе шла такая пьеса. Но как вы могли? Вы же – женщина…

-Разве вы не стали защищаться? - чуть обиженно возразила Принцесса. – Это была борьба не на жизнь. Подумай, эфенди, как тяжело мне было оказаться одной из многих – вместо того, чтобы быть для кого-то единственной.

-У вас разрешено многоженство, - развел руками Джакомо. – Лишь бы калым был заплачен. Так что вряд ли вы были бы «единственной» долго, не обижайтесь, о прекрасная Харрум Султан!

-Законы на Черном Столбе писал мужчина, - женщина почесала Призрачного котенка за ухом. Джакомо посмотрел на ее маленькие милые пальчики – он не знал, как она выглядит, не знал, сколько ей лет, но эта женщина – и пугала, и зачаровывала своей загадкой. Хотя говорила Принцесса довольно откровенно:

-Там написано, что у мужчины больше потребностей, поэтому у него столько женщин, сколько он сможет содержать не хуже, чем в родительском доме. Нам тоже говорят об этом с детства, нас учат, как быть послушными. По законам Великого Пророка жен можно наказывать и даже убивать. Но я – я другая. Я рождена для того, чтобы быть единственной, - призналась Харрум Султан. – Рустам-паша напоил меня банжем, чтобы привезти в дом эмира – он не хотел связывать и портить веревками кожу. Но я все равно запомнила. В ту, первую ночь, мой господин взял меня силой и не вспоминал обо мне три года. Сперва я хотела умереть, но потом поняла – Великий Эль дал мне именно эту судьбу. Мне пришлось принять правила и смириться с ними, потому что только так я могла стать счастливой. Что толку – переливать из пустого в порожнее и мечтать о несбыточном? Надо сооружать свою крепость из того, что под рукой. И я точно знала, чего хочу – свободы. Когда речь идет о свободе, сострадание – это слабость. Я получила ее – дорогой ценой, но получила. Сейчас я вдова и мать наследника, а значит, могу делать все, что захочу. Видишь, эфенди, я добилась своего.

-А ваш муж, Принцесса? Вы любили его? – полюбопытствовал Джакомо, отпивая глоток из сделанного Мустафой крепчайшего кофе. – Вы плакали, когда он умер?

-Да, я плакала, – темноморцу показалось, что под закрывавшей лицо женщины тканью родилась острая улыбка. - Мы все плакали, а потом я пошла к сыну и сказала, что он должен быть мужчиной, если хочет стать таким, как отец. Он во всем слушается меня, мой мальчик. Я учу его моей любимой надписи на Черном Столбе: "Лучшие из мужчин - это те, которые наилучшим образом относятся к своим женам". Может быть, я успею сделать еще много, прежде чем превращусь в старуху. А тогда мне нужно было спешить – красота не вечна. И, поверьте, у нас знают толк в ядах.

-В любом случае, вы стали защищаться, - улыбнулся Джакомо. – Почему-то, несмотря на все, я не склонен осуждать вас. Вы много терпели и долго ждали, а потом – поступили как женщина. Мужчинам этот дар недоступен, они идут напролом и приходят в отчаянье, если что-то не выходит…

-Зато они способны быть верными, - в голосе все еще сквозила улыбка. – Вы можете остаться в моем караване и уйти когда захотите. А взамен я хочу послушать о той стране, откуда вы родом и где женщина может находиться наравне с мужчинами. Наверное, это сказочная страна…

-О да, сказочная, - выдохнул Джакомо, вспоминая шпили Блуа и черепичные крыши Ситэ. А потом он вдруг вспомнил Керима – и очень удивился, потому что в словах Харрум Султан вдруг почуял странную сермяжную правду. Вчерашняя ночь… и то, как он не сумел отказаться… и все, что было…

А может быть, это знак – настало время потерять все, чтобы обрести – многое?

Когда у тебя есть все – семья, друзья, любимые и то, что придает тебе цельность – твое хобби, искреннее увлечение, согласитесь, этого немало, чтобы чувствовать себя счастливым. Но вот, в прекрасный момент, ты понимаешь, что и это – мишура. Наносное, которое всю жизнь взращивали в тебе родители и другие люди.

Дядюшка сказал ему, что семья, дети и уверенность в том, что это от тебя точно никуда не денется – главное в этой непостоянной жизни. И он поверил

[Соня Сэш]

Родители сказали ему, что стать ученым – это отличная карьера в непостоянном мире, ибо постоянство дают только знание. И он поверил. Магистр Николаус сказал, что слава, заработанная честно, – это то, к чему стоит стремиться, чем стоит жить и ради чего дышать. И он поверил.

А что, если на самом деле ему не нужно то, что остальным? Если на самом деле его личная, маленькая судьба – это один невыносимый рыжий парень, которому, может быть, далеко по умственному развитию до многих знакомых, который умеет только хитрить и выворачиваться из попыток Джакомо набить себе цену, но при этом – остается тем, к кому стремится истосковавшееся по настоящему, темноморское, жадное до любви сердце?

Что если среди правд мира – это – самая настоящая правда?

Когда он, уже ночью, шел по спящему, шевелящемуся во сне и нервно всхрапывающему лагерю, то не думал ни о чем, просто – смотрел вокруг и видел много удивительных вещей: и то, как стража в синих доспехах вспоминает с сонными глазами о старых шрамах и любимых женщинах, и то, как неспокойно светятся огни внутри шатров, и то, как одухотворяющее дует ветер, и то, как множество людей вокруг, в этом мире и в том странном местечке, откуда родом Тануки – переживают тоже самое, что он.

Это было забавно. Джакомо шел неторопливым прогулочным шагом, обходя спящих, – и представлял, что он скажет Кериму. Можно, в принципе, и не говорить – не такой уж дурак, сам догадается. Темноморец довольно улыбался. Похоже, он, наконец, готов смириться. Ладно, пусть, пора признать, что…

Джакомо замер, широко распахнутыми глазами глядя на арбу, откуда доносился душевный храп бербера, смешанный с тихим, почти неслышным дыханием Зиты. Он смотрел на расположение тел и отказывался верить.

Девушка свернулась комочком и прижималась к лоснящемуся от пота телу бербера. Ее обнаженные небольшие острые груди торчали чуть в стороны. Дальше угадывался изгиб смуглых бедер, тесно прижатых к выносливому телу Керима, одна рука бербера зажимала пальцами розовый сосок, будто он заснул раньше, чем убрал руку.

Голова девушки была запрокинута назад, из больших ярких губ вырывались тихие вдохи. Спящий Керим обнимал Зиту, и вот обоих остро пахло отчетливым запахом недавнего секса.







Первый день показался Анвару вечностью.

Его впихнули в обставленную на широкую ногу комнату, где не было окон, но было много мягких и пушистых вещей из бархата и шелка, а также низкий серебряный столик с кальяном. Последнее пришлось очень кстати, поскольку заняться все равно оказалось нечем, здесь не наблюдалось даже книг. Анвар полулежал на шелковой перине, набитой страусовыми перьями, среди украшенных драгоценностями светильников и курил серебряный кальян. Он ждал, пока кто-нибудь войдет и что-нибудь случиться, но никто не вошел и ничего не случилось. Анвар даже стал подозревать, что ему специально дали время подумать о разных вещах.

Сперва он думал, что его обязательно казнят, потом решил, что поскольку не казнили до сих пор – вряд ли станут делать это дальше. Анвар боялся закрывать глаза. Это было сумасшествие – перед ними до сих пор стоял образ Ежи. Торговец никак не мог забыть единственный поцелуй, эти уступчивые губы, это нежное тело, когда-то – прижатое к его взволнованной груди. Иногда он садился на перине и обнимал голову руками. Безумие прогрессировало – теперь за встречу с Ежи он был готов отдать многое, нет, даже не так – все, что у него осталось…

Правда, он и так уже отдал абсолютно все – за какие-то пару часов. Жизнь он фактически потерял. Малопонятно, почему его до сих пор не казнили. Скорее всего, калиф чем-то занят и боится пропустить зрелище, или же он предпочитает делать это собственноручно. Работа? Об этом поздно думать. Семья… Матерей – искренне жаль, они будут сокрушена, надеюсь, отец сумеет их утешить. Старшие братья – вполне проживут и без него. Если доведется свидеться перед смертью, он им объяснит, что не жалеет о своем поступке. Вся его жизнь - за одну встречу с русоголовым юношей с Рыбацких островов? Выгодная сделка, правда, Анвар все-таки надеялся сторговать цену…

Ночь вышла не лучше. Купец беспокойно метался среди вытканных золотом покрывал, изредка проваливаясь в тяжелый сон без сновидений. Впрочем, облегчения последний не приносил.

А утром Анвар дождался – за ним пришли евнухи, в своих пестрых халатах и с оружием за поясом. Они здорово смахивали на наемников. Один из евнухов безо всякого выражения на суровом лице сообщил, что его подготовят и отведут к калифу.

В ответ на это сообщение Анвар только опустил голову, сдерживая радостно сверкнувшие зрачки. У него, наконец, появилась редчайшая возможность увидеть Ежи или хотя бы узнать, что с ним. Сердце торговца билось так ликующе, что он не замечал, как его одевают и моют, и даже… хм, краска для лица? Что ж, похоже, он в руках профессионалов, а Анвар умел ценить профессионализм в любом деле.

На всякий случай один из евнухов стоял возле двери, двое других – занимались послушным, как никогда, торговцем. Они расчесали неровные пряди, гармонично уложив их по сторонам лица, выбрили все, до одного волоска на ногах и даже лобке, искупали в пахнущей розами воде, тщательно натерли все тело розовым маслом, а потом один из них вынул из-за пояса плоскую круглую шкатулку, украшенную мельчайшими рубинами, и решительно шагнул вперед…

-А вот это я, пожалуй, сам, - непреклонно заявил Анвар, отнимая у евнуха шкатулку. Он не был поражен – все знают, как можно использовать красивых мальчиков, а уж тем более глупо не знать этого торговцу. И если сам Анвар мог купить или взять из своих торговых партий любую понравившуюся женщину, то почему бы калифу не сделать тоже самое?

С ним. Или с кем-то другим. В конце концов, в этом даже нет ничего несправедливого. В иное время Анвар, возможно, даже был бы рад…. Торговец безрадостно усмехнулся, рассматривая содержимое шкатулки. Дорогая вещичка. Здесь все – исключительно дорогое, режущее глаза показушной пышностью. Чего уж врать самому себе…

Не был бы он рад. Уважение на работе, хорошая семья и перспективное будущее – Анвару действительно было что терять. Вздохнув, молодой торговец быстро, не давая себе времени на сожаления, обмакнул палец в мазь, увлажняющую и смягчающую боль, и засунул его себе между ног. Как следует провернул, демонстративно улыбнулся евнухам иподошел к большому, украшенному золотой резьбой зеркалу, чтобы тщательно осмотреть свое тело.

Он действительно был привлекателен – нездоровый в детстве, к двадцати годам Анвар вырос и набрал мышечную массу, и теперь в зеркале отражался красивый парень с горячим взором узких глаз золотистого оттенка. Ежедневные тренировки дали этому телу упругие мускулы и гибкость, но про все эти, безусловно, полезные свойства, разом забывалось, стоило кому-то обжечься о взгляд Анвара и заметить его влажные и высокомерные губы, сейчас – решительно сжатые.

С помощью такого тела можно брать города. Хотя Анвару для полного счастья требовалось гораздо меньше. Может быть, если он даст калифу то, чего тот хочет, ему будет позволено увидеть Ежи? Хотя бы раз. Еще один раз… и можно умереть спокойно.

«Товар неплох. И все равно тебе отказали», - Анвар еще раз вздохнул и упрямо вздернул подбородок. Один раз – отказали, посмотрим, чего он сможет добиться теперь. Торговец повернулся к евнухам, уже держащим наготове богатый и мастерски расшитый изображениями тигров халат из провоцирующее тонкого шелка до колен. Халат напоминал издевательство над всем, что Анвар когда-либо носил – зато в такой одежде он продавал тех рабов, которые были предназначены для любовных утех. В этом он будет – точь-в-точь юноша из Цветочной лодки. Прекрасно, воодушевился Анвар, набрасывая приятно льнущий к коже шелк на раздражденные купанием плечи, как раз то, что надо.

Калиф вошел, когда Анвар уже устал ждать его в своей просторной комнате, где было прохладно и даже влажно, несмотря на чадящие светильники. Брови Повелителя Правоверных были насмешливо сведены к переносице, взгляд светился предвкушением, а походка – напоминала о тиграх, вышитых на халате Анвара. При виде своего недавнего конкурента за право обладания эксклюзивным товаром торговец начал было расправлять губы в язвительной ухмылке, но тут же опомнился и пал ниц.

Кивнув евнухам и охране, чтобы они вышли, калиф Зааль-аль-Фариз с удовольствием оглядел распростертого перед ним юношу в одежде, сшитой лучшими мастерами Синего дворца специально для Анвара, за день. Идеально - для таких вот сочных тел, не тронутых старостью, не скрыто ничего из того, что нужно, но и не показано слишком много, должен же быть простор для фантазии. А впрочем…

-Сними одежду, я хочу посмотреть на тебя, - скомандовал он, выжидающе сужая кофейные глаза. Подавив невольный смешок, Анвар выполнил указания молча – с нежным шуршанием ткань скользнула на пол, и торговец ощутил, как к телу прикасаются холодные потоки воздуха. Он не ошибся в своей привлекательности – со стороны калифа раздалось довольный возглас, он медленно поднялся с дивана и направился к Анвару, ступая пластично и грациозно, как большая хищная кошка. Анвар – только опустил глаза, мысль о том, что его будут использовать как раба неприятно царапнула по живому.

Но дело того стоило.

-Злишься? – послышался голос калифа возле самого уха Анвара, и тот, инстинктивно нахмурившись, поднял глаза - у раздевающегося калифа был странный взгляд, дружелюбный и пугающий одновременно. Купец не мог не признать, что

[Соня Сэш]

Повелитель Правоверных великолепно выглядит без одежды, будто Эль потратил на создание этого тела свой лучший материал. «Шайтан, если он весь такой большой, то он меня разорвет!», - пришла в голову Анвару непрошенная мысль, и он сжал губы, прекрасно понимая, что его ждет.

-Прогнись, Анвар-эфенди. Нет, не так, всей спиной. Ох, да, какая умница…. И, кстати, можешь не скрывать свои чувства. Тебе же страшно?

-Мне не страшно, мой повелитель, - поза была непривычной, и Анвар снова пережил вспышку раздражения.

– Разве что противно, - не удержался он, чувствуя влажные бесстыдные прикосновения языка ниже поясницы. И соврал - было даже приятно и как-то необычно жарко. Палец калифа раздвинул стенки ануса, и торговец часто задышал, прижимаясь к ковру. «Неужели я позволю ему сделать это со мной?» - пронеслась еще одна запоздалая эмоция, впрочем, Анвар отогнал и ее.

Он все решил. Ради того, чтобы увидеть Ежи, он был согласен рискнуть гораздо большим. Сделка есть сделка.

- Это бывает, - согласился калиф и с коротким выдохом сделал резкое движение бедрами вперед, наваливаясь сверху и проскальзывая внутрь. Едва не потеряв опору, Анвар прорычал что-то невнятное. Коленки торговца заныли от напряжения. Даже не пытаясь восстановить сбитое дыхание, он перенес тяжесть тела на руки и почувствовал несильный игривый шлепок по обнаженной коже ягодиц. Да как он… Анвар оглянулся с покрасневшими от злости скулами, опасно полыхнув золотом глаз, и - получил в ответ одобрительную славную улыбку.

-Ты у меня такой послушный, верно? - отметил калиф. Он нависал над приникнувшим к ковру Анваром громадным силуэтом на фоне бьющего из арки солнца. Всей спиной торговец чувствовал щекочущее прикосновение его длинных, черных и блестящих волос. – Это хорошо, я не причиню тебе лишней боли. Ты готов, радость?

-Готов, мой повелитель, - Анвар до хруста сжал зубы и волевым усилием не позволил себе свести широко расставленные ноги, когда член внутри него шевельнулся, словно живя своей особенной жизнью. Твердый и большой, он вызвал у Анвра вполне закономерные опасения.

-Да, я твой повелитель, а ты - мой наложник, - с удовольствием напомнил калиф, снова шевельнул бедрами, и Анвар прокусил губу до крови, принимая в себя еще пару сантиметров. На этот раз было ощутимо и странно, чужие руки мешали встать и уйти. Твердый предмет внутри вдруг задвигался так живо, что Анвар всерьез испугался – а ну как проткнет насквозь? Чтобы этого не случилось, он послушно качался вперед-назад в такт чужим движениям, а когда боль становилась острее, и он замирал, то калиф подгонял его обидным шлепком.

- Думаю, я помещусь на всю длину. Если станет совсем плохо, кричи, - велел калиф и, наконец-то, замолчал, опасно дыша и проталкиваясь все глубже. А вот это уже - действительно больно! Анвар, задохнувшись, открыл рот, но у него вырвался только жалобный звук, за который торговец себя тут же возненавидел. И в ту же секунду он почувствовал, как между ног становится тепло и влажно, и кто-то кусает его шею в районе предплечья.

Калиф кончил и опустился на ковер, окончательно придавливая Анвара своей массой, окутывая покрывалом черных волос. Что касается работорговца, то ему было слишком не по себе, поэтому он молчал, уткнувшись подбородком ковер и чувствуя, как чужие мужские руки все еще обнимают его сзади. Лежа так, без каких-либо особых мыслей, он инстинктивно выгнулся, когда сверху снова началось какое-то подозрительное шевеление. Что странно, по телу разливалась сладкая истома, как после долгих физических нагрузок. Она-то и лишила торговца былой осторожности.

-Мой господин, тот раб… рус… Он тоже где-то здесь? Я могу его увидеть?

-Забавно, - после паузы заметил калиф, явно обращаясь не к Анвару. Торговец затих, понимая, что, кажется, слишком поторопился. Он уже осознанно поднял бедра над ковром, когда калиф подался вперед всем телом, плавно вгоняя оживший член в лишенную им невинности плоть. Внезапно торговец вздрогнул и мысленно согласился с калифом – забавно, когда вдруг начинаешь получать удовольствие….

-Забавно, - повторил Зааль более хрипло. - Так поэтому ты такой податливый, эфенди-девственник? Тебя заботит этот раб? Я подозревал, что ты не такой уж покорный, каким кажешься, верно, радость?

-Я сделаю все так, как вы хотите, - обреченно выдохнул Анвар, дрожащей рукой откидывая со лба рыжие неровные пряди. Ладонь калифа уже привычно опустилась на ягодицы и сильно сжала одну из них. Содрогнувшись, Анвар понял, что калиф – действительно хороший любовник, как про него говорят, по крайней мере, от сладкого ощущения у него заныло внизу живота.

-Ну, знаешь - хмыкнул калиф, как показалось Анвару, с неудовольствием. – Я не помню никого, кто рано или поздно не делал бы так, как я хочу, - сильный толчок внутрь. От болезненного удовольствия у Анвара задрожали коленки. – Но, к несчастью, я не смогу тебе помочь. Этот раб оказался упрямцем, так что теперь он, знаешь ли, мертв, - сильным глубоким толчком калиф достал до простаты, и Анвара подбросило в неожиданной вспышке удовольствия. А калиф простонал что-то насчет диких котят, притворяющихся ручными.

Ответного стона Зааль, впрочем, не дождался – тело под ним изменило поведение так моментально, что он мог бы подумать, что встретил оборотня.

Блестящие от пота мускулы напряглись в попытке бурного сопротивления.

Рыжие, неровные и порядком взмокшие пряди налипли Анвару на лицо, из-под них доносилось глухое рычание. Сильные пальцы купца, благоразумно придавленные Заалеем к ковру, судорожно сжимались, вырывая ворс. В голове – не осталось ровно ни одной мысли, кроме того, что нужно сопротивляться – нужно, потому что… потому что… Анвар не знал, почему, просто, ему было больше незачем жить, и осознание этого приводило его тело в бурный восторг, выражающийся в стремлении испортить эту великолепную игру под названием: «Да, я согласен, все, как вы хотите, о повелитель»…

Маски и игры были отброшены в сторону. Калиф все жестче входил в Анвара, словно не замечая, что тело под ним изображает из себя угря на сковородке, безжалостно царапая напряженную спину и покрасневшие от шлепков ягодицы ногтями, выкрашенными хной. Каким-то задним умом торговец понимал, что вот теперь-то он доставляет калифу – настоящее наслаждение.

Бессильный выбраться и совершенно потерявший контроль над собой Анвар извивался, понимая, что боль, которая наполняет его тело, - ничто по сравнению с той болю, которую он чувствует в сердце. Так они не то боролись, не то получали удовольствие минут пять, потом, громко застонав, Повелитель Всех Правоверных кончил, замерев с насаженным на свой член Анваром, как яркая бабочка – на золотую булавку.

А вслед за ним – вскрикнул, оглушающее кончая, растерянный и ничего не понимающий Анвар. Замер, чувствуя, как по дрожащим ляжкам стекает чужая теплая сперма, а в душе - не остается места даже для боли. Казалось, он даже не заметил, как его подняли и помогли добраться до кровати. Просто зарылся в роскошные покрывала и уставился в стену. Рядом негромко рассмеялся калиф, соленый язык, будто невзначай, лизнул Анвару мочку уха. Неожиданно Анвар успокоился – его рассудок вдруг пронзила умная, ни на что не похожая мысль.

Будь что будет. Ежи – все равно мертв. Так что теперь терять уже – действительно нечего…

-Ты пахнешь совокуплением, - сказал он. Купец знал этот звериный запах секса, но сейчас ему было все равно. Он выглядел таким безмолвным, что калиф даже забеспокоился:

-Эй, да что с тобой такое? – отведя с лица Анвара мокрые огненные пряди и не встретив никакого сопротивления, калиф разглядел горячую дорожку влаги от глаз до подбородка. Недовольно поморщился: – Не переживай, радость. Брось ты это гиблое дело, он - всего лишь твой бывший раб. А ты – мой, радость…

-Здесь все ваше, - проговорил Анвар из вороха шикарных тканей. Калиф задумчиво кивнул, устраиваясь рядом и ища глазами кальян.

- Боюсь, единственный способ изменить это – очутиться где-нибудь еще. Не в моих владениях - например, в местах, где живут варвары. Хорошая мысль - я мог бы побывать там и посмотреть, как они это делают.

-Как и все люди, - Анвар безразлично посмотрел на свои руки. Красивые, сильные руки с выносливыми пальцами. Так спокойно и уверенно он не чувствовал себя очень давно.

- Как он умер? – безнадежно спросил он. - Что вы ему сделали?

-Ничего, - калиф недоуменно покачал головой. – Просто не успел. Я собирался заняться с ним любовью на балконе, но он спрыгнул. Подошел к краю – и просто бросился вниз. Мне показалось, ко мне это имело мало отношения, взгляд у него был странный. Шайтан, я понял - мне повезло приобрести юродивого! Вот скажи, нормальный человек будет прыгать с крыши? Нет, все, нужно срочно куда-нибудь уехать. Например, в Лионское королевство, говорят, там хорошо принимают иноземцев. Ехать надо неофициально, конечно…

-Купайся в своем золотом дерьме и не рыпайся, тварь!- вдруг со злостью отрезал Анвар. – Кто-нибудь и до тебя доберется!

[Соня Сэш]

Со стороны крупного тела калифа донесся ленивый смешок.

-Кто-нибудь – обязательно доберется. Даже интересно – кто именно. Уж не ты ли?

Не оборачиваясь, он жестом собственника накрыл рукой беззащитный пах Анвара. Погладил головку члена, сжал основание. Анвар опять сбился с дыхания. Возбуждение вернулось, но не секса хотелось торговцу рабами.

Отнюдь.

Он точно знал, что его удовлетворит.

-А почему бы и нет? – пожал плечами торговец. – Не уверен, но попробовать, думаю, стоит.

В его голосе мелькнула нешуточная злость. Калиф заинтересованно повернул холеное лицо и уставился на Анвара как на залетевшую в комнату яркую бабочку, словно прикидывая, что ему делать с ней дальше – поймать и бережно посадить в стеклянный пузырек или сбить на пол и растоптать узконосой туфлей? «Погоди, сволочь, ты у меня доиграешься», - Анвар нехорошо улыбнулся и накрыл ладонь калифа, ласкающую его внизу, своей – меньших размеров, с точечной татуировкой не последнего представителя Квартала работорговцев на подушечках пальцев.

Рука легла так уверенно, будто уже вполне сообразила, что происходит, и сосредоточилась. Где-то секунды за три до того, как это сделал ее хозяин.





Когда карета подъехала к Призрачному замку, Тапи понял, что они спешили напрасно – солнце еще не успело скрыться за горизонтом, и как такового Призрачного замка - не существовало. Только в дремучих зарослях шиповника что-то шуршало и хлюпало, да проносился над холмами прохладный весенний ветер. Выбираясь из кареты и проклиная лионскую грязь, Тапи огляделся – вокруг не было ни души. Он знал, что поблизости есть деревушка, но местные жители вряд ли были настолько идиотами, чтобы использовать это место для вечерних прогулок.

Призрачный замок появился, как только последний луч кровавого закатного солнца исчез за горизонтом, и на мир опустилась темная беззвездная ночь. В этой душной темноте смолкли птицы, перестал шуметь шиповник, даже ветер, казалось, стих в предвкушении. Теперь видеть происходящее могли только летучие мыши, звери с ночным зрением и вампиры.

И они увидели: сперва воздух стал неудержимо волноваться, как Луара в ветреные дни, потом у Тапи вдруг возникло чувство, что ему в глаз попала соринка. А когда глазу перестало быть больно, они уже могли разглядеть острые зубцы донжона, черепичные крыши пристроек, светящиеся окна и грозную крепостную стену с огромными воротами, не пропускавшими внутрь никого, кроме вампирьего племени.

Говорят, был один маг, который попробовал зайти в Призрачный замок без позволения владельца. Говорят, с тех пор никто его и не видел.

-Обалдеть, - выдохнул Крис, который был здесь явно в первый раз, с оттенком восхищения в голосе. Глаза у него были красные и воспаленные, должно быть, он слишком сильно тер их ладонями, когда на них действовала магия дроу-создателей. Тапи отвел взгляд от личной резиденций сперва Дары, а потом – Стефана Ветки, и недовольно кивнул:

-Поехали внутрь. У нас там вроде кто-то умирает.

Двор Призрачного замка не отличался многолюдностью. Вообще-то говоря, людей здесь не было вовсе, а вампиры всегда умели становится незаметными. По принципу: «Да, сидел здесь один такой, в шляпе, лица – хоть убейте, не помню». Хотя Тапи и был вулином, а, стало быть, – существом, стоящим на самой верхушке вампирской иерархии, но и он сумел разглядеть только молодого вампира-конюха, по виду – совсем мальчика, не старше Жана. Да еще – сорвавшуюся откуда-то из-под сводов одной из пристроек крупную летучую мышь, судя по размаху кожистых крыльев – орлока.

Карета, загромыхав колесами по замощенной булыжниками площади, пересекла внутренний двор и остановилась напротив донжона. Тапи велел Кристиану перетаскивать бесчувственного Жана в холл и ни в коем случае не оставлять одного, а сам решительно зашагал к дверям. Сапоги с невысоким каблуком издавали веселый перестук по булыжникам, второй нотой выступало постукивание по оным же изящной трости с массивным набалдашником из слоновой кости.

В целом, внутренние помещения Призрачного замка ничем не отличались от прилично обставленного дома зажиточного лионца, увлекающегося антиквариатом. Безумное смешение мебели, статуй и картин разных эпох придавало этому месту особое очарование, а, судя по отсутствию пыли на вазах и чистым коврам, хозяйничала здесь - женщина. Покопавшись в уголках памяти, Тапи даже вспомнил имя – кажется, ее звали Николь.

-Месье Тапилафьяма, - приятный грудной голос заставил мэтра оглянуться и выдать одну из обаятельных улыбок из его репертуара:

-Я как раз думал о вас, Николь.

-Значит, я появилась вовремя, - невозмутимая молодая женщина в строгом платье эйнджлендского покроя, но с голыми плечами,- стояла прямо позади него с прямой спиной и не улыбалась. Еще в прошлый раз, при последнем визите Тапи в Призрачный замок, она показалась красивой, но слишком уж серьезной. Как будто ее никогда не учили, что жизнь – это замечательная штука, от которой можно получать удовольствие.

-Вы прибыли по делу? – уточнила Николь, и Тапи рассеянно постучал тростью по полу.

-Я приехал увидеть месье сира. Это возможно?

-Да, конечно, - Николь оценивающе окинула взглядом фигуру вулина, и почему-то Тапи был уверен, что ни одна деталь не укрылась от острого взора этой женщины-дворецкого: ни темно-зеленого камзола со слегка вызывающей золотой окантовкой, ни легкомысленно торчащего из-под него вороха кружев тончайшей шелковой рубашки, ни забранных в роскошный тяжелый хвост рыже-золотых волос под пышным бантом. Что женщина подумала по поводу разодетого в пух и прах хозяина известного в Лионе ресторана – осталось для последнего тайной. На хорошеньком лице Николь не отразилось ровным счетом ни одной эмоции. Ее хладнокровие убивало наповал.

Тапи поджал губы и зашагал вслед за шуршащей нижними юбками женщиной вверх по винтовой лестнице. Лестница по совместительству играла роль галереи – здесь были развешаны портреты бывших хозяев замка, которых имелось в истории не так уж много, поскольку они нечасто выезжали и пребывали в добром здравии довольно долго. Напоследок Тапи ожидал увидеть портрет Ветки – вряд ли этот выскочка стал бы пренебрегать традициями. Но был немало удивлен, увидев вместо знакомого лица с перебитым носом и насмешливым прищуром холодных глаз – смазливую физиономию черноволосого мужчины лет тридцати с характерным выражением завсегдатая лионских вечерних бульваров.

Удивлялся он недолго – лицо на картине вдруг озорно улыбнулось и подмигнуло хитрым черным глазом.

-Месье Марсель, я очень попросила бы вас прекратить это безобразие, - строго сказала Николь, даже не останавливаясь. – Вы еще не стали сиром, чтобы получить право занимать место на этой стене. Что вы там, собственно говоря, ищете?

-Я тут, собственно говоря, тренируюсь, - объяснил Марсель, вылезая из портрета и оказываясь высоким мужчиной типично лионской наружности. – Извините, месье, я недавно стал орлоком и еще не привык к своим способностям. Вот, изучаю. Перед этой картиной мне пришлось стоять часа два, так что пока выходит плохо... Но вы, Николь, можете считать, что я сидел там специально ради удовольствия полюбоваться на вас!

-Любуйтесь на меня в другом месте, - Николь не поддалась на провокацию лионца, и тот состроил обиженную физиономию. От него пахло вином и дорогими духами.

-В портрете сира сидеть почетнее, - объяснил он для Николь, а потом, наклонившись к Тапи, шепотом добавил: - Правда, она – как свежезамороженная рыба в лавке?

-Не в вашей лавке, месье, - парировала Николь, обладавшая, видимо, исключительным слухом.

-А вот это – действительно жаль, - искренне сказал Марсель, подмигивая вулину. – Что ж, я вынужден вас покинуть. Меня ждут на торжественном приеме в Мон-Вилляж. Представьте себе, месье, жители деревушки неподалеку завели бесценную привычку откупаться от нас, отдавая раз в год на растерзание прекрасную девушку. Нам даже не приходится охотиться. Такие славные люди, не правда ли?

-Хорошо же вы их запугали! - вдруг фыркнула Николь, и Тапи удивленно взглянул на ее спину. В первый раз за все время она проявила хоть каплю чувств. Ну и ну, кажется, у Марселя действительно есть шансы. – А месье Стефан знает?

-Месье Стефан и санкционировал, - Марсель с безмятежным видом расправил кружевные манжеты. – В Лионе мы бываем редко, собственно, как и лионская охрана – здесь, а кушать что-то надо.

-Полная безнаказанность еще никого не доводила до добра, - назидательно заметила Николь, снова беря себя в руки. Тапи восхищался выдержкой этой железной женщины - в обаянии Марселя можно было купаться, как в теплой летней речке.

-Как, впрочем, и излишняя холодность, - вампир шутливо поклонился. – Оревуар!

С этими словами он бодро вскочил на подоконник ближайшего проема окна, превратился в крупную летучую мышь и плавно соскользнул в темноту окружающей ночи.

-Цирк одного паяца, - Николь пожала белыми оголенными плечами, чуть повернула голову и продемонстрировала Тапи идеальный профиль. – Извините, месье, он всегда такой. Пожалуйста, подождите в приемной, я доложу.

«Ничего себе приемная!» - Тапи покачал головой, осматриваясь. Со времен Дары здесь все изменилось. Золотая лепнина на потолке – это уже лишнее. Да и статуй как-то слишком уж много. Похоже, Стефан Ветка тяготел к роскоши, что неудивительно, вспомнив его происхождение – обычный рыбак с берегов северных архипелагов. Откуда бы, спрашивается, ему заполучить тонкий вкус?

Вновь появившаяся Николь безо всякого выражения на красивом холодном лице произнесла:

-Сир ждет вас.

-Спасибо, милая, - подчеркнуто фамильярно уронил Тапи и шагнул в распахнувшиеся двери. Кабинет оказался не менее роскошен, чем приемная и был оформлен в красно-черно-золотых тонах. За широким письменным столом из красного дерева наблюдался Ветка собственной персоной, который принял гостя, будучи одет в домашнюю белую рубаху. Как будто здесь он расслаблялся настолько, что мог позволить себе природную вульгарность. Увидев вошедшего, вулин встал и отложил в сторону бумаги.

[Соня Сэш]

-Чем обязан? – поинтересовался он, даже не пытаясь скрыть интерес и изучая взглядом подробности наряда Тапи. Последний смотрел на висящую над столом картину в золотой раме – судя по золотистой гамме и розовым тонам, Оноре Ренуар, чрезвычайно модный в этом сезоне художник. Должно быть, подлинник, и опять-таки не соответствует обстановке. Как, впрочем, и занимающий одну стену старинный гобелен с вытканными белоснежными единорогами. Тапи вздохнул и вкратце изложил свое дело.

-Понятно, - произнес Стефан, усаживаясь обратно и небрежным жестом предлагая сделать тоже самое хозяину ресторана, где он проводил время каждый вечер с восьми до десяти, закусывая халявными деликатесами. – Понятно, - повторил он, откидываясь на спинку кресла и насмешливо щурясь. – А почему не через Рудольфа? Я вроде упоминал, что занят. Дара все здесь порядком запустила, приходится восстанавливать бухгалтерию и проводить опись имущества.

-Он бы мне отказал, - Тапи с демонстративно скучающим видом осмотрел свои ногти, обычно – обгрызенные в приступе кухонного ажиотажа, а сейчас – тщательно ухоженные, хотя Кристиан умолял его поспешить. Но мэтр знал, что делал, и если все будет так, как он планирует - пожалуй, они с Крисом оба получат то, чего хотят.

Тапи поднял голову – серые глаз рассматривали его с насмешливым интересом, а не такие уж тонкие брови изгибались в показном недоумении.

-А я, значит, соглашусь? – подытожил Стефан как-то уж очень довольно.

-Я нахожу это более возможным, - ответил мэтр с лучезарной улыбкой. Впрочем, этот нехитрый прием, всегда работавший на посетителях и сборщиках налогов, почему-то не произвел на Ветку никакого впечатления. Последний задумчиво сложил узкие строгие губы трубочкой.

-Почему ты считаешь, что ради тебя я второй раз нарушу правила, которые создал сам?

-Потому что один раз ты это уже сделал. К тому же ты их придумал, значит, только ты и имеешь право отменить, - развел руками Тапи. – Я не прав?

-Ты прав, - Стефан сделал сложное движение бровями и неожиданно согласился: - Ну, хорошо. Займусь этим вашим Жаном сам. В конце концов, редко какая жертва приезжает ко мне добровольно. И что дальше?

Он выжидающе посмотрел в сторону сидящего на краешке кресла вулина. Взглядом, насмешливым и заинтересованным одновременно. Тапи в ответ по-кошачьи сощурился – если он правильно расценил взгляд Ветки - так смотрят на противника, готового сдаться.

А еще под этим взглядом победителя ему почему-то вдруг очень захотелось медленно опустить глаза и расстегнуть золотые пуговицы на камзоле. Тапи повиновался инстинкту, а когда поднял голову от своих пальцев, то с торжеством понял: теперь Стефан смотрит на него так, как мужчина смотрит на понравившуюся ему женщину.

Или – как удав на кролика.

Голодным жадным взглядом.

Мэтр позволил себе полуулыбку: значит, все верно. Он не ошибся. Стефан знает, что если он потребует предоставить в свое распоряжение «La Lune», то Тапи просто встанет, выйдет и больше уже не появиться в Призрачном замке никогда. Если же он рассчитывает отомстить вулину таким вот способом, то здесь у практичного сира вышла промашка.

Тапи вовсе не возражал, чтобы Ветка выместил на нем свою злость в постели.

Как и любой вампир, он мог не дышать, но все-таки вдохнул, чтобы почувствовать как от Ветки исходит аромат дорогого одеколона из лучших парфюмерных лавок. Тапи быстро опустил и поднял густые ресницы, помня, какое волшебное действие этот жест оказал в прошлый раз, кокетливым жестом поправил выбившиеся из прически локоны цвета темного золота, и решительно перегнулся через стол, упираясь в него ладонями.

Зашуршали, падая на пол, бумаги. Звякнула, стукаясь о край стола, трость. Комнату наполнили характерные для поцелуев влажные звуки.

Губы у Стефана оказались вполне молодыми – упругими, несдержанными и жадными до ласк и укусов. Уже через минуту у Тапи не стало хватать дыхания, голова кружилась от сладкой неги, в коленках образовалась приятная слабость. Он слабо простонал что-то невнятное и вцепился в широкие плечи Ветки своими музыкальными пальцами, в запале почти сдирая батистовую ткань с белой холодной кожи.

-Помоги мне, и этой ночью я буду твоим, - томно выдохнул он навстречу губам Ветки, не желающим прерывать поцелуй даже на пару слов. И посмотрел на своего сира почти с мольбой. Ну давай же, соглашайся скорее – все равно ты меня хочешь и всегда хотел. Это же, в самом деле, я…

Полыхавший по низу живота жар мог означать только одно - нет, не зря ему снились эти странные сны, в которых его прижимал к ровной горизонтальной поверхности сильный, пожалуй, даже чересчур мускулистый славянский медведь с перебитым носом и брутальностью в каждом вальяжном движении. «И почему я не видел таких на Рыбацких островах?» - с запоздалым сожалением подумал Тапи, все еще лежа животом на столе в опасной близости от лица Ветки.

Кстати, очень спокойного лица. Потом Стефан сделал неожиданное – просто слегка отодвинулся назад, перехватывая тонкие запястья Тапи своими широкими ладонями. Серые глаза непонятно моргнули, а потом в них появилось знакомое насмешливое высокомерие.

-Сама деликатность! – ласковым тоном отца, поучающего своего ребенка, заявил он. – Обязательно нужно говорить вслух? Мы могли бы сделать вид, что это – не просто сделка. В спальне, хорошо? Предпочитаю заниматься любовью в своей постели. Николь тебя проводит, а я подойду через пятнадцать минут.

-Жаль, что ты такой консерватор. Я упускаю интересную возможность набить пару шишек о стол! - почему-то Тапи совсем не разозлил тон Ветки. У него все еще кружилась голова – боги, да это действительно мужчина! Такие в наше время – большая редкость. Он встал, одернул одежду и ревнивым взглядом проследил, как появившаяся на звонок серебряного колокольчика Николь выслушала ценные указания сира. Либо Тапи чего-то не понимал в этой жизни, либо Стефан спал и с ней. Хотя бы раз попробовал точно, в этом хозяин «La Lune» был более чем уверен. Слишком уж запросто они общались, так делают только старые друзья или бывшие любовники.

Николь оставила указания хозяина без лишних комментариев. Она просто провела Тапи через приемную с лепниной на потолке и темный коридор в одну из соседних дверей. Видимо, личные апартаменты сира занимали весь верхний этаж, что и говорить – устроился Стефан со вкусом. Он бы и сам на его месте не сделал бы этого лучше.

-Вечером у нас внизу небольшой праздник, - предупредила Николь. – Марго и Рабиньяк решили пожениться. Я надеюсь, вам не будет мешать шум. Желаю приятно провести время.

Тапи сердито вскинул на нее глаза – уж не издевается ли? Но лицо женщины по-прежнему не отражало никаких чувств. Мэтр даже позавидовал Стефану – кажется, ему действительно повезло приобрести идеальную помощницу, верную и не болтливую, а заодно – умеющую заткнуть языки другим. Впрочем, и у него неплохая команда – чего стоит один только Крис, с которым они практически начинали вместе.

Позволив себе расслабиться, Тапи оглянулся по сторонам. Обстановка уже привычно ласкала взгляд богатством, сквозившим везде: в золотой вышивке портьер и балдахина, в вызывающем черно-красном атласном постельном убранстве, в дорогой модной мебели и огромном, во всю стену, зеркале. Кстати, совершенно лишним, учитывая полную невозможность вампиров где-либо отражаться. В заключение Тапи посмотрел на кровать, уже готовый потянуться и замурлыкать – боги, это свершиться!

Буквально через пятнадцать минут здесь, на скользком атласе, в окружении золота, они с Веткой будут заниматься тем, что в народе иногда называется просто - «трахаться». Наверняка это будет забавно, если уж Стеф так целуется, можно представить себе, какой у него опыт. Ну никак не меньше, чем у самого Тапи. Особенно если вспомнить, что когда-то приемной матерью Стефана стала сама Дара. А Дара владела любовным даром никак никто другой, у нее был – уровень виртуоза, Тапи усмехнулся при одном воспоминании…

Долгие годы жизни и безбрежная тоскливая скука – вот что порой толкало вампиров в объятия друг друга. Потому-то Тапи так и не задержался в постели Дары – он был слишком занят строительством «La Lune», чтобы всерьез исследовать здешние порядком развращенные нравы. Должно быть, и Марго с Рабиньяком тоже поживут вместе год-другой в счастье и спокойствии, а потом начнут прожигать свою жизнь с отчаянностью во всем разочаровавшихся людей. Наверное, поэтому Николь и говорила об их свадьбе так хладнокровно….

Тапи нахмурился, глядя на кровать, куда планировал пригласить Ветку сразу по приходу. Неяркий обманчивый свет свечи, в общем-то, не так уж и необходимый для крадущихся во тьме вампиров, не сразу дал заметить то, что совершенно не вписывалось в планы Тапи относительно сегодняшней ночи. И ладно бы еще зеленое платье, возможно, на нем это смотрелось бы даже красиво, хоть и извращение…

Но розовое нижнее белье из нежнейшего тонкого шелка с кружевами, как у шлюх с набережной Пляс Пегаль и его собственных стриптизерш, и такие же чулки?!....

Что он о себе возомнил?

Это и есть месть? Как убого!

Или Ветка всерьез считает, что Тапи будет следовать его грязным плебейским вкусам? Он, потомственный вулин, выходец из семьи королевских вампиров – сиров Эйры, должен потакать всяким извращенцам? Да ни за что!

Это не его стиль. Они - так не договаривались. Этот момент – не уточнялся. Да и вообще… Если это не извращение, то я – не гениальный повар! И кстати, откуда все это добро? Раздел Николь? Сомнительно, вряд ли она станет носить такие легкомысленные штучки…

[Соня Сэш]

Он что – все запланировал заранее?!

Тапи бешено зафыркал при одной мысли, что кто-то считает его предсказуемым. Это уж слишком. Извини, Крис, тебе придется подыскать себе другую зверушку. Вулин решительно повернул тяжелую и тоже золотую ручку двери, изгнав всякое воспоминание о ненасытных губах, с которыми они поделили сладость поцелуя.

И понял, что дверь заперта – а ключ Николь, должно быть, унесла с собой в хрупкой, но властной ладошке.

-Вот стерва! – вслух посочувствовал Марселю вконец взбешенный Тапи. Бедный парень, у него нет никаких шансов…

В своем кабинете Стефан Ветка расслабленно откинулся на спинку кресла и затянулся тонкой лионской сигарой. Его правая рука лежала на золоченом подлокотнике, левая - держала витиеватую ножку бокала с дорогим коньяком. В холодных серых глазах отражался триумф. Вошла молчаливая Николь, поставила на стол поднос с ужином (конечно, не стряпня Тапи, даже ничего общего, но за неимением лучшего…) и вышла, даже не бросив взгляда на стекло, ведущее в соседнюю комнату.

Где бешено метался в поисках выхода высокий, стройный и гибкий молодой человек с волосами цвета темного золота и повадками сноба-аристократа, который никак не хотел смириться с одной простой мыслью, могущей оказать влияние на всю его бессмертную жизнь.

Что бы там не случилось, а Стефан, прозванный в местных мафиозных кругах Веткой, выживавший всегда, неизбежно, даже в таких ситуациях, когда, казалось, весь мир против него, с которым не связывались даже власти и которого Дара, уже почувствовавшая неладное, за глаза называла «опасным маньяком», – так вот, он никогда не выйдет из игры проигравшим!....





Солнце поливало бхаратскую землю насыщенными золотыми брызгами, стояла невыносимая жара, и угрюмый, как никогда, Джакомо с невольным уважением думал о том, сколько сил общинники тратят на ирригационные сооружения. Строятся-то они, конечно, на деньги из казны Синего Дворца, но поддержание а исправном состоянии – тяжким бременем ложиться на плечи местных жителей вместе с грудой других повинностей.

Под подошвами походных сапог взметывались небольшие ураганы пыли. Шумели заросли, словно, живя своей собственной жизнью. Пели трескучие песни цикады.

На душе было – просто омерзительно паршиво.

Опустив голову, Джакомо брел по дороге за арбой, а вокруг него ревели верблюды, мычали ослы, звенели колокольчики, бряцали доспехи… Ближе к полудню проснулся Керим. Он откинул полотно, закрывающее арбу, высунул наружу заспанную физиономию, растер помятые щеки руками до красных пятен и жизнерадостно ухмыльнулся:

-Салам, Хаким. Слава Элю, прекрасное утро…

-Представляю, - мрачно хмыкнул Джакомо, зло сузив зеленые глаза. И – не выдержал: - «Прекрасное утро» отменяется! Скотина. Что ты сделал с несчастной девочкой?

-А что я сделал? – ухмылка на лице бербера погасла, сменившись выражением глубокого недоумения. Джакомо почесал кончик носа и грозно рявкнул:

-Ты лишил ее невинности, подонок!

-Ну, во-первых, если уж на то пошло, это не я. Вчера она спала в повозке с Джейраном, поэтому ее не было в арбе. Помнишь? - Керим зевнул во все тридцать два идеально белоснежных зуба и продолжил: – А во-вторых, не уверен, что она была невинной уже когда мы ее подобрали…

Темноморец свирепо взглянул на него из-под челки. В памяти всплыл Газаль, уже вполне теоретически подкованный к спальне калифа. Да и вряд ли непорочный в чем-либо практическом, кроме непосредственно полового акта. Когда вокруг столько доходчиво объясняющих учителей… Джакомо скривился – и этой стране он вчера признавался в любви? И это ее он собирался описывать в книге как вполне цивилизованное государство?

Хотя, если подумать, заброшенных детей в любой стране хватает. В Лионе их можно в больших количествах найти на набережной Пляс Пигаль, а вечно полуголодные подростки из рабочих кварталов с болезненной бледностью, вполне способной понравиться какому-нибудь извращенцу, за миску похлебки готовы пойти на что угодно.

Дети редко портятся сами. Чаще всего их портят взрослые.

-Пусть Джейран сам разбирается с совестью, это его проблемы! Но ты-то мог бы быть умнее! Она же еще совсем ребенок!

-Не совсем, - возразил Керим с неожиданным упрямством. – Кстати, она решила остаться с наемниками. А что, ребятам она понравилась, они мне так и сказали: такая, мол, умильная, ласковая… Так что за ней присмотрят. Неплохой вариант, все лучше, чем сдохнуть от голода в придорожном арыке…

-Ты имеешь в виду – Зита станет маркитанкой?! – ужаснулся Джакомо. Вся его педагогическая душа бурно протестовала против такого развития событий. – Ну уж нет! Этим педофилам ничего не обломиться! Я возьму ее в Лион и воспитаю в человеческих условиях, чтобы всякие твари, вроде тебя, до нее не добрались! Понял?!

И темноморец от досады пнул лежащий на дороге камень. Продолжая на ходу высовываться из арбы, Керим пожал плечами:

-Ну и чего ты опять завелся? Это – ее решение. Мы не можем тащить ее дальше - это опасно. Для нее – в первую очередь. И идти будем медленнее. Думай, ты же умный.

-Чего я завелся? Чего? Я? Завелся? Да пошел ты! Кто-то вроде обещал меня слушать? Так вот, тебе придется это выслушать! – взорвался темноморец. – Вчера ты спал со мной, сегодня – с Зитой, а завтра – со своей мамой или гориллой из леса! Я теперь тоже опасаюсь брать девочку с собой – потому что рядом будешь ты, а значит, никто не гарантирует, что ты не трахнешь ее снова! Для тебя же нет ничего святого! Мерзавец! Калифа на тебя не хватает, он-то похоже, умел с тобой справляться! Хотел бы я знать, как… Шайтану гвоздь в задницу!!! Я из-за него с ума схожу, а он - несовершеннолетних девочек развращает! Молчи, скотина! Кусок самодовольного дерьма!!!...

Он никак не мог остановиться, просто шел сзади арбы и выплевывал в лицо пораженному Кериму все возможные. Совершенно не обращая внимания, что бербер бросил хмуриться и теперь снова улыбается, а его глаза – сверкают как пара самоцветов.

-Значит, тебе не все равно? - заключил он, когда Джакомо выдохся, и откинул с лица свалявшиеся рыжие пряди. – Но ты говорил, что тебе не нужен такой, как я. Говорил, что пойдешь со мной только до гор. И еще много чего говорил. Я – поверил… Почему ты сегодня говоришь одно, а завтра – другое? Я что, не должен верить твоим словам? Реши уже что-нибудь одно, радость…

-Пожалуй, я так и сделаю, только тебе не понравиться то, что я решу, - в сердцах плюнул Джакомо, и больше к этой теме они не возвращались. И только ночью, в обозе, один на один с собой и своими страхами, слушая дыхание Керима и подавляя похожее на зуд постоянное желание прикоснуться, темноморец понимал: он безнадежно соврал тогда, на дороге…

Спустя несколько дней они пересекли границу эмирств Аль-Салаха и Эль-Файюма, благополучно миновав сторожевые башни. Натертый кожурой зеленого ореха и ставший поэтому черноволосым Керим с темными из-за сока белладонны зрачками даже развлек охранников, пока Принцесса разбиралась с бумагами и пошлиной. Он вынул из корзинки свою кобру, с зубов которой каждое утро тщательно сцеживал яд и которую каждый день втихую лупил дудочкой по безмозглой змеиной голове, достал пресловутый музыкальный инструмент и начал играть. Змея дудочку боялась, поэтому следила за ней очень внимательно, раскачиваясь и раздувая капюшон на потеху зрителям в доспехах и с острыми саблями.

Потом Керим весь день расслабленно валялся с самокруткой в арбе, отказываясь заниматься общественно полезным делом и жалуясь на то, что от белладонны у него режет глаза. Скорее всего, как обычно, придуривался. Зита, добрая девочка, таскала ему пиво, а Джакомо весьма ревниво не оставлял их наедине, что Керима, кажется, вполне устраивало.

А с утра они покинули гостеприимный караван, сворачивавший к зданию дворца вдовы эмира. Принцесса вышла из своего шатра-замка, похожая на ворох чего-то очень яркого, и произнесла традиционные слова прощания. На руках Харрум Султан свернулся в уютный комок Призрачный котенок и злобно-довольным взглядом осматривал путников. Выражение на его морде говорило о том, что лучше бы им убраться отсюда пока он толком не проснулся и не начал шалить.

Подошел Джейран, хлопнул Керима по плечу и вручил ему небольшой простой кинжал. А Зиту с грустным видом поднял на руки и поцеловал – долго и влажно, взасос. И поскольку он был ровно вдове выше и втрое мощнее, Зита в огромных лапах была похожа на самого невинного и детского ребенка в мире.

День прошел в молчании. Иногда Джакомо ловил на себе задумчивый взгляд Керима, но только гордо вскидывал подбородок и ускорял шаг, изумляясь тому, как быстро в этот раз его ноги привыкли к передвижению. К тому же рядом с ним шла Зита, на ходу переплетая длинные и блестящие, словно черной рудой, косы. После каравана Джакомо уже не видел в ней прежнего ребенка – это была еще не до конца оформившаяся, но уже грациозная и уверенная в своей привлекательности женщина четырнадцати лет. Она согласилась пойти с ними сразу, даже не спрашивая, почему они предлагают, только засияв в сторону смущенного темноморца влажными оленьими глазами.

[Соня Сэш]

Впрочем, это ничего не меняло. Ребенок она или нет, оставлять ее там было бы слишком бесчестно. Страшно подумать, что могли бы сделать с ней все эти охранники. Если она уже им понравилась – Джакомо старался не думать о том, что произошло в караване. Пока он пытался решить свои собственные проблемы.

К вечеру они, все еще шагая между одинаковых кустов чая, нагнали повозку, которую тянул грустный вислоухий осел. Возможно, никто бы и не обратил внимания, если бы не блестящая вещь, вдруг увиденная темноморцем в пыли и совершенно явно упавшая их арбы. Машинально нагнувшись, Джакомо подобрал упавший предмет.

Его сердце забилось быстро-быстро, а глаза широко распахнулись. На серебряном портсигаре пальцы нащупали искусную гравировку на наваррском языке – «дон Себастьян Мигел Аркадио Бласко».

-Керим, это – те уроды, которые убили дона Бласко! – закричал Джакомо на телугу раньше, чем успел сообразить, к чему может привести его крик – так ему вдруг захотелось, чтобы ни один из этих подонков не остался безнаказанным! А когда сообразил, что полиции тут не дождешься, есть только Керим с его бесполезной железкой, – он, не теряя времени, бросился к месту событий, но тут же безбожно запутался в серой ткани собственной чохи и чуть не упал.

Кое-как восстановив равновесие, Джакомо с ужасом увидел, что рыжий бербер вытащил ятаган, обхватил второй рукой рукоять кинжала и хищно прищурил совсем не сонные глаза навстречу двум приближающимся типам. В руках типов тоже мелькало что-то заточенное и блестящее.

Смертоносным блеском.

Один из них, оказавшись ближе к берберу, вдруг сделал выпад вперед, размахнувшись саблей. Сердце Джакомо испуганно дрогнуло, но Керим вполне ловко отразил удар и тут же попытался достать ногу противника. Волосы бербера рассыпались на отдельные пряди и падали ему на лицо, а еще он хищно облизывался – с непривычно жестоким оскалом.

Они с грабителем кружили в дорожной пыли, как резвящиеся на свободе щенки, мерили друг друга одинаково .недобрыми взглядами и. тяжело дыша, пытались решить сложный вопрос – кто уедет дальше на повозке, а кто останется лежать на дороге? А может быть, вопрос был еще древнее, вечный вопрос мужчин всех времен и народов – кто из двоих круче? Клинки, соприкасаясь, издавали лязганье металла о металл, будто в кузнице.

Все это было неприятно, а еще неприятнее было то, что второй грабитель, видимо, решив не мешать товарищу, отделился и пошел в сторону Джакомо, так что наблюдать за бербером и его противником не стало никакой возможности. На смуглом лице убийцы сверкали белки глаз. Темноморец стиснул на ходу кулаки, вспоминая все, чему его учил дядюшка Флориндо, но еще раньше, чем он успел добежать – до головы наступавшего долетел камень, подобранный на дороге и брошенный худенькой ручкой Зиты, достойной последовательницы Харрум Султан в вопросе защиты от наглых посягательств. Тем более, мог пострадать Джакомо, пожалуй, чересчур шумный и вспыльчивый, но на самом деле – славный человек, с каждым днем нравившийся ей все больше.

Выронив кривой заточенный кусок железа, грабитель схватился за разбитую голову. Что позволило Джакомо с налету свалить его с ног ударом в лицо и уже тогда как следует развлечься. Походные сапоги оказались не таким уж слабым средством самозащиты. Слизнув кровь с разбитых костяшек и победоносно улыбнувшись, Джакомо подмигнул Зите – мол, мы справились вдвоем, верно? Девочка в ответ расплылась в одной из самых счастливых улыбок, которые Джакомо только видел.

В ту же секунду звон лезвий стих, а вместо этого сзади раздался короткий низкий вскрик, который вполне мог принадлежать и берберу. Сердце темноморца упало. Круто развернувшись, он с облегчением выдохнул: Керим уже направлялся к нему, ятаган в его руках потускнел от темной жидкости, заливавшей одежду скрючившегося на дороге теперь уже бывшего человека. На лице Керима кривилась нехорошая усмешка.

Даже не посмотрев в сторону гордого собой Джакомо, он решительно подошел ко второму грабителю, опустился на корточки, отложил в сторону ятаган и примерился к беззащитной шее кинжалом.

-Ты что, не надо! Он же живой! – шокировано завопил Джакомо, но на сей раз Керим оказался непреклонен:

-Уже нет, - он коротким движением полоснул типа острием по шее. Кадык последнего задергался, парень распахнул изумленные глаза, открыл перекосившийся рот и забулькал дурными звуками. Только сейчас темноморец отметил, что на вид ему, в отличие от приятеля, лет двадцать, не больше.

По пыльной и местами рваной чохе расползлось мокрое красное пятно. Джакомо с отвращением наблюдал, как в последней агонии парень дергает ногами и дрожит всем телом, а потом с презрительным вниманием посмотрел на бербера, тщательно вытирающего ятаган пучком травы.

- Убийца, - сделал он неутешительный вывод. – Да еще и хладнокровный. Да еще и при ребенке…

-По-моему, с ребенком как раз все в норме. А что до «убийцы»… Он спокойно мог сдать нас ближайшей сторожевой башне, и кто нам поверит насчет того, что он сам – разбойник? – Керим поднялся с корточек и сунул оружие обратно в перевязь. – Я серьезно. Мы в бегах, помнишь? Тебя никогда не пытали? Ты, вообще-то, знаешь, что такое – соляная яма? И у нас на руках девочка. Что будет с ней – неизвестно, не все стражники – хорошие парни. К тому же он не пощадил твоего дона Бласко, верно? Я уверен, с нами бы сделали тоже самое.

-Я тоже серьезно, - брезгливо поджал губы Джакомо. Логика в словах бербера была, но она не была – нормальной, человеческой логикой. – Это – убийство безоружного. Ты его – просто прирезал и даже не привел в сознание…

-А что, так ему было бы легче? – удивился Керим, равнодушно пожал плечами, ловко забирался на арбу и натянул поводья. Ослик передвинул ноги – а затем снова побрел по проезжему тракту с безнадежным выражением морды, будто смена хозяина ничего для него не значила.

Оставшийся стоять на дороге Джакомо встряхнул пропыленными волосами, процедил: «Боги, за что мне все это!?» и медленно двинулся вслед за повозкой. На сердце у него было тяжело. Положение немного спасла Зита, идущая рядом. Девочка восхищенно заглядывала ему в лицо, чем вызвало небольшое потепление общих климатических условий в душе темноморца. Может, он зря считает ее распущенной. Может быть, для нее это – естественный способ выжить, пристроившись куда-нибудь. Керим же спит с кем попало, даже добровольно-принудительные посещения спальни калифа, помниться, его не очень-то расстраивали…

Настоящий кобель и моральный урод. И убийца. Смириться с последним было сложнее всего. Темноморец нахмурился, вспоминая горящие свирепым азартом глаза бербера. Интересное дело, получается, эта жестокость была в нем всегда? Если вспомнить его методы доставить удовольствие в постели… Стоп, его же, кажется, даже казнить пытались? Теперь ясно, как божий день, за что. Темноморец шагал по дорожной пыли Эль-Файюма и никак не мог отделаться от мысли, что Керим – вовсе не тот человек, к которому он привык.

А ночью – исчезла девочка.

Это случилось неожиданно – они решили дежурить посменно, и Джакомо, как самому неопытному, выпал жребий следить за костром под утро. Он лег спать, плотнее завернувшись в собственную чоху, а потом вдруг проснулся от обычного ночного холода и понял, что близкое тело девочки-женщины больше не греет его своим присутствием.

Не было и дыхания, такого легкого, будто она все время забывала дышать.

[Соня Сэш]

--Зита? – темноморец осторожно приподнял полог арбы и вгляделся в сухую холодную ночь. Он увидел только звезды, освещавшие плантации, да неровный свет от костра с другой стороны арбы. Спустив ноги на раскаленную днем и мерзлую ночью почву, Джакомо близоруко сощурился и двинулся в сторону темной массы зарослей, почему-то уверенный, что девочка пошла именно туда.

Но на полдороге был перехвачен сильными руками. Раздраженное лицо Керима оказалось прямо перед ним:

-Совсем сдурел? Хочешь сгинуть?

-Зита ушла… - растерянно пожал плечами Джакомо и непонимающе похлопал глазами. Керим нахмурился, резко помрачнел и оглянулся. А потом - решительно потащил темноморца к костру.

-Как бы то ни было, нам сейчас туда нельзя. Можно напороться на охрану, к тому же зверья полно. Для Цветочных кошек – самое время, а это тебе не охрана, от них – не убежишь. Подождем до утра, - заявил он. Все попытки Джакомо протестовать уже второй раз за это время натолкнулись на стену молчания – Керим мрачно горбился, словно нарочно делая свою гибкую фигуру циркового акробата сутулой и некрасивой, дымил самокруткой и иногда поднимал голову, прислушиваясь к каким-то далеким звукам.

Как только солнце снова заняло свое законное место на небесных перинах, и в воздухе разлилось предчувствие дневной жары, они действительно отправились искать Зиту.

И нашли – совсем недалеко от того места, куда чутье педагога влекло темноморца.

-А вдруг тогда, ночью, когда ты не пустил меня, она была еще жива? – с похожим на благоговение ужасом тихо произнес Джакомо. – А вдруг…

-Вряд ли. Сам видишь, это – нежизнеспособно, - бербер запустил пятерню в волосы и взъерошил их до состояния пугала на крестьянской бахче. – И чего этой дуре на месте не сиделось?

-Ты хоть слышал, что о мертвых - либо хорошо, либо ничего? - Джакомо сглотнул подступившую к горлу тошноту. Оставшийся глаз девочки, вывернутый из глазницы и висящий на каком-то подозрительном красном шнурке, смотрел прямо на него. А в небе уже парил стервятник, примериваясь к завтраку и дожидаясь, пока уйдут люди. – Кто это мог быть?

-Судя по отсутствию звуков – Цветочные кошки, - Керим бросил взгляд на темноморца. Он не улыбался. – Зачем вообще было тащить ее сюда?

-Что? Ты меня в этом обвиняешь? – изумленно посмотрел на него Джакомо.

-А кого? – Керим посмотрел на него, его красивые губы искривились. – Вся затея самого начала дурно пахла! Ей было хорошо там, понимаешь? Джейран бы ее в обиду не дал, не такой это парень! Почему ты решил, что лучше знаешь, как ей жить?

-Но она сама согласилась идти с нами! - Джакомо хлопал глазами и никак не мог прийти в себя после такого чудовищного обвинения. В котором не было ни слова правды, разум темноморца просто отказывался даже воспринимать такую возможность!...

-Она – молодая девушка, а ты – здоровый лоб! – пояснил свою мысль Керим. – Нравиться решать за других? Да ты с собой разобраться не можешь, сам не знаешь, чего хочешь! Зато как и что должны делать другие – это ты знаешь всегда! Вот и Зиту ты обманул, а она тебе – верила... Шайтан, и почему я только согласился? Да потому что умным тебя считал!...

-Пошел ты, - тихо и тоскливо сказал Джакомо. Внутри него все кипело от возмущения. – Я тебе ни слова больше не скажу. Никогда, уяснил?

Керим безнадежно покачал головой:

- А еще на Зааля жаловался. Да ты – точно такой же. Один в один. И, если честно, ты меня уже достал. Шайтан! Вот дерьмо.

Он отвернулся и пошел к арбе.

Темноморец ошарашено посмотрел ему вслед, потом – снова взглянул на Зиту. И еще долго не мог оторвать взгляд от единственного глаза, в котором за селедочным блеском все еще виднелось беззащитное оленье выражение.





Тапи скучающе посмотрел на зеркало, в котором отразилась пустая кровать.

У него было время подумать, поэтому он догадался, зачем на стене Стефана висел этот несчастный гобелен, ничуть не подходящий к обстановке. И зачем вампиру, который не отражается в зеркалах, такое большое зеркало в спальне.

Мэтр довольно ощерил белоснежные зубы – не иначе, Дара со своими фокусами! Бешеная ирландская кошка… в последнее время, правда, какая-то скучная, ну да Боги с ней, теперь нужно решить, что делать дальше.

Все-таки три дня – это многовато. «La Lune» оставлена только на Саншу и Дориана, а два оборотня в одном помещении – это уже просто опасно…

Вулин вздохнул и решился. Ради «La Lune».

Он посидел, нахмурив лоб – непривычно серьезный и задумчивый, а потом – решительно стащил с волос дурацкий красный бант. Камзол уже давно был снят и висел на спинке роскошного стула с золочеными ножками. Или это действительно золото? А ладно, к показушному богатству Тапи уже привык. Вот только куда он от злости зашвырнул это чертово платье? Не дай Боги - в камин… Отлично, теперь осталось только чулки и идиотские розовые кружевные панталончики…

С брезгливостью на лице вулин вытащил из-под кровати последний предмет будущего гардероба – кружевную подвязку с маленьким бантиком – и со вздохом разложил вещи по кровати. Он подумал еще немного, потом вдруг хитро усмехнулся и бросил через плечо лукавый взгляд – в сторону зеркала. Кошачьи глаза искрились: вы сами этого хотели, месье!...

В своем кабинете Стефан по прозвищу Ветка перелистнул страницу «Биржевых хроник» и бросил взгляд на стекло. Высокий и гибкий вулин, похожий на фарфоровую куклу в ворохе кружев на пройме, манжетах рубахи и жабо, вот уже третий день – бледный от злости, стоял над кроватью и, казалось, о чем-то размышлял. Ветка потер пальцем висок. Неплохое развлечение… однако же пора и честь знать. Опись имущества закончена – спасибо умнице Николь с ее талантом настоящего дворецкого. Бухгалтерия разобрана – черт бы побрал Дару с ее вечным попустительством. Теперь его ждали дела в городе – а впрочем, пусть подождут. Месть того стоит. И это, поверьте, – еще только начало. Циничная улыбка тронула уголки губ вулина. Ты разрушил мою сказку, и теперь мне придется прикончить твою мечту. Вот так-то. Закон джунглей – выживает не самый сильный и не самый ловкий, и даже не самый умный. А просто – самый приспособленный. Я – выжил, и имею полное право отомстить за то, как мне пришлось это делать. Это – просто предупреждение.

Тапи постоял с закрытыми глазами, вспоминая, как поступала на сцене Ангелочек, потом обернулся, неторопливо подошел к зеркалу и провел по стеклу кончиками музыкальных пальцев. Ладно, уговорил. Я покажу тебе, как это делается. Когда ты в последний раз терял контроль над ситуацией? Все это – только жалкая самонадеянность слишком резвого выскочки. То, что тебе пришлось ждать, - это хорошо, это плюс в мою пользу. Посмотрим, как у тебя встанет, когда я закончу. Тапи одарил зеркало лучезарной улыбкой, которая вдруг, словно это была хитрая магия, превратилась в томный изгиб губ. Жаль, я что я не вижу своего отражения. Наверное, я сейчас хорош. Да что там говорить, я – всегда очень хорош. Тапи отошел от зеркала на середину комнаты - так, чтобы его было хорошо видно, и повернулся к Ветке спиной. Еще раз оглянулся, словно дразня, и принялся медленно, очень медленно спускать с узких плеч белую шелковую ткань.

Зашуршали многочисленные кружева.

Ветка задумчиво хмыкнул, подошел к секретеру и взял с него бутылку дорогого марочного коньяка. Он успел привыкнуть к дорогим спиртным напиткам. К дорогим вещам. К дорогим игрушкам. Чем дороже достается – тем больше ценится, верно? А когда у тебя есть все, что нужно для хорошей жизни, почему-то все больше кажется - у тебя нет ничего, потому что ты – больше ничто не ценишь. Дорогие вещи, они как наркотик – сперва ты осторожно пробуешь, а потом втягиваешься. И этот, за стеклом, - тоже дорогой и красивый. Дорогой – потому что пришлось потратить много сил и денег на сбор информации, да еще и действительно сделать своим неофитом мальчика, кажется, его зовут Жан. Впрочем, взамен тот благополучно согласился отдать в вампирскую казну золотую шкурку. Операция по ее изъятию прошла вполне успешно, вампиры – удивительно живучие существа…Ну да Боги с ним, там, за стеклом – все гораздо любопытнее. Какое у него, однако, занятное тело: безволосое, гибкое, напряженное, как туго натянутая струна, с нежными коричневыми сосками, которые уже встали торчком. Очень интересно. Холодный, улыбчивый, сексуальный, очень странный… Похоже, это будет приятно. Ветка в глубокой задумчивости отпил из бокала.

Коньяк обжег пищевод словно огнем.

Тапи провел рукой по груди, притронулся к соску и неожиданно чуть не взвыл от удовольствия. И удивился: неужели он так завелся? Надо же, а мысль о том, что на тебя кто-то смотрит, а ты его не видишь, действует сильно…. Вулин встряхнул волосами, раскидав в нужном хаотичном порядке по плечам. Чуть изогнуться, словно ненароком задеть пах, там уже горячо, там уже все понятно, теперь осторожно, медленно развязать завязки и приспустить с бедер кюлоты. Совсем немного, чтобы держались на косточках… а потом - повернуться спиной и нагнуться, чтобы избавиться от туфель с массивной золотой пряжкой квадратной формы. Ну как? Ты тоже возбужден? Каково тебе с той стороны – видеть и не притронутся? Все равно что голодать – и не рвать плод из глупых соображений. Иди сюда, мне уже СЕРЬЕЗНО этого хочется, ты большой и сильный, ты можешь прижать меня к кровати всем своим весом, пусть будет немного больно, это ничего, я даже так люблю… О черт, и почему я уже на таком взводе?...

[Соня Сэш]

Ветка притронулся к стеклу. Оно было холодным – странно, почему. Можно сказать Николь, чтобы она приобрела магическое зеркало у кого-нибудь надежного. Так, чтобы хоть иногда видеть свою физиономию. Хотя Ветка не был не уверен, что хочет видеть себя с утра и по вечерам, когда он уставший, злой и почему-то не слишком веселый ложится в свою постель. Чаще всего один, хотя это – вовсе не проблема… Ветка заинтересованно проследил за тем, как с виду молодое и хрупкое существо, похожее на подростка в тот момент, когда они вдруг резко вытягиваются, но не успевают добрать веса, наклоняется и снимает туфли. А отсюда он ничем не отличается от женщины…. Какой роскошный вид, и еще эта узкая полоска между ягодиц, уходящая в его бархатные кюлоты, и все такое на вид упругое и женственное… Интересно, а на ощупь? Ветка поймал себя на мысли, что ему очень хочется пойти и проверить. Не сейчас. Нужно еще подождать… пока все это не станет слишком болезненным даже для него.

Глубоко и тяжело глотая воздух, Тапи выпрямился. Это становится невыносимым. Он что, хочет, чтобы я умер от желания? Вот прямо здесь и сейчас? К черту! Тапи рванул бархатную ткань вниз, обнажая длинные ноги. Пусть видит. Пусть знает, чем мы, мужчины, отличаемся от женщин. Посмотрел? Нравиться?...

Нравится. Еще как нравится. И ноги нравятся, и темперамент, и даже эта штука между ног – вызывающе стоящая и нацеленная прямо на меня. Светло-золотистый пушок вокруг. Ты кусаешь губы? Будешь ломаться дальше? Я-то выдержу, я сильный, и не такое выдерживал… я хочу тебя.

Я хочу тебя. Прямо сейчас. Тьфу, если тебе так легче, я одену это чертово платье! Но ты все равно не сможешь сделать из меня женщину! Разве что очень капризную и очень красивую, которой тебе придется дарить дорогие подарки, за которой придется гонятся и которой каждый вечер нужно говорить уйму комплиментов. Ты меня плохо знаешь, дорогой, я - такая стерва! У меня даже нотки голоса меняются, когда я шепчу: «Возьми меня. Немедленно!». Надеюсь, он сможет прочитать по губам?

Возьму, непременно возьму, только скорее… это же все-таки месть… нижние юбки такие забавные – накрахмаленные и пышные, с ворохом кружев, не меньше, чем на твоей рубашке... Боги, как тебе идет розовый, ты и сам не знаешь… да что ты возишься с этими петлицами, застегивай быстрее, это не корсаж, а орудие пыток… атлас и бархат, и тафта, и муар… ты прекрасна, дорогая… осталось задрапировать и подколоть к лифу… черт, к чему еще эти шнуровки… я так хочу сорвать все это с тебя, моя красавица, моя дорогая игрушка… кокетливо поправляешь волосы … ты готова? Тогда я иду.

Тапи даже не вздрогнул, когда дверь распахнулась, и в спальне показался Стеф. Он только удивленно изогнул брови и выдал высокомерную, презрительную улыбку с едва заметным желанием в уголках. Как опасно горят эти серые глаза, красные отблески в глубине зрачков выдают истинную сущность. Голодный взгляд… Постой-ка. Ты, конечно, славный, но, знаешь, таких, как я, - мало. Нас еще заслужить надо. Что это у тебя в руках? Украшения? Перстни, сережки, колье, диадема – надо же, ничего не забыл. Вы, мужчины, такие несобранные…. Интересно, а цена? О, это знаменитый мастер, значит, и цена неплохая. Ладно уж, красавчик, но – один раз и осторожно, это как наркотик – сперва пробуешь, потом втягиваешься…

-Животное! – простонал Тапи, почти ломаясь в пояснице, с закинутыми высоко на огромные мощные плечи ногами в чулках на подвязках (ладно уж, к черту, пусть сегодня будет розовый, но в следующий раз, пожалуй, буду сам выбирать цветовую гамму), пока Стефан по прозвищу Ветка ожесточенно рвал кружева. – Да, драгоценный, еще, глубже… - лихорадочно, но не теряя достоинства, шептал вулин, пока его брали - грубо и похотливо, словно действительно мстя – за свое собственное нетерпение, за свою почти подростковую горячность, за сумасшедшие глаза и вздернутую в рычании губу…

Его брали, как дорогую желанную шлюху, за которую уже заплачена непомерная цена, и, черт побери, Тапи это нравилось. Настолько нравилось, что он кончил и возбудился снова, а Стефан все еще вталкивался в его плоть с осторожностью бешеного кабана по весне. Это продолжалось удивительно долго, как бесконечный сон, а потом…

… а потом, вскрикнув почти одновременно, кончили они оба, и оба упали на кровать, и было море пота, смешанного с пряным запахом секса. Тапи даже не сразу сообразил, что на нем почти нет одежды – а по всей комнате разбросаны зеленые и розовые лоскуты.

-Грязная зверюга, - сердито буркнул он, блаженно улыбаясь. – Мог бы быть понежнее. У меня все болит…

-Я тоже тебя обожаю, милая, - ответил Ветка над его ухом уже спокойно-насмешливым тоном. – Заживет c минуты на минуту, ты же вулин. Может, повторим?

-Вот уж не надейся, - потянувшись, Тапи кое-как выбрался из вороха разворошенного черно-красного атласного белья. – Ты, милый мой, - извращенец, а такое удовольствие лучше получать маленькими дозами. И со вкусом у тебя проблемы, ты уж извини, но розовое с зеленым…К тому же уговор был на одну ночь, а я здесь уже все три проторчал. Меня, знаешь ли, дела ждут.

Он принялся собирать по комнате вещи, чувствуя спиной загадочный и тяжелый взгляд Ветки. Потом вдруг услышал его голос:

-Кстати, ты подумал насчет «La Lune» и моих ребят?

-Мерзавец! – моментально вспыхнул Тапи, оборачиваясь. Кошачьи глаза горели ярким зеленым светом. – Не трогай мое заведение! Пожалеешь!

Ветка только невежливо хмыкнул, растянув на кровати свое большое вальяжное тело.







Пламя в камине весело потрескивало, разливая вокруг тепло и уют. Джакометто, лежа на шкуре белого тигра возле камина и болтая в воздухе босыми ногами, пытался разгадать хитрую шараду, придуманную дядей с целью обставить его в шахматной партии. Это смотрелось забавно: он шевелил губами и периодически ожесточенно тряс головой, не обращая внимания на то, что залитые с утра маслом волосы уже давно встрепались и превратились в подобие гребня на голове боевого петуха. Также он не обращал внимания на голоса, раздававшиеся совсем близко – в кабинете дядюшки Флориндо собралось три человека, которые тихо переговаривались. Мысли текли лениво, но иногда краем уха он цеплялся за то или иное слово. «Ну что, сеньоры и месье, картина хреновее некуда. Похоже, Сайлес подсунул нам всем - изрядную свинью», «Луиджи, ты бы поосторожнее со словами, не хочу, чтобы Джакометто знал что-нибудь из твоего лексикона», «Извините, сеньор Кавазини, не подумал. Что мы будем делать?», Шуршание бумаг и негромкий голос дяди: «Молиться, господа. Вы грешны?». Смешок. «Дали бы мне этого Сайлеса, все бы кишки вымотал», «Ну да, как же, даст тебе его кто-нибудь. Ловить надо. А ты сам попробуй по рабочим кварталам пошарься, там никто своих не выдает», «Анализируйте, месье, здесь вам не текучка, тут думать надо», «Луиджи, ты думать умеешь?», «А вам, господин Дю Га, я бы посоветовал бы помолчать». «Сколько ты за меня своим цепным псам обещал, а, Луиджи? Они ж меня совсем загоняли! И не стыдно?».

Джакометто сосредотачивается – кажется, он разгадал дядину хитрость. Если убрать слона, то можно расчистить путь офицеру и тогда – верный мат в два хода. «Господа, успокойтесь. Вы, кажется, забыли, где находитесь. Кстати, насчет Вийяра. У меня сведения, что информацию Сайлесу передавал он, что и позволило последнему оттяпать у нас рабочие кварталы». «Ну надо же, а притворялся». «Я таких типов знаю, у них только деньги на уме», «В кои веки, Дю Га, я с вами полностью согласен». Джакометто осторожно двигает слона, долго думает, прежде чем поставить фигуру – если один раз коснешься ею доски, то пиши пропало – ошибаться в таких делах нельзя. «Мы не можем ошибиться, - говорит дядюшка Флориндо. – Лучше перестраховаться. Вийяр здесь, в соседней комнате, и ничего не подозревает. В другое время он может быть опасен. Луиджи, мальчик, ты все понял?». «Си, сеньор, сейчас же займусь». «Ну вот и прекрасно, не желаете немного коньяка, месье Дю Га?».

Мальчик поднимает голову – один из гостей уже тихо вышел, второй посетитель особняка Кавазини и дядя задумчиво пьют коньяк. «Он справиться? Вийяр – опасный противник». «Луиджи – достойный преемник старого Лу Перуджино. Конечно, он справится, а мы с вами позже обсудим, как будем делить Ситэ. Я думаю, пополам. Вы уже слышали о смене состава в Шамборе? Говорят, теперь большинство коски – вампиры, так что нам – самое время объединиться». «А кто у них капо? Сеньор Кавазини, вы всегда знали обо всем раньше других, не нужно скрывать информацию от старых друзей». «Помните Ветку из Марсельского дела? Да-да, он самый. Бешеный тип. Теперь нам всем придется быть очень осторожными». Заметив, что мальчик смотрит на него, дядя улыбается обычной доброй улыбкой, подходит к шкуре, ненароком проведя рукой по черным непослушным волосам, неожиданно двигает на освободившееся место королеву. «Мат, Джакометто».

[Соня Сэш]

А когда они выходят из комнаты, уже после ухода гостей, дядя вдруг говорит: «Осторожнее, здесь грязно. Сейчас позову Марселину, пусть приберет» и поднимает мальчика на руки, чтобы тот не наступил на странное пятно чего-то красно-бурого и подсохшего на полу. Странное, пахнущее ржавчиной пятно. Джакометто думает спросить, что здесь было разлито, но забывает об этом, потому что действительно расстроен из-за проигрыша в игре и пытается сообразить, где он сделал ошибку…

Что-то громко хрустнуло в тишине, и Джакомо вскинулся, не соображая, где он находится и что происходит. Потом его снова обступила тяжелая и глухая бхаратская ночь, только слегка разбавленная небольшим количеством света от тлеющих угольков… Костер! Чертыхнувшись, Джакомо бросился к огню – еще не хватало, чтобы костер погас во время его дежурства! Подложив сухой травы и притащенные откуда-то Керимом ветки, темноморец вновь съежился возле огня и сумрачно уткнулся подбородком в колени, продолжая вспоминать.

В самом деле, все это началось из-за того, что он поспорил с магистром Николаусом. По глупости поспорил, мог бы и не спорить вовсе. Ну и что из того, что Николаус пришел в науку из походов за приключениями. Ну и что, что все его книги написаны на основе реальных событий. Ну и что, что нечестно, а он всю жизнь старался поступать ЧЕСТНО, словно оправдываясь перед своей совестью – он хорошо помнил, что порой происходило в кабинете дядюшки Флориндо. Это было трудно – забыть, откуда ты вышел и какое значение имеет твоя семья в это славном городе. Зато у Джакомо была славная жена и двое замечательных дочек, которых он, скорее всего, больше не увидит.

Он оставил Софи без всякой помощи и не вспоминал о ней последние месяцы. Поездка в Бхарат - идиотский поступок, грандиозная авантюра, которая ничем хорошим закончится не могла. И ведь не закончилась. Из-за него и его упрямства их с Керимом сейчас ловят, а, судя по непривычно серьезному виду и молчаливости бербера, чем дальше к Эль-Харре – тем больше вероятности, что все-таки поймают. И тогда – даже думать не хочется. Они и так чуть не попались, когда Джакомо настоял чтобы отдать Призрачного котенка Харрум Султан. Тогда им повезло…неизвестно, повезет ли дальше.

И Керим. Джакомо признавал, что сам виноват в том, что бербер сейчас не хочет с ним даже говорить. Чего боялся – то и случилось. Он сам все испортил. Зита… Какого черта он действительно прицепился к ребенку? Педагог нашелся. Воспитывать ему больше некого. Между прочим, воспитывают тех, кого не уважают. А кого он вообще уважает, кроме себя самого? Вот теперь он сидит тут, в тепле и уюте, а она лежит там – и никто никогда не узнает, где они похоронили то, что осталось от некогда красивой девушки…

Лицо Зиты на мгновение встало перед ним так, как если бы он увидел ее наяву, но немного мешал вырванный глаз.

-Керим? – от испуга темноморец вздрогнул. – Ты не спишь?

-Через полчаса начнет светать, - определил бербер, кинув взгляд на звездное небо. Джакомо последил за тем, как он жадно пьет из кожаной фляги холодную родниковую воду. Потом тихо вздохнул:

-Керим…

-М-м? – Керим пошарил в сумке по поводу самокрутки и принялся раскуривать ее, устроившись у костра в позе по-бхаратски. – Что случилось?

-Да ничего, - Джакомо уныло пожал плечами. Раз уж бербер снова заговорил, настало время услышать о себе правду. – Ты и вправду считаешь, что это я виноват в том, что Зита мертва?...

-Великий Эль, нет, конечно, - Керим прихлопнул комара на смуглом плече и посмотрел на темноморца. Взгляд у него был, как обычно, сонный и вполне невинный. – Я просто разозлился. В том, что Зита мертва, виновата она сама. Нечего было по зарослям ночью шляться. А во всем остальном – ну, доля правды, конечно, есть. Уж не обижайся.

-Да ладно, - грустно проговорил Джакомо. – Ты тоже не подарочек… Еще и убийца. Только… с тех пор, как я здесь, от меня одни неприятности. Я ничего не знаю, ничего не понимаю и вообще… что-то я запутался.

-Так распутывайся, - предложил Керим. Слишком уж спокойным тоном. – В конец концов, все отлично устроилось – ты вернешься домой, я прослежу, чтобы благополучно, и книгу ты свою написал, верно? Ведь ради этого все и затевалось?

Джакомо удивленно скосил глаза в сторону Керима, непринужденно развалившегося по ту сторону костра. Ну да, книга, его монография… Черт, а ведь о ней он тоже не вспоминал уже очень давно. Очень похоже на то, что если с этого все и начиналось, то теперь цели порядком изменились. Вернее, исчезли – а новых на их месте не появилось.

И потом, не смерть же Зиты там описывать? Это было бы уже слишком …

Он так хотел никому не причинять вреда. Честно хотел, поэтому и не стал продолжать семейное дело, пусть они там как-нибудь сами. И вот, в результате Зита умерла потому, что Джакомо не подумал, вытаскивая ее из каравана, а Керим стал убийцей, потому что темноморец слишком верил в то, что преступники должны быть наказаны. Может, пойти куда-нибудь заросли и пусть его сожрут там Цветочные кошки, смелости самому повеситься все равно не хватит…

-Кстати, насчет книги, - бербер вдруг оживился. – Помнишь, ту, которую ты стащил из усыпальницы? Ну, которую дон Бласко обещал кому-то передать? Так вот, я тут вчера перетер с местными, плантация Раджива-аль-Фахтума - следующая. Это – арийский шах, из старой знати. Там будет прямая дорога к его дворцу, скоро мы до нее доедем, надо бы, наверное, все-таки отнести… Вот только я с тобой пойти не смогу. Кому-то придется охранять арбу, а то я знаю этот народ – живо без колес останемся…

Джакомо задумчиво дернул губами. Это точно, книгу отнести надо. Обещание, данное покойнику, следует выполнять. Жаль только Зита не успела ничего попросить.

Вешаться не имеет смысла, пока он не выполнил обещание. Ну что же, иногда можно жить и просто для того, чтобы отвечать по своим обязательствам.

Дворец Раджива-аль-Фахтума Джакомо разглядел сразу. Задрав голову и полюбовавшись на сияющие купола небольшой мечети, темноморец решительно поднялся по лестнице. Интересно, а почему здесь так безлюдно? Хозяин предпочитает уединение или же есть какие-нибудь другие причины? Может, этими местами прошел мор из тех, что часто тревожат бургундские провинции?

Огромную резную дверь, всю в завитках и росписи, открыл смуглый слуга с лицом ария, в белых шароварах и с красным кушаком. Выслушав, как Джакомо на телугу изложил дело, он молча поклонился и неслышно зашагал куда-то вглубь. Оглянувшись, Джакомо поежился – дом выглядел по-царски обставленным, но пустым, почему-то напоминая темноморцу витрины ювелирных лавок, где все тщательно разложено по своим местам и сверкает, но снаружи этот блеск – выглядит таким искусственным по сравнению с солнцем. «Наверное, я просто долго шлялся по дорогам и отвык от того, как живут люди», - Джакомо повернул голову туда, где появился сам хозяин дома. Темная отросшая и густая челка упала ему на глаза непроницаемым занавесом, а когда он привычно сдул ее, то увидел близко-близко от себя Раджива-аль-Фахтума – высокого, плотного человека лет сорока. Он выглядел как спортсмен, бросивший занятия и изрядно с тех пор растолстевший. Джакомо придирчиво оглядел фигуру, запоминая: одежда арийского шейха выглядела примерно так – богатая вышитая накидка поверх молочно-белой рубахи, зеленый халат с витым шелковым поясом и туфли с загнутыми носами.

На голове Раджвива-аль-Фахтума красовался шитый золотом тюрбан, а под ним, на одутловатом лице с полными щеками, двумя влажными омутами сияли добрые черные глаза. До боли напомнившие Джакомо о бедняжке Зите. И почему это все Бени-Бар-Кохба сверкают глазами, а у всех ариев они – добрые, влажные и мудро-печальные, будто их обладатели не то знаю суть всех происходящих на свете событий, не то – постоянно о ней думают?...

-Чем заслужил честь видеть в своем доме волшебного человека? – склонился в приветственном поклоне Раджив-аль-Фахтум, сложив руки на груди, как это традиционно делали арии. Воспроизведя тот же жест, Джакомо протянул книгу со словами:

[Соня Сэш]

-Милостью Великого Эля, мне передал это Искатель Истины из Долины Мертвых царей. Он был мудрым и смелым человеком…

-Был? Так он умер? Это печально, о дервиш! – грустно покачал головой Раджив-аль-Фахтум. Глаза увлажнились еще больше, выдавая вселенскую скорбь. – Пусть Эль хранит его душу так же, как хранил его на пути Искания! Скажи, о Друг Праведных, как вы узнали друг друга?

Может быть, Джакомо показалось, что в добрых глазах печального бассета вдруг мелькнула нехорошая подозрительность. Он лихорадочно начал придумывать, что бы такое соврать, но едва успел открыть рот, как застыл, пораженный, уставившись на белую и широкую мраморную лестницу на второй этаж.

По лестнице спускалась, нетерпеливо помахивая узорно расписанным гибким стеком для верховой езды, миниатюрная и хрупкая женщина. Под высокой прической каштановых волос Джакомо увидел ледяную синеву глаз, умный и настороженный взгляд выдавал в ней то, что обычно нравится мужчинам – изысканную стервозность и сидящий в крови аристократизм. Одета дамочка была в костюм для верховой езды эйнджленджского покроя, холеные белые руки сжимали стек так, будто это было нечто очень ценное.

Европейка? Здесь?! Да еще одетая так, будто только что прибыла из Эйнджленда? Есть же на свете странные вещи! А может, просто галлюцинация? Что там у Керима в дымящейся самокрутке?...

Раджив-аль-Фахтум тоже обернулся на звук легкого перестука каблучков и дернул уголками губ:

-Черри, ты не могла бы переодеться? Я тебя сто раз просил не показываться в таком виде! Что теперь подумает о нас этот странник? – спросил он на лионском. Джакомо едва хватило воли, чтобы помешать челюсти с грохотом упасть куда-то на мраморный пол. А Черри – заносчиво пожала плечами:

-И что из того, что он меня видит? Я просто сотру ему воспоминания. К тому же ты всегда можешь соврать, что я – твоя сумасшедшая сестра. Ты ведь все время так говоришь! – ее бархатный голос вдруг зазвенел настоящим озлоблением. Раджив устало вздохнул:

-Ну когда ты научишься соблюдать правила? Чем тебя сари-то не устраивает?

-Фу, мерзкая тряпка, - поморщилась Черри. И окинула Джакомо ледяным синим взглядом, судя по всему, не найдя в грязном путнике ничего интересного. Темноморец поежился – какое счастье, что он в свое время не женился на эйнджлендке с их воспитанием!... – Что там у тебя?

Раджив молча показал книгу, принесенную Джакомо. Европейка пожал плечами:

-Мелкая рыбешка. Вряд ли это будет полезно в Зурбагане, только зря деньги отдавали.

-Из-за это книги умер человек, - сообщил Раджив. Черри склонила голову к плечу:

-Себастьян мертв? Ну что ж, рано или поздно с его образом жизни это неизбежно случилось бы. Но рыбка все равно – не супер, со временем выловим покрупнее. Платят-то все равно сверху. Займусь розысками сама. Ничего вам, мужчинам, поручить нельзя!

-Ну хорошо, а куда ты собралась? – вздохнул Раджив с таким же выражением лица, как и Джакомо минуту назад. Словно он уже давно мечтает собственными руками придушить своенравную дамочку, но его сдерживает природная интеллигентность.

-У меня свидание с нашими головорезами, помнишь? – пожала плечами женщина. – И, во-первых, я не намерена показываться перед Лео в том, что местные женщины называют приличной одеждой, иначе он меня со свету сживет своими шутками. А во-вторых – ты сам-то пробовал в сари верхом ездить?

-А если тебе кто-нибудь встретится? – поинтересовался Раджив.

-Сотру память и ему, - Черри посмотрела на него сверху вниз, как на идиота. – Или ты сомневаешься в моей компетенции? Я, лапочка, - маг сознания высшего посвящения, а вот ты – жалкий иллюзионист. Никчемный фокусник, актеришка…

-Полегче, милая, - поморщился «шейх». Джакомо только глазами хлопал, слушая эту перепалку. И что – эти двое действительно живут вместе в одном доме? Не повезло бедняжкам! Ну прямо как им с Керимом. – Если ты вдруг попадешь в зону, где все наши усилия не работают, а таких по всему Бхарату – завались и больше, нам обоим - крышка. От гроба! А моя интуиция почему-то подсказывает, что так оно и будет… Ты хоть это понимаешь, дура?

-Невоспитанный болван, - ответствовала Черри, спускаясь на ровную поверхность и подходя ближе. – И кстати, насчет интуиции и прочего. Ты в курсе, что твой так называемый «дервиш» - лионского происхождения? Ну и кто из нас раньше провалиться? Что, милый, сказать больше нечего?...

Взметнулись полы халата. Джакомо не успел даже испугаться – впрочем, выражение добрых глаз Раджива так и не изменилось.

-Это правда? – быстро спросил он по-лионски. Джакомо машинально пожал плечами и виновато улыбнулся:

-Вообще-то моя семья эмигрировала в Лион из Каталины… - и сразу же перед его глазами мелькнул смуглый кулак, а потом словно взорвалась черная вспышка, увлекая темноморца за собой в беспросветную темноту.







Великий Эль, и кто придумал делать кровати, который так неожиданно кончаются! Так ведь и убиться можно! Пару шишек я себе точно набил, впрочем, в свете обстоятельств, не думаю, что стану обращать на это внимание…

Я попробовал резко перекатиться вбок, чтобы хоть как-то облегчить свое положение, но в последний момент передумал и просто выгнулся дугой, буквально сбрасывая Анвара со своих бедер.

Какой, однако, упрямый молодой человек! Его б энергию – да в мирных бы целях! Военачальником, что ли, сделать, пусть туареги порадуются. В глазах уже начинали плыть круги, мысли путались, дыхания катастрофически не хватало, теперь мы лежали друг напротив друга, я смотрел в его глаза – красивые, сейчас – почти янтарные и пылающие неестественным весельем.

Я бы сказал, абсолютно ненормальные. К тому же он рычал со вздернувшейся вверх в яростном оскале губой. Ну полный же псих! Но – псих сильный, даже удивительно, ростом он - гораздо ниже меня… Сученыш, думаешь я собираюсь сдаваться вот так просто? Или ты считаешь, это – лучший способ доказать повелителю свою преданность?....

Одной ногой парень изо всех сил упирался мне в живот, мешая толком дотянуться до его тела. Мне оставалось только бессильно царапать его руки со вздувшимися на них синими венами. Наверное, в другой момент моей жизни меня бы заинтересовало такое положение дел – или расположение тел – но не сейчас, когда на моей шее крепко сомкнуты чужие пальцы с побелевшими от дикого напряжения костяшками, а на лице противника играет сумасшедшая белозубая ухмылка, по степени ожесточения - достойная демона в тот момент, когда он пожирает человеческую плоть, не зря же повсюду ходят легенды о диких демонических кошках? Кто знает, чем мои демоны занимаются во время отдыха от дневных забот?

Кстати, о демонах. Никогда бы не подумал, что возможна такая ситуация, когда у меня не останется шанса на их помощь. Чтобы их позвать – как минимум нужен свободный рот, а не сдавленные хрипы, которые я могу издавать. Великий Эль, а меня довольно легко прикончить… убили же когда-то моего отца почти в такой же ситуации? И самое паршивое – что это не заговор, не что-то, к чему я привык, и никакой практической пользы ему это не принесет, только – мучительную и долгую казнь…

Анвар просто хотел меня убить. Акт агрессии доведенного до предела человека. Как глупо! Сам он не остановиться, это точно, и у него есть реальные шансы - рано или поздно мне не хватит воздуха, чтобы жить дальше…

Последняя мысль придала мне необходимого бешенства и прояснила разум - перестав пытаться оторвать руки Анвара от своей шеи, я ткнул пальцами в сверкающие настоящим стопроцентным безумием красивые глаза.

С коротким вскриком Анвар отпустил одну руку, прижимая ее к лицу. Этого хватило, чтобы отцепить вторую и, не медля ни секунды, зажать в пальцах пряди неестественно яркого рыжего цвета. Хорошенько приложить головой о пол. Пара ударов по лицу и хлынувшая из разбитых мест кровь – надеюсь, я хоть не сломал ему нос? У меня на тебя большие планы, парень…

Демоны уже летели на мой зов, безнадежно опаздывая, за дверью раздавался топот стражи а я все еще продолжал от души пинать скрючившееся у моих ног тело, одновременно пытаясь отдышаться. Анвар принимал удары молча, только прикрывал голову, из болезненно искривленных губ вырывались низкие глухие вздохи. Профессионально защищается, ничего не скажешь. Наверное, раньше его уже били, я слышал, базар – опасное место…

Интересно, а раньше он кого-нибудь убивал? Или я первый оказался удостоен такой великой чести? Шайтан!...

В какой-то момент я заставил себя остановиться. Это не выход. Так я только испорчу ему лицо, никакое мумие не поможет. Кровь из носа и без этого хлещет вовсю, синяков я ему тоже уже наставил, возможно, сломал пару ребер. Но ведь какая скотина!... Громко хлопнула дверь, впуская вооруженных охранников с саблями наголо. Я только представил себе, как я выгляжу – обнаженный, безнадежно всклокоченный, без капли достоинства, с синими следами чужих пальцев на шее и окровавленным полутелом на ковре, не калиф – картинка, - как почувствовал, что моя верхняя губа тоже по-анваровски поползла вверх, рождая почти истеричный крик:

-Где вас носило, уроды! Жить надоело!? Всех казню!!! Что уставился?!...

Тануки примиряюще поднял ладони, явно не собираясь нарываться на неприятности. Взгляд у него был виноватый – я даже знаю чем он занимался в то время, как меня тут убивали! Да чтоб их всех Эль к себе прибрал! Я с трудом удержался от проклятья, произнесенного вслух, – у Богов действительно странное чувство юмора, чаще всего наши молитвы благополучно игнорируются, а ну как в этот раз возьмут - и прислушаются?

И на четверть населения в моей стране станет меньше. Не то чтобы мне было их жалко… скорее, я просто уже

[Соня Сэш]

выместил свою злость на Анваре и теперь медленно, но верно остывал. Слава Элю, я не догадался в запале позвать еще и Цини, благополучно ошивающегося на Тортуге в попытке выяснить, кому и как пираты переправляют вывезенные из моей страны ценности. Я специально отправил туда котенка, а не кого-нибудь еще – надо же малышу когда-нибудь учиться. Ну и отлично сделал, что отправил. Как бы я ему потом объяснял весь этот дурдом?

-Уроды! Скоты! – уже спокойнее прорычал я, слизывая пот с губ. Провел ладонью по шее – перенапряженные мышцы отозвались тоскливым нытьем. – Чего стоите, исчезните с глаз моих долой! Никакой от вас пользы!

-Калиф, вы уверены… - осторожно начал Тануки. Надо же, какой сегодня вежливый! Меня опять затрясло:

-Ты – особенно! Иди дотрахайся со своим малолетним отморозком и чтобы духу твоего здесь не было! Вы тоже! – рявкнул я, поворачиваясь к остальным демонам. Первым исчез исполнительный Киньш, последним – Тануки, во взгляде которого я видел легкую укоризну, но который благоразумно молчал, понимая, что так можно остаться без кормежки надолго. Возможно на всю оставшуюся жизнь.

-Масрур, пусть этой шлюхе будет больно. Можно использовать все, что не испортит тела… шайтан, чего я тебя учу! Приду - проверю.

-Слушаюсь, повелитель, - Масрур склонился в почтительном поклоне, из-за его спины выступили два рослых евнуха из тех, что набирались из бывших воинов, которые подняли Анвара с ковра. Кажется, торговец был без сознания, по крайней мере, в первый раз торговец бессильно застонал, когда очутился в вертикальном положении. Его правая рука оказалась странно вывернута. Ну вот же шайтан, кажется, все-таки перестарался.

- Это – залечить, - отдал я последние распоряжения и устало рухнул на кровать. Так, теперь – баня. Без нее, боюсь, сам Эль не в состоянии привести меня в порядок.

И только уже лежа в воде и расслабленно откинув голову на мрамор, в то время как две рабыни втирали мне в пострадавшие участки шеи целебную мазь и поливали грудь ароматным розовым маслом, я подумал о том, что же все-таки произошло. Хорошо провел время, ничего не скажешь! Сперва один бросается с балкона с отстраненным взглядом все решившего человека. Потом – другой пытается меня убить, да еще и почти успешно, если бы я вовремя не сообразил, что нужно сделать – валялся бы сейчас там, на ковре, в своей собственной спальне. Великий Эль! Это – часом, не твои шуточки? И надо же мне было выловить среди всего базара именно этих двоих!...

В отличие от вялого и заторможенного товара, торговец сразу же показался мне тем экземпляром, с которым можно неплохо развлечься. Горячий, несдержанный, способный на импульсивные поступки, если его еще и подержать в неведении… Какая ценная игрушка!

Да какие уж тут, к шайтану, игры. Я чуть не умер! Еще полминуты - и все было бы кончено.

Когда я вышел из бани и облачился в приготовленное для меня белое одеяние, уже вполне расслабившийся и мечтающий о вкусном ужине, как ко мне подошел раб, сообщивший о том, что меня ждет Джетта. Выслушав визиря, я чуть не умер от смеха – везет мне сегодня! Теперь еще и проникновение во дворец, чистейшей воды заговор, придется потратить время еще и на это. К счастью, я был слишком зол, чтобы отказаться от участия в непростом деле – заговорщика было необходимо сразу же расколоть на предмет участия кого-нибудь еще. Так что остаток дня я провел в пыточной, жуя свой ужин из риса, пирогов и разваренной курицы, одновременно наблюдая, как корчиться и кричит привязанный к перекладине заговорщик, исполосованный кнутом так, что на нем не осталось живого места.

Разумеется, молодой и довольно симпатичный (по крайней мере, сначала) юноша рассказал все, что можно. После чего я всерьез засомневался, хочу ли дальше оставаться калифом. Нет, все-таки рвану, пожалуй, в Лион. Это страна меня утомила – не одно так другое. И пусть в чем-то я сам виноват, но нельзя же быть такими упрямыми! Не народ, а скопище агрессивно настроенных придурков: эмиры грызутся между собой за те крохи власти, которые перепадают им от моего стола. Пустынные бедуины готовы на все, лишь бы отобрать у соседа клочок земли. Хитрые берберы, засев в своих хижинах, проводят через горы контрабандистов и сколачивают банды, против которых не всегда справляется охрана. И где-то еще остались арийские шейхи, помнящие те времена, когда и у них была власть.

Даже простой воин может вдруг ни с того, ни с сего провести во дворец чужого юношу под видом раба, чтобы переодеть его в одежду брата и оставить вместо него в моем гареме. А брата в рабской одежде – вывести обратно. Если бы Анвар не попытался убить меня в тот же день, возможно, у него бы все получилось – надо бы, кстати узнать, кто из моих евнухов оказывает такие услуги посторонним, как – провести в гарем и помочь надуть калифа. Кто еще ненавидит меня до такой степени?

Интересно, и что уважаемый Омар-аль-Масудева, десятник пятой когорты моей дворцовой стражи, по отзывам Джетты – неплохой воин, отличный командир и средний сын Масудевы-эфенди, собирался предпринять дальше? Уходить в горы или рассчитывать на то, что должник его отца будет молчать в пыточной? Скорее первое, не дурак же он, в самом деле…

Разумеется, я приказал схватить и его. А что бы вы стали делать на моем месте? Эта семейка уже порядком мне надоела. К тому же у них есть еще и старший брат – вот его я не откажусь увидеть, потому что, по словам Джетты, Омар был хорошим человеком, но не отличался гибкостью ума. Впрочем, войну этого и не нужно – зато нужно жрецу.

И кто знает, кто в этой ситуации – заказчик, кто – исполнитель…

Займусь этим завтра, сегодня я очень устал. Жаль, Керима нет, он бы быстро привел меня в хорошее расположение духа – с бербером можно было легко и непринужденно травить байки, да и задница у него была что надо. Ладно, позову кого-нибудь еще, поспокойнее, на сегодня мне приключений хватит. И кстати, надо бы ввести практику, когда один из демонов постоянно незримо находится в моей комнате. Так меньше шансов, что меня еще раз застанут врасплох.

Перед тем, как направить стопы в спальню, я зашел к Анвару. При виде меня, висящий на цепях парень содрогнулся и попытался отодвинуться. Отлично. Дергаться и отодвигаться его, похоже, научили. Я с интересом посмотрел на то, как сковали Анвара - да, в такой позе ему вряд ли особенно весело и безболезненно висеть. Так и не дождавшись ни звука, я поднял глаза:

-Ты даже меня не поприветствуешь?

-Салам, мой повелитель, - глухо отозвался Анвар. Рыжие пряди, вымокшие от пота, лезли ему в лицо, да и говорил он тоже с трудом:

- Странно, что вы не пришли на это полюбоваться.

-О, ты не представляешь, на что мне приходится любоваться, - сказал я рассеянно, окидывая взглядом причиненный моими евнухами ущерб. Осмотром я остался доволен – Анвар выглядел так, будто сегодня ему пришлось выдержать одно из самых трудных испытаний в жизни, но кроме сеточки неглубоких рубцов, покрывавших тело, которые исчезнут очень скоро, я не нашел других повреждений.

– Например, сегодня я видел, как от живого человека отрезают кусочки мяса. Они ведь не делали этого с тобой? Правильно, я бы не хотел портить то, что обещает принести столько удовольствия, - я подошел еще ближе к Анвару, судорожно сглатывающему и опустившему густые ресницы на воспаленные, уже не безумные, а – чертовски усталые глаза. - Не волнуйся, я пришел не для того, чтобы делать с тобой что-то еще. Я хочу поговорить…

-Поговорить? – На меня вновь посмотрел золотистые зрачки. По лицу Анвара пробежала тень улыбки. – И о чем?

-Если точнее, то - договориться, - сухо отрезал я. – Заключить сделку - в том, что ты больше не пытаешься меня убить. Тогда и я не стану приказывать повторить все это…

Я с удовольствием заметил при этих словах Анвар побледнел еще больше, а его пальцы конвульсивно сжались.

[Соня Сэш]

-Ты же торговец, должен понимать: товар есть товар, сделка есть сделка. Я назначаю хорошую цену, не правда ли? Видишь ли, я по какой-то странной причине все еще хочу жить, - я провел ладонью по бедру, на котором сегодня утром самолично оставил пару синяков. Накрыл ладонью гладко выбритый пах – даже в такой позе торговец продолжал оставаться красивым, хотя и предельно измученным. Анвар снова посмотрел на меня, взгляд у него был больным.

- Давай не сегодня, - произнес он. – Я слишком устал. День, знаешь ли, был тяжелый.

-С каких это пор мы на ты? – изумился я. – Не помню, что бы я тебе это разрешал.

Анвар невежливо фыркнул:

-А с тех пор – как я перестал считать тебя своим повелителем, - он неожиданно закашлялся, выплюнув сгусток крови. Я отпустил руку – еще не хватало забрызгать хороший халат. К сожалению, я не догадался переодеться, когда шел сюда.

-Ты понимаешь, что сейчас умрешь? – строго пожурил его я. – Такие слова – не угодны Элю. Мне они, впрочем, тоже не угодны.

-Мне плевать, что угодно Элю, если он выбрал тебя, - Анвар изобразил звериный оскал. Вернее, попытался, но получилась все равно жалкая ухмылка. – Хотя, скорее всего, он не знал. В любом случае, ты – убийца и мерзкий человек. Поверь мне на слово, это так.

-А ты сам никогда никого не убивал? – усмехнулся и я. В глазах Анвара мне почудился странный отблеск – как будто ему было что ответить на этот вопрос. Но вместо этого Анвар только поглядел на меня с мрачностью попавшего в клетку зверя:

-Первым, кого я убью, будешь ты! Попробуй меня отпустить – сам увидишь.

-И ты пошел на верную смерть только из-за того, что я сказал тебе, что этот раб… как там его звали?... что он умер? Анвар-эфенди, не обижайся, но ты идиот. К несчастью для тебя, мне нравится твоя горячность. Скажи: ты меня ненавидишь?

Анвар медленно поднял голову. Его глаза вспыхнули неестественно ярким светом, когда он честно признался:

-Да.

-И ты убьешь меня, как только выйдешь отсюда?

-Да, и никаких сделок я с тобой заключать не собираюсь, - кивнул Анвар, стряхивая на пол с волос капли пота. Я пожал плечами:

-Что ж. Значит, ты отсюда не выйдешь, - с этими словами я повернулся, заложил руки за спину и вышел, испытывая странное ощущение: шайтан, Анвар-эфенди, кажется, ты заслуживаешь право на долю моего уважения. Еще ни одни наложник не пытался меня убить. Они сопротивлялись и всячески пытались слезть с крючка… Но ни одни не доходил до такого самоотречения.

Впрочем, ни один и с собой не покончил.

Хамед с равнодушным взглядом черных до фиолетового оттенка глаз, ненавидит всех, в том числе меня, – так, как раб ненавидит своего хозяина, одновременно признавая за ним право им владеть. Миджбиль – сын горе-заговорщиков, прекрасно осознающий, что его родителей казнили по моему приказу. Сильный духом, он уже давно переборол в себе ненависть и просто плюнул на все происходящее. Вряд ли ему что-нибудь по-настоящему нужно. Айн – красивый мальчик, все еще мальчик, думающий как упрямый ребенок и поступающий как упрямый ребенок. Может, и не выживет, пока что он делает это – из чистого упрямства. Райлис – за триста лет мог бы чему-нибудь и научится. Но природная склонность к выживанию, какая-то нечеловеческая гибкость все еще позволяет ему оставаться жизнерадостным идиотом. Впрочем, может, и притворяется… Но в таком случае, делает это весьма хорошо. Лассэль – первый раз дал слабину, запав на Айна. В остальном – не знаю никого другого, кто шел бы по миру с такой высоко поднятой головой. Так, будто ничего не менялось с тех пор, как он покинул Тирнанн-Огг. На все мои попытки объяснить ему, кем он здесь является на самом деле, - я натыкался на такой удивленно-высокомерный взгляд, что оставалось только пожать плечами. В этом случае, он ничем не лучше Райлиса.

Джакомо – ругался, кричал, размахивал руками, а потом – влюбился. Абсолютно безосновательно, нелогично, в существо, совершенно ему неподходящее. После чего вся его энергия стала выплескиваться в другое русло. Керим – занимался такой ерундой, что казалось, ему все равно что делать – лишь бы что-нибудь делать, а не сидеть на месте сложив руки. Приходилось прощать ему самые дикие выходки – иначе очень скоро я бы получил изрубленный в кусочки труп в очередной случайной драке с охраной и евнухами. Но специально к смерти – он не стремился.

Все пытались выжить – потому что это тоже нормальный человеческий инстинкт. И способ выживания был – у каждого свой.

Я остановился, поднял голову вверх и посмотрел на звездное небо. Так что же ты делаешь, Анвар-эфенди? И почему твой русоголовый дружок так нелепо поступил, спрыгнув с крыши? Неужели действительно просто из-за нежелания быть игрушкой в чьих-то руках?

Нет, пожалуй, это все-таки - уже не игра.







Час пик в «La Lune» приходился на время между восемью и десятью вечера. Именно в это время не оставалось ни одного свободного столика, а движения работников заведения приобретали хаотично-суетливый характер. Нужно было успеть везде, обслужить всех, улыбнуться всем – потому что от этого зависела и выручка хозяина, и их собственная зарплата. Искупать тех, кто случайно зашел на огонек, в теплом море уюта, ярких вспышках огней со сцены, дать каждому шанс представить себя в другом мире – мире золотистых отблесков от подсвечников, и расползшихся по углам теней, выпить вина или пива, закусить хорошей едой, после чего - стать слегка размякшими и почти счастливыми.

Для чего в таком крупной и суетливом городе, как Лион, практически не оставалось другой возможности.

А если пройти по длинному темному коридору вглубь, заглянуть на кухню – можно было попасть в настоящее сердце этого милого местечка. Здесь, между начищенных котлов и блестящих кастрюль, среди ароматного пара, насыщенного магией, среди специй и ингредиентов, хозяйничал некто со странным именем Тапилафьямаэлионориан, как всегда – в шелковой зеленой рубашке, обтягивающих кюлотах, полосатых чулках и башмаках на толстой деревянной подошве, чей перестук был слышен, наверное, в соседнем квартале. С заплетенными в косы волосами цвета потемневшего золота и в белом переднике, никогда не становившемся грязным. С легкой сумасшедшинкой в глазах, потому что именно здесь он чувствовал себя - настоящим Богом, способным сотворить за краткое время целый мир.

Это было слишком хорошо, чтобы долго оставаться правдой…

-Мэтр! – в кухню даже не вбежал – влетел Саншу. Глаза у баска были шальными, и Тапи невольно отбросил в сторону мысли о еде. Если бы у него было нормально работающее сердце, сейчас оно бы, наверное, упало куда-нибудь в район пяток.

-Что случилось? – испуганно спросил он, машинально хватаясь за то место, где оно, по идее, должно стучать о ребра. Саншу вовремя притормозил, умудрившись не задеть ни одну из кастрюль.

-Тапи, там человек умирает, - сказал он растерянно. «Опять Жан?» - мелькнуло в голове Тапи, и тот сердито нахмурился. Жан не может умирать, потому что он – уже не человек, за что была заплачена неплохая цена. Тогда кто? И почему ему обязательно приспичило умирать здесь, в «La Lune»? Что, в городе других мест нет?

-Понятия не имею,- честно признался баск. – Только перед этим он попробовал твои фрикадельки.

-Что-о-о?! – глаза Тапи возмущенно округлились, он открыл рот в приступе близкого к шоку негодования, но в этот момент в спину Саншу врезался вбежавший на кухню Кристиан.

-Ты че, обалдел? Получишь щас! – гаркнул Саншу, оборачиваясь. Но Крис не обратил на это никакого внимания. Он судорожно сглотнул и прошептал:

-Ой, Тапочка, там такое твориться!

-Да в чем дело-то? – мэтр быстро стянул передник, уже готовясь уволить все, кто попадется в недобрый час под руку. На что Крис только помотал головой:

-Лучше посмотри сам…

Процедив сквозь зубы ругательство, Тапи кинулся в зал. А вбежав, удивленно застыл на пороге.

Это было сумасшествие. Такого просто не могло быть, не должно было быть!...